Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗

У него не хватило сил читать дальше, он опустил голову на руки и заплакал… Вот уже двадцать лет, как он не плакал… с того дня, когда военный совет лишил его чинов, когда с груди его сорвали орден Почетного легиона… он плакал теперь второй раз.

Плачь, бедный мученик чести! День оправдания наступит. Какова же будет твоя радость, когда ты, увидев свою любимую сестру, протянешь ей доказательства твоей невиновности, говоря:

«Читай… уже оправданный в твоем сердце, я хочу быть оправданным и твоим умом, прежде чем ты поцелуешь меня в ответ на мой поцелуй».

Фредерик-Эдуард де Монмор-Монморен действительно дал себе клятву, что он увидится с сестрой только в тот день, когда ему удастся вырвать доказательство своей невиновности у негодяев, которые погубили его. Говорят, что слезы успокаивают; во всяком случае, они оказывают благодетельное действие на нервы, и Сердар мало-помалу почувствовал это… Он мог продолжать чтение письма.

Письмо было полно благодарности за спасение мужа и отца. Она уже знала о насилии, примененном для спасения майора, которого честь обязывала умереть на своем посту; она была ему благодарна за то, что таким способом он спас честь офицера, спасая жизнь мужа; она знала, что он открыл свое имя Лайонелу Кемпбеллу, Эдуарду и Мэри только в тот момент, когда лодка, увозившая его обратно на берег, отчалила от парохода, шедшего в Англию, и ласково упрекала его за это.

Вдруг Сердара снова охватило сильное волнение. Что он прочел? Почему вскочил весь бледный, дрожащий?.. Диана писала ему, что Лайонел назначен полковником 4-го шотландского полка, стоящего гарнизоном в Бомбее, а Эдуард — прапорщиком того же полка. Могла ли она после этого оставаться в Англии с Мэри, когда ее муж, сын и брат, все, что для нее дорого в этом мире, будут вдали? Нет, сердце ее не могло устоять, а потому все они едут вместе на следующем военном судне, отправляющемся в Бомбей, и судно это называется «Принц Уэльский». Этот первоклассный броненосец этот находится под командой лорда Ингрэма, который всегда защищал его, всегда был искренним другом Фредерика де Монмора, т. е. Сердара… Через три недели или через месяц после того, как он получит это письмо, «Принц Уэльский» будет в Бомбее… Она знала об его участии в восстании, но все теперь кончилось, наступило полное умиротворение, и ее муж, поддерживаемый лордом Ингрэмом, получил от королевы приказ даровать амнистию Фредерику де Монмор-Монморену, признать его невиновным в участии, принимаемом им в восстании, запрещая кому бы то ни было преследовать упомянутого Фредерика де Монмор-Монморена, за исключением того случая, если он будет по-прежнему упорствовать и с оружием в руках препятствовать восстановлению власти ее величества в принадлежавших ей индо-азиатских владениях… И Диана надеялась, что брат ее уже давно сложил оружие и не нарушает королевского благоволения, продолжая служить идее, без сомнения, великодушной, но эфемерной… Не может быть, чтобы он пожелал иметь своими противниками зятя и племянника, которые как солдаты вынуждены будут повиноваться данному им приказу! Диана не думает этого, она убеждена в противном…

— Бедная Диана, если бы она знала! — сказал Сердар, дочитав длинное письмо до этого места. — Ах! Рок преследует меня, несчастья не перестают сыпаться на мою голову. Я не могу изменить своим клятвам и предоставить этого несчастного принца на волю англичан, которые в виде трофея повезут его из города в город, отдав его на поношение первым встречным… А с другой стороны, могу ли я отказаться от свидания, назначенного мне сестрой, не рискуя ослабить ее любовь к себе?.. И эта амнистия, которая дается только мне, могу ли я воспользоваться ею, не рискуя прослыть изменником в глазах моих товарищей?.. Что делать, боже мой? Что делать? Просвети меня лучом твоей бесконечной мудрости… Ты не допустишь торжествовать злу, разве только с той целью, чтобы заметнее было твое правосудие… Неужели я мало еще страдал и не имею право надеяться на мир и покой?

В конце письма Диана сообщала брату, что отец, умирая, простил его, убежденный в его невинности благодаря стараниям и доказательствам лорда Ингрэма. Остальные письма были от его зятя, племянника и Мэри; в них говорилось только о любви к нему и подтверждалось все, написанное в письме Дианы; пятое ему прислал его корреспондент из Парижа — оно не содержало ничего важного.

Прочитав несколько раз письмо своей сестры и покрыв его поцелуями, Сердар долго думал о том странном положении, в которое его поставили. Напрасно ломал он себе голову, придумывая план, который мог бы удовлетворить всем его требованиям, и наконец остановился на одной всепримиряющей мысли, а именно, предоставить решение этого вопроса своим товарищам и затем поступить так, как будет предложено большинством.

Это решение вернуло спокойствие его измученному сердцу; в первый раз после долгих лет он почувствовал, что оживает; любовь сестры и ее семьи вернула ему надежду — это великое благо, без которого человечество давно уже впало бы в уныние. Когда к нему снова вернулось обычное самообладание, он вспомнил, что совсем забыл о своих товарищах за эти долгие часы размышлений. Было, вероятно, четыре часа утра; ночь все еще была темная, но мрачные тучи, заволакивавшие небо, теперь уже рассеялись, и мириады звезд, мерцавших на небе, достаточно ярко освещали поверхность озера.

Сердар вышел на палубу. Нариндра и Рама-Модели спали, завернувшись в одеяла. Он решил, что их незачем будить, так как маратх перед этим почти падал от усталости. Он пустил машину самым умеренным ходом. Ему было все равно, когда вернуться в Нухурмур — раньше или позже; он совсем не хотел спать, а приятная свежесть ночи окончательно успокоила его кровь, как огонь бурлившую в его жилах под наплывом испытанных им недавно волнений. Он установил румпель по направлению к пещерам, чтобы не отягощать свои мысли заботами об управлении шлюпкой, и сел на переднем планшире, откуда удобнее было следить за ходом судна. Это плавание, впрочем, не представляло ни малейшей опасности. Недолго оставался он предоставленным самому себе. Пробужденный дрожанием винта, Нариндра встал и, увидев Сердара, сел подле него.

— Сон не хочет знать меня, — сказал Нариндра тем мелодичным голосом, который поражал всех, кто в первый раз слышал его.

— Я и не поблагодарил тебя, как ты того заслуживаешь, — отвечал ему Сердар. — Тебе обязан я самыми великими радостями в моей жизни с тех пор, как я приехал в эту страну.

— Очень жаль, если я омрачу твою радость, — сказал маратх, но я должен передать весьма важные известия своему другу.

— Говори!.. Я готов ко всему; после радости бывает грусть, после счастья — горькие разочарования. Такова участь всех человеческих существ и моя особенно, больше чем кого-либо другого, мой друг.

— Известия, привезенные мною, могут быть приятными и неприятными, смотря по тому, как ты на них посмотришь, Сердар! Английское правительство издало декрет о всеобщей амнистии относительно всех лиц, скомпрометированных последним восстанием; оно дает слово оставить жизнь Нана-Сахибу и платить ему пенсию, сообразную его сану. С ним, одним словом, будут обращаться, как со всеми принцами, лишенными трона; к тем же, которые в течение месячного срока не сложат оружия, отнесутся как к разбойникам с большой дороги и повесят. Этот случай мне кажется весьма благоприятным, чтобы положить конец жизни, которую мы ведем, потому что рано или поздно…

— О! Я знаю англичан, — прервал его Сердар, — они нарочно притворяются ласковыми, чтобы захватить Нана-Сахиба и привязать его к триумфальной колеснице Хейвлока. Нет! Мы не можем допустить, чтобы знамя независимости топтали в грязь и унижали его в глазах индусов!

— Однако, Сердар…

— Продолжай свой рассказ, увидим потом, как лучше поступить.