Охота на тигра - Далекий Николай Александрович (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Преданный Вам староста барака № 4 Нестеренко.
После гибели Титаринова наступила полоса везения: Годун вышел из карцера далеко не в плачевном состоянии — оказывается, лопал там паек, предназначенный для кого-то другого, и даже приберег для Юрия кусочек хлеба, не зная, что тот, в свою очередь, припас для него почти целую пайку; новый староста начал проводить в бараке реформы, для лучшего надзора назначил на каждый проход по два блоковых, поменял места на нарах у множества пленных, тасуя их, как карты в колоде, и это привело к неожиданному, великолепному результату — соседями Ключевского оказались еще четыре человека из их группы — Суханов, Колесник, осетин Валиев и Смирнов. Образовалось ядро. Остается перетянуть сюда еще хотя бы пять человек. Что ж, время есть: в будни проверка на чистоту и порядок не производится, очередное воскресенье вряд ли изберется комендантом для этой акции, ведь после последней проверки пройдет не месяц, а всего лишь две недели. Тем не менее нужно быть готовым.
Настроение Юрия Заметно улучшилось — «вариант с переодеванием» начал превращаться из химеры в реальность. И вдруг поразительная новость — Ивашин приносит «срочную» Язя: «Смирнов исключительно опасен. Обрубить все концы. Берегитесь новеньких. Крот».
Обрубить все концы... Темно стало в глазах Юрия. Ночь, сверкнула молния на фоне высоченной иссиня-черной тучи, стеной поднимающейся из вспененной пучины вод, корабль вздыбился на гигантской волне, трещит и падает мачта, натягивая канаты как струны, и хриплый голос капитана покрывает рев бури: «Рубить концы!»
И большая картина в сверкающей золоченной раме, в которую, кажется, как в открытое окно, врывается морской ветер и летят сорванные с гребней волн соленые брызги, — «Девятый вал»... Сложное ассоциативное мышление, трансформация образов, эстетический багаж, вспышки воспоминаний. Черт бы все это забрал!
Есть Смирнов, пленный лет тридцати с постным лицом церковного служки, новый сосед Юрия, за которого поручился Скворцов. Видать, страшен этот Смирнов, если концы-канаты надо не отдавать, а рубить, как это делают моряки лишь в момент крайней опасности. А он, Юрий, как раз сегодня собирался вручить этому Смирнову пол пайки из своего секретного дополнительного пайка. И опоздай «срочная» Язя на час-другой, Смирнов вместе с куском хлеба получил бы неоспоримое доказательство, что Чарли собирается втянуть его в какое-то тайное, опасное дело.
На Годуна «срочная» Язя произвела менее удручающее впечатление, но и он серьезно обеспокоился.
— Кого знает Скворцов? — торопливо спросил он.
— Язя и меня.
— А что он знает?
— Только то, что в случае необходимости он должен будет выполнить мое чрезвычайно опасное поручение.
— Что он должен был сказать Смирнову?
— Ничего. Он только поручился за него.
— А может быть, Язь ошибся? Мало ли что... Тебя Нестеренко в стукачи кантовал, меня тоже начинает... Может, и со Смирновым так?
— Полагаю, Нестеренко неспроста его к нам подкинул.
— Нестер тут ни при чем, — насупился Годун. — Это я Смирнова перетащил под шумок. Сказал: здесь тебе лучше будет, соседи — хлопцы хорошие. Теперь назад не переселишь. А впрочем...
— Нельзя, Петр, он догадается. Пусть торчит, глядит, слушает. Никаких особых разговоров с ним, но и без бойкота.
— Чего?
— Он не должен заметить, что его сторонятся.
— Ну это само собой. Скворцову надо бы морду расковырять: кого подсовывает? Сколько нас тут собралось?
— Семь человек.
— Еще двух-трех перетянем — и все.
— Мало.
— Все Чарли! Извини — Юра... Пускай каждый засекет, что он сам отвечает за то, что ему поручили, а не надеется на дядю.
Вечером, когда возвращались с работы, конвоиры пристрелили Горобца-Блоху. Никто не стал его поднимать, и автомат конвойного отстучал три выстрела по лежащему на дороге маленькому, тощему человеку. Еще одна короткая автоматная очередь оборвала жизнь второму пленному, когда колонна была уже невдалеке от лагеря. Недотянул...
Оказавшись у своих нар, Юрий посмотрел на копошившегося невдалеке Смирнова — пленный как пленный, от усталости едва волочит ноги, на лице скорбное выражение, хоть малюй с него святого великомученика. Вместе со всеми вкалывал в карьере. Неужели способен предать товарищей?
Тут помощник старосты Баранов прокричал на весь Барак, и блочные повторили: «Смирнов! Смирнов! Немедленно и канцелярию к старосте!»
Смирнов вздрогнул, затравленно взглянул на подходившего к своим нарам Годуна.
Не робей! — одобрительно сказал Годун. — Какую-нибудь работу даст, и все.
Смирнов, смущенно хмыкая, одернул гимнастерку, торопливо засеменил по проходу.
Нестеренко ждал его. Староста был один в комнате. Оглядел Смирнова мутно-веселыми глазами, пока тот закрывал дверь, показал рукой, чтобы подошел поближе. Спросил, хмуря лоб:
— Вроде знак мне подавал насчет встречи.
— Не одни раз, господин староста, но вы не заметили, не обратили внимания, должно быть. Только ведь надо бы в другой обстановке, а так все глазели...
— Вот и хорошо, брат, что в открытую и все заметили, значит, никому в голову не придет, что мы тут с тобой секретничаем. Ты портной, кажется?
— Так точно, в мастерской индивидуального пошива Военторга до войны работал.
— Прекрасно. Мне френч немного сузить сможешь?
— Ну как же! Только я...
— Догадался, что не с пустыми руками. Выкладывай.
Смирнов оглянулся, вздохнул, лицо его приняло какое-то благостное выражение.
— Я еще Баглаю об этом хотел сообщить, но не успел. По-моему, пленные Годун и Ивашин затевают что-то. Возможно, и Скворцов с ними в компании.
Нестеренко смотрел на Смирнова, широко раскрыв глаза, не скрывая того большого интереса, какой вызвало у него это сообщение.
— Что же они затевают, и какие у тебя основания так считать?
— Наблюдения и заключения хода мысли. Что затевают — не скажу, но к чему-то готовятся.
— Э-э, брат... Это вилами на воде.
— Хочу обратить ваше внимание на то, про что после долгих раздумий собирался довести до сведения Баглая. Годун был в дружбе с Шевелевым — неразлейвода, хотя они это прятали, выражаясь военно-тактическим языком, под дымовой завесой равнодушного отношения. Но шептались часто. Теперь, кто такой Шевелев, вы знаете.
— Знаю.
— А как говорится — яблоко от яблока далеко не упадет...
— От яблони.
— Вот, вот, вы меня поняли.
— Ну а все-таки, в чем ты заподозрил Годуна и Ивашина?
— Они тоже: вроде как и не знают друг друга, а сойдутся вдвоем и шепчутся. Замечал не раз. Теперь дальше. Подходит ко мне на днях Скворцов, оглядел меня так, будто приценивается, купить хочет, и спрашивает: «Как ты себя ощущаешь в смысле боевого духа? В покойники определиться не собираешься?» — «Нет, — говорю. — Пока что нет такого намерения». Поговорили мы так и разошлись. А вчера, когда шум с переселением поднялся, подходит ко мне Годун и агитирует меня переселятъся на второй проход, к себе рядышком, говорит, там ребята что надо подобрались.
— И ты перешел туда?
— Перешел. Годун, он ловок, головы блоковым заморочил, и попал я с его помощью беспрепятственно на новое место.
— Ну а Скворцов при чем тут?
— Скворцов узнал, что я на новом месте, обрадовался, поздравил даже с новосельем.
— А чего у Скворцова к тебе такое отношение?
— Так вроде друзья мы с ним. Так он думает. То целая запутанная история. Расскажу, если потребуется. Я его однажды спас от верной гибели. Вообще-то я себя спасал, а вышло так, будто жизнью рисковал ради товарища. Так и пошло — друзья. Но он мне никакой не товарищ. Он насквозь советским духом пропитан, а я — кулацкий сын, я имени и адреса своего настоящего боялся, моего отца колхозники до нитки обобрали. Скворцова немцы на поле боя раненого взяли, а я в плен с пропуском пришел. Конечно, немцы того обещания, что в пропуске, не придерживаются. Но ведь если бы все так поступили, как я, то вся война, страдания наши давно бы кончились и жили бы мы под немецким строгим, но справедливым порядком. Потому что наш народ своего порядка установить не может. Так я понимаю, господин староста?
