Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав (полные книги .txt) 📗
— И вы наконец нашли ее, мою милую Фаншету?
— Да, мне посчастливилось, графиня; сегодня вечером она зайдет к вам.
— О, скажите, пожалуйста…
— Нет, графиня; я могу каким-нибудь нескромным, грубым словом нечаянно испортить вам удовольствие разговора с ней. Позвольте мне пока ничего вам не говорить.
— Благодарю вас, отец мой, вы добры и понимаете мое сердечное горе. Да, лучше мы поговорим с ней вдвоем; женщины понимают друг друга по одному взгляду, по улыбке. В котором часу она придет?
— В девять, графиня.
— Ах, как мне долго покажется время! Я предчувствую, что она скажет мне многое, чего я еще не знаю.
— Мужайтесь, графиня, думайте о вашем бедном муже, целуйте сына, и время пролетит незаметно.
— Отец мой, а вы видели Диану, мою милую Диану?
— Нет, графиня, — несколько сухо отвечал священник.
— Вы ее не любите, отец мой. Бедное дитя! Она теперь совсем одна! По вашему настоянию я уехала, не сказав ей, куда. Знаете, отец мой, я упрекаю себя за это в душе, она ведь была моим постоянным другом, подругой детства. Бедная, милая Диана, как она теперь должна тревожиться!
— Графиня, мой сан велит мне прощать, а не осуждать. Подождите еще несколько дней, умоляю вас; не старайтесь видеться с этой подругой, о которой вы так сожалеете. Скоро, я надеюсь, объяснится многое. Каждый человек может ошибаться. Если я ошибся, поверьте, я первый сознаюсь в своей вине; но до тех пор, графиня, умоляю вас, предоставьте мне полную свободу действовать, как предоставляли до сих пор. Бог нас видит и судит. Еще только несколько дней…
— Хорошо, отец мой, если вам этого непременно хочется. Но когда эти несколько дней пройдут?..
— Я или докажу вам, что я прав, графиня, или откровенно сознаюсь, что ошибся.
Наступила минута молчания.
— Давно вы были в Мовере? — поинтересовалась графиня.
— Сегодня.
— И… ничего нового? — нерешительно спросила она.
— Ничего, графиня; только бедные слуги в отчаянии, что вы так вдруг уехали от них.
Она вздохнула.
— Разве вы больше не думаете вернуться в Моверский замок?
— Нет, я бы умерла в этом доме, где началось и кончилось мое счастье.
Она встала и, не потревожив тихого сна своего младенца, отнесла и уложила его в прелестную колыбельку.
В это время портьера приподнялась и вошел мажордом.
— Что вы, мэтр Ресту? — ласково осведомилась графиня.
— Графиня, там женщина просит позволения войти к вам.
— Вы ее знаете? Она вам сказала свое имя?
— Имени она не говорила, но я ее знаю; это из ваших мест, она замужем за одним из прежних арендаторов господина графа. Ее зовут Фаншета Грипнар.
— О, пусть войдет, пусть войдет!
Мажордом поклонился и вышел. Священник встал.
— Вы уходите, отец мой? — обратилась к нему графиня.
— Да, графиня, — произнес он, улыбаясь. — Есть обстоятельства, когда третье лицо всегда стесняет.
— Ну, идите, отец мой, — сказала она с легкой улыбкой. — Но вы ведь скоро вернетесь?
— О, конечно, графиня! Разве я не вполне предан вашей семье?
Он поклонился и ушел в одну дверь, а Фаншета вошла в другую.
Хозяйка гостиницы была бледна и, видимо, сильно взволнована. Она неподвижно остановилась посреди комнаты, выжидая, пока уйдет мажордом; как только за ним опустилась тяжелая портьера, она мигом очутилась на коленях перед графиней, осыпая ее поцелуями и заливаясь слезами.
— Фаншета, моя добрая Фаншета! — вскричала Жанна, подняв ее, сжимая в объятиях и плача вместе с ней.
Несколько минут они не могли выговорить ни слова. Но Фаншета была простая женщина, не привыкшая долго давать волю чувству; кроме того, лета и полная борьбы жизнь закалили ее против страдания.
— Как я рада, что снова вижу вас! — воскликнула она еще дрожавшим голосом.
— А я как рада, моя милая Фаншета! Так ты все еще любишь меня?
— Больше, чем когда-нибудь, графиня, потому что вы страдаете!
— Так ты знаешь?..
— Все знаю, дорогая госпожа.
— Зови меня другом, Фаншета; сделайся для меня опять, тем же, чем была тогда, когда я веселым ребенком бегала под [ твоим надзором по лесам Фаржи.
— Графиня!..
— Пожалуйста! Ах, я была тогда счастлива! Все мне улыбалось; я играла и пела и не знала страданья даже по названию. Теперь все изменилось; навсегда миновало счастливое время.
— Не теряйте надежды, графиня.
— Не терять надежды! И ты мне тоже повторяешь это банальное слово, которому нет отголоска в моем сердце. Надежда не существует для несчастных, а если и существует, так только в могиле.
— О, графиня, зачем такие мрачные мысли! Зачем так поддаваться горю?
— Нет, Фаншета, я только хочу убить его в себе. Ты мне напомнила собой слишком скоро пролетевшее время; но оставим эти воспоминания! В продолжение нескольких дней я многое обдумала, спросила свою совесть, ища, не виновата ли я сама отчасти в своем горе, и вижу, что нет! Я совершенно чиста перед мужем, вся моя вина в том, что я слишком его любила, слишком неосторожно поступала, сделав его источником всех моих радостей, всего моего счастья. Но я женщина, Фаншета, я из рода богатырей; горе может согнуть меня на время, но потом я опять поднимусь. Фаншета, я люблю своего мужа и хочу отомстить за себя.
— Отомстить за себя, графиня! О! Что же это вы хотите сделать?
— Да, слушай, что я тебе скажу, Фаншета. Я могу говорить с тобой совершенно откровенно: ты ведь была спутницей моего детства, знаешь все мои хорошие и дурные качества и не станешь никому открывать моего секрета. Я люблю своего мужа, и он меня любит всей душой. Никто лучше меня не знает всех его чудесных достоинств и всех слабостей его характера. Не знаю, почему, да и он сам, пожалуй, не знает, он разбил мое сердце, оскорбил мою любовь, при постороннем человеке бросил мне в лицо обвинение, которое навсегда разбивает счастье женщины. Но как бы то ни было, как ни старается мой муж забыться и доказать себе, что был прав, он любит меня, любит не за красоту и молодость — ему, разумеется, могут встретиться женщины и красивее, и моложе меня, — а потому что хорошо меня понимает и в глубине душ», отдает мне полную справедливость; одним словом, он знает, что я не виновата.
— О да, графиня! Да чтоб убедиться в этом, ему стоит только взглянуть на вас.
— Ну так вот, видишь ли, — продолжала с лихорадочным оживлением Жанна, — он нанес удар моей любви. Пусть он выстрадает все, что я выстрадала; пусть придет к моим ногам вне себя от раскаяния, стыда, отчаяния и любви, пусть, рыдая, умоляет меня о прощении, а я…
— Вы его простите.
— Может быть! — сказала графиня, как-то странно улыбнувшись, помолчала с минуту, потом спросила:
— Ты видела его после того, как он уехал из Мовера?
— Очень часто вижу, графиня. Разве вы не знаете, что он живет у нас в гостинице, на Тиктонской улице?
— А!.. Нет, я этого не знала. Не правда ли, Фаншета, какой он красивый, щеголь, особенно с тех пор как, сбросил с себя застенчивость гугенота, в которой его так упрекали, когда он был под влиянием жены? Он теперь совсем другой стал, живо изменился от внимания придворных красавиц! И я им от души за это благодарна, — прибавила она, стиснув зубы.
— Как! Вы знаете, графиня…
— Конечно, знаю, Фаншета. Мне хорошо известно, что граф дю Люк де Мовер — один из самых блестящих кавалеров при дворе Людовика Тринадцатого; что его любят самые знатные дамы; что одна его улыбка, один его взгляд делают их счастливыми!
— Но как вы все это узнали?
— Так тебе очень хотелось бы знать это, Фаншета? Но это мой секрет, это касается моей мести, милочка; в этом секрете я себе самой даже едва решаюсь сознаться, — произнесла она, слегка сдвинув брови. — Но я рада, что граф живет у тебя в гостинице. Ты ведь предана мне, Фаншета?
— О, графиня! — грустно воскликнула та.
— Прости, я уверена в тебе, но мне хотелось слышать это от тебя самой.
— Я вам предана душой и телом, графиня, ведь ваша покойная мать поручила вас мне!
