Свирепая справедливость - Смит Уилбур (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Достаточно заманить Кингстона Паркера в номер под предлогом необходимости сообщить срочную информацию о Калифе. Это нетрудно. Сведения будут настолько важными, что их можно сообщить только лично и самому Паркеру.
Ночью Питер увидел в зеркале лицо человека, измученного неизлечимой болезнью. Бутылка с виски была пуста. Питер открыл новую. «Легче будет уснуть», – сказал он себе.
Ветер с Ирландского моря полосовал, как серп жнеца, низкие свинцовые тучи цеплялись за склоны холмов Уиклоу.
Сквозь прорехи в облаках на зеленые лесистые склоны падали холодные чахлые лучи солнца. На смену им приходил дождь, ледяной, серый, косой из-за ветра.
По пустынной деревенской улице шел человек. Ежегодное нашествие туристов еще не началось, но на многих коттеджах уже появилась надпись «Ночлег и завтрак».
Человек миновал паб, [38] выкрашенный в поразительный оранжево-розовый цвет, и поднял голову, чтобы прочесть надпись на доске объявлений над пустой автостоянкой: «Черное прекрасно – пейте „Гиннесс“. [39] Человек не улыбнулся, только наклонил голову и побрел через мост, деливший деревню на две части.
Полуночный художник с помощью аэрозольной люминесцентной краски нанес на перила моста политические лозунги.
«ДОЛОЙ АНГЛИЧАН!» – было написано слева, а справа: «ПРЕКРАТИТЬ ПЫТКИ В БЛОКЕ ЭЙЧ!» На этот раз человек кисло усмехнулся.
Под ним у опор моста кипела, устремляясь к морю, стальная серая вода.
На человеке была пластиковая накидка мотоциклиста, высокие сапоги, на самые брови надвинута твидовая шляпа с узкими полями. Ветер немилосердно толкал путника, трепал полы накидки.
Сгибаясь на ветру, ежась под напором его холодной ярости, человек миновал последние дома деревни. Улица была пуста, но он знал, что из занавешенных окон за ним наблюдают.
Деревня располагалась на нижних склонах холмов Уиклоу, всего в тридцати километрах от Дублина. Это был не его выбор. Уединенность этих мест работала против них, делала их подозрительными. Он предпочел бы анонимность большого города. Однако его не спросили.
После их прибытия он выходил из дома всего в третий раз. Неизменно за чем-нибудь срочным, чем-то таким, что можно было предусмотреть заранее, что должно было ждать их в старом доме. Вот что значит полагаться на пьяницу – но и по этому поводу с ним не советовались.
Он был в дурном настроении. Почти все время льет как из ведра, а центральное отопление не работает, греться можно только у маленького камина, но он не протапливает большие помещения, где они живут. Высокие потолки и отсутствие мебели еще больше затрудняют обогрев, и с самого приезда он мерзнет. Они ютятся в двух комнатах, остальная часть дома закрыта, окна забраны ставнями. И день за дождливым днем единственное его общество – нытик-пьяница. Человек давно дозрел до того, чтобы устроить тарарам, хоть как-то нарушить томительное однообразие. А его превратили в мальчика на побегушках и слугу. Ни темперамент, ни подготовка не позволяли ему играть эту роль, и он мрачно хмурился, бредя по мосту к деревенскому магазину, возле которого, как часовые, выстроились в ряд бензозаправочные автоматы.
Хозяин увидел его издали и крикнул в глубь магазина:
– Идет сам из Старого Поместья.
Вытирая руки о передник, показалась жена, низкорослая полная женщина с яркими глазами, бойкая на язык.
– У горожан никакого ума нет. В такое ненастье!
– Наверно, опять за бобами и виски «Джемисон».
Разговоры о новом жильце Старого Поместья скоро стали главным развлечением в деревне; регулярно поступали краткие сводки новостей: два телефонных звонка за море (от телефонистки); никакой почты (от почтальона); в мусорных баках главным образом жестянки от бобов и пустые бутылки виски «Джемисон» (от мусорщика).
– Мне кажется, он из этих, с севера, – сказала жена хозяина. – Похож на ольстерца.
– Тише, женщина, – предупредил ее муж. – Накличешь. Ступай на кухню.
Человек вошел, снял твидовую шляпу и отряхнул ее о косяк. Прямые, черные, коротко подстриженные волосы, смуглое ирландское лицо, яростные глаза, похожие на глаза сокола, которому впервые надели на голову кожаный клобучок.
– Доброго вам утра, мистер Барри, – сердечно приветствовал его хозяин. – Вот увидите, прояснеет, так и дождь перестанет.
Человек, которого они знали под именем Барри, хмыкнул, снял плащ и быстрым внимательным взглядом обвел магазин.
На нем был грубый твидовый пиджак поверх свитера и вельветовых брюк, заправленных в голенища высоких сапог.
– Книгу не дописали?
Барри сказал молочнику, что пишет книгу об Ирландии. Холмы Уиклоу всегда были оплотом литераторов, здесь, пользуясь либеральным ирландским налогообложением людей творческих профессий, в радиусе двадцати миль жили два десятка известных или эксцентричных писателей.
– Еще нет, – ответил Барри и пошел к ближайшим полкам. Выбрал с полдюжины предметов и выложил их на потертый прилавок.
– Как напишете и напечатаете, попрошу библиотеку прислать мне экземпляр, – пообещал хозяин, полагая, что именно это и хочет слышать всякий писатель, и начал выбивать чек.
Верхняя губа у Барри была неестественно гладкой и более бледной, чем все лицо. Накануне прибытия в деревню он сбрил висячие усы и подрезал волосы, свисавшие почти на глаза.
Хозяин взял в руки одну из покупок и вопросительно взглянул на Барри, но смуглое лицо ирландца оставалось бесстрастным, никакого объяснения он не дал, и хозяин смущенно опустил голову. Вместе с другими он положил в бумажный пакет и этот предмет.
– Три фунта двадцать пенсов, – сказал он и со звоном закрыл кассу, поджидая, пока Барри набросит на плечи накидку и наденет твидовую шляпу. – Бог в помощь, мистер Барри.
Ответа хозяин не получил. Он смотрел вслед покупателю, пока тот не добрался до моста, и только потом позвал жену.
– Мрачный тип, – заметила она.
– У него там подружка. – Хозяин раздулся от важности своего открытия.
– С чего ты взял?
– А зачем ему покупать женские штучки? – Он понимающе подмигнул.
– Не знаю.
– Знаешь. Женские штучки.
Жена начала развязывать передник.
– Ты уверен? – спросила она.
– Я тебе когда-нибудь врал?
– Схожу к Молли чайку попить, – оживленно объявила жена; через час новость будет знать вся деревня.
Человек, которого они знали как Барри, шел по узкой – с обеих сторон высокие стены – тропе к Старому Поместью. Высокие сапоги и просторная накидка делали его походку неуклюжей. Он был худой и стройный, в превосходной физической форме, а глаза под полями шляпы ни минуты не оставались неподвижными, это были глаза охотника, все время посматривающие по сторонам.
Высота стены – двенадцать футов, на камнях серебристо-серые лишайники; стена потрескалась и местами осела, но все же представляла значительную преграду и обеспечивала необходимые уединение и безопасность.
В конце дороги были прогнившие и просевшие двойные двери, но с новым латунным замком и заделанными свежим деревом щелями между досками, так что заглянуть внутрь было невозможно.
Барри открыл замок, прошел внутрь и тщательно запер за собой дверь. Он оказался в гараже.
Внутри стоял темно-синий «остин», прямо у двери, так чтобы можно было немедленно уехать. Он был угнан в Ольстере две недели назад, снабжен дополнительным багажником на крыше, чтобы изменить внешний вид, и новым номером. Двигатель проверен, Барри заплатил за машину вдвое дороже рыночной цены.
Теперь он сел за руль и повернул ключ в зажигании. Мотор сразу заработал. Барри довольно хмыкнул: успех и провал могут разграничивать секунды, а в его жизни смерть и провал – синонимы. Он с полминуты прислушивался к работе мотора, проверил подачу горючего и давление масла, выключил двигатель и через заднюю дверь гаража прошел на заросший задний двор.
38
Пивная. – Прим. перев.
39
Крепкое темное пиво. – Прим. перев.