Диамат (Роман) - Дуленцов Максим (читать книги без регистрации .txt) 📗
С той поры Василий Андреевич только капканы проверял да рыбу сетями доставал. Но еще не раз пытался он броситься в озеро Чусовское и утонуть, да все никак не мог: то вода мелка, по колено, то дед рядом. И всегда после неудачных своих попыток видел он того волка, громадного, одинокого, явившегося ему в зимний вьюжный день проклятого восемнадцатого года. Волк скалил зубы, будто смеясь над его неудачными попытками уйти на тот свет. Однажды наглый зверь и вовсе вышел на берег Ларевки, расставив мощные лапы на песке под сосной, рассматривая Василия Андреевича, примеряющегося к быстрине под яром, чтобы прыгнуть туда, да дед на помощь позвал, выволакивая из воды морду с серебристым хариусом. Василий помог. Потом спросил:
— Ты его видишь?
— Хде? Кого?
— Вон, под сосной, зверюга…
— Совсем ты, Вася, уже. Нет там никого. Давай, тащи морду, надо высыпать рыбу.
Вася посмотрел на волка. Тот не спеша копал лапой меж корнями старой раскидистой сосны, иногда взглядывая на людей.
Под ту сосну Василий Андреевич и решил перетаскать золото с заимки. В корнях уже образовалась значительная яма от покопушек зверя. Круглов углубил ее так, что все мешки туда вошли, засыпал песком, замаскировал мхом и ветками. Волк не замедлил появиться, обнюхал место схрона, удовлетворенно порычал и исчез, как всегда тихо и незаметно.
Дед помер вскоре после того, как пригнали в Семисосны на вечное поселение людей из далеких украинских земель. Они тоже мерли семьями, старое кладбище разрасталось холмиками без надгробий. Дед ушел тихо, незаметно: просто не вернулся на заимку ночевать. Искал его Василий Андреевич, да не нашел. Ни его, ни ружья. Ружье в тайге было нужно, и пошел он в Семисосны, а там народу — сосланные со всей России, кто выжил зимой без пищи и крыши над головой. В старой избе, где жила Марья, уже кто-то поселился. Зашел туда Василий Андреевич, а там дым коромыслом, игра идет, карточная.
— О, кто пожаловал, — развел руками лысый человек с золотыми зубами в меховой затасканной кацавейке, — ты кто, человече?
Василий Андреевич снял шапку, вытер бороду от дождя, скинул тулуп.
— Жил я тут когда-то.
— Ну, хозяин, стало быть. Садись. Выпей. В карты сыграй с нами.
Говор лысого показался Василию Андреевичу знакомым. Сел. Пить не пил, в карты отказался. Остальные, по виду ушкуйники, продолжали азартно рубиться, только главарь их лысый пристально смотрел на Круглова.
— Слышь, а я тебя знаю. Ты офицер.
— Да какой я офицер, охотник местный.
— Да нет, мне тут рассказали про тебя, Ванька ваш, председатель. Ты офицер. А я тебя самолично в поезде под Киевом видел. Помнишь? Юркий мое погоняло.
Василий Андреевич вспомнил. Точно, в поезде, в семнадцатом, под Киевом.
Юркий удовлетворенно кивнул.
— Ну, даже за встречу не выпьешь?
Штабс-капитан покачал головой.
— Ну и верно, невелик праздник. Скажи-ка мне, мил человек, Ванька про тебя пел, что в деревню ты на телеге приехал, а в телеге той у тебя сокровища немереные были, — правда это?
— Врет.
— Ну, врет не врет, а слухи ходят. Гэпэу тут лагерь строить собирается. Врагов народа наслали, кулаков, да нас немного зацепили, блатных. Но мы ходу скоро, нам бы золотишко не помешало. Помню, ты мужик крепкий. Предлагаю сделку.
Василий Андреевич вопросительно взглянул на Юркого.
— Мы те башлей совдеповских в серебре, а ты нам рыжье. Не обманем, один к… — Юркий задумался, — ну, например, к десяти. Хороший обмен. Тебе вот зачем цацки? Их тут не продать, на них ничего не купить, засветишься — все отберет гэпэу. Соглашайся! Эй, поп, ну-ка тащи сюда самогону еще! Шест, поддай ему, не шевелится совсем!
Из темного угла появилась сгорбленная фигурка с косматыми седыми волосами и бородой. Молодой из блатных ударил его по затылку, старик дрогнул, но не издал и звука, вышел в сени и вскоре вернулся с четвертью самогона.
— Кто это у вас? — спросил Василий Андреевич.
— Опиум для народа это, поп. Чего его не расстреляли — мне неведомо. С нашим этапом топал аж с Харькова. На шестерку не годится — строптив, но за пайку работает. Только долго не протянет, пайку свою с мужиками делит. Помрет, поди, к лету. А что?
— Давай, ты мне этого попа и деньги, а я тебе золото. Идет?
— Идет. У меня два пуда серебра будет, подельники привезут, маляву отправлю завтра. Так что гони мне восемь фунтов рыжья, но чистогана. Ежели в цацках, то все шестнадцать!
— В червонцах пойдет?
— В червонцах самое то. По рукам, ваше благородие, — засмеялся Юркий. — Эй, поп, все, иди, отпускаю тебя, теперь кормись вон у их благородия, он тебя выкупил.
Через месяц сделка состоялась, Василий Андреевич получил мешок советского серебра в полтинниках, на которые сразу с оказией выкупил старенькую капсюльную одностволку, а Юркий с ватагой снялся в бега и исчез в бескрайних просторах России, именовавшейся теперь Советским Союзом. Поначалу лагерное начальство обосновалось в Ныробе, за сотню километров, да в Русиново, что на Колве, — далеко, и за поселенцами присмотра почти не было, разве что в месяц раз приедет проверяющий, да и то только зимой и летом, в межсезонье не пролезть было сквозь болота.
Василий Андреевич пристроил батюшку к себе на заимку. Отец Феодор оказался иеросхимонахом Киевской лавры. Чахотка давила его — как еще и не доконала в тюрьмах да пересылках за восемь лет. Он кашлял, болел грудью и медленно угасал, ловя теплые лучи слабого уральского солнца на завалинке избушки.
Происходил он из дворянского рода, был морским офицером, участвовал в Цусимском сражении, был ранен. Долго скитался по Корее и Китаю, пока не вернулся из плена в Россию. Списанный со службы по негодности, подолгу жил в имении отца, читая книги по философии и истории, размышляя над смыслом бытия и первичностью сознания, пока, в конце концов, неожиданно для родных не принял постриг. Красные не расстреляли его сразу только потому, что был он схимником, последователем старчества, жил на отшибе, поодаль от лавры.
— Поначалу я в священники пошел, служил в храме под Белой Церковью, а после осознал несправедливость церковного устройства, постригся в иноки. Да и в монастыре стяжательство присутствовало, вот я схиму и принял, — говорил отец Феодор, почесывая косматую седую бороду. — Сейчас бы старцем считался, мне ведь уже пятьдесят.
— А что такого неправильного в церкви? — спрашивал Василий Андреевич, понимая, что и ему так казалось.
— Церковь создана, чтобы облегчать страдания, давать надежду, поддерживать веру. Лучшие люди, праведники должны стоять у алтаря и не одеждами, не обрядами красить себя, а делами и молитвой. Первая ошибка — это раскол при Никоне. Зачем противопоставлять церковь верующим из-за расхождения в ритуалах? Это гордыня, желание власти и сребролюбие. Вторая — упразднение патриаршества при Петре. Со стороны светской власти это правильно, но к духовенству была подорвана вера. Для примера: у католиков папа — наместник Бога, а у нас обер-прокурор Священного синода был наместник императора, так кто святее? А третья ошибка — богатства церкви отпугивали истинно верующих, живших в нищете и мучениях. Церковь жила в роскоши и праздности, превращая священников в книжников и фарисеев, торговцев в храме, о чем предостерегал Иисус. То, что сейчас творится, — это наказание за неверие, ложь и сребролюбие нам, служителям православной церкви. Да-да, я и себя виню, ибо не надо было принимать схиму и уходить от мира, надо было говорить правду, вселять в умы людей истину. А истина в вере. Но что теперь… — отец Феодор замолчал, щуря поврежденные болезнью, слезящиеся глаза.
— Все это лишь выдумки для облегчения страданий жизненных, отче, — задумчиво произнес Василий Андреевич. — Бога нет, это доказано наукой. Если бы он был, то разве мог такое зло и бесчинство допустить? Нет, отче, нет его. Есть только сказка.
— Ну что ж, давайте так считать. Но определим понятие зла. Что есть зло?
— Как что? Убийство себе подобного, ложь, прелюбодеяние, воровство, ну, много чего…
