Час двуликого - Чебалин Евгений Васильевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗

— Ну? — поднял бровь Шамиль. — Не буду больше. — В голове колобродила радость встречи, к ней примешивалась зависть: Гришка, бессменный напарник по армейской разведке, здесь, при настоящем деле, в ЧК, а он все болтается между небом и землей, табуретки в артели сколачивает.

— Ты хоть про житие свое расскажи, — не выдержал Аврамов, — где, по какому ведомству хлеб добываешь?

— Я-то? В артели. Топором тяп, молотком ляп — готова табуретка. Живу-у-у.

Скучно это у Шамиля вышло, про жизнь, глаза пеленой затянуло.

— Да-а, — сочувственно протянул Аврамов.

— А ты не дакай, ты к себе возьми, — угрюмо попросил Шамиль.

— Несерьезно ты к этому вопросу подходишь. В нашу контору так просто не попадают.

Шамиль вздохнул. Сам знал, что сюда так просто не берут. Помолчали. Аврамов подтолкнул локтем в бок:

— Брата представил бы.

Шамиль оживился, нахлобучил Саиду папаху на глаза, спросил Аврамова:

— Похожи?

— Ну! — уважительно заметил Аврамов. — Копия, из одного теста, что ли?

— То-то, — ухмыльнулся Шамиль, — один замес. Только глухой и немой он, медведь отца на его глазах в малолетстве задрал и самого с кручи сбросил. Нас мать напрочь путала, особенно когда без штанов бегали. Близнецы мы, Саидом его звать.

— С тобой живет?

— Нет. В Хистир-Юрте у муллы батрачит.

— Г... где? — подавился вишней Аврамов.

— Чего ты? В Хистир-Юрте.

— Ты подробней, Шамиль, — нежно попросил Аврамов, плотнее усаживаясь, глаза играли настороженным блеском. Ворочалось в голове с утра, мозолила мозги связка: Митцинский — Хистир-Юрт. Что-то темное, дикое и неуловимое все ощутимее клубилось вокруг этого имени.

— Живет там с братьями. Я же тебе рассказывал...

— Позабыл я, — уверил Аврамов, — ты давай повторяй, не стесняйся.

— Старший, Абу, крестьянствует, средний, Ца, аульское стадо пасет. Саид спину на муллу гнет. Зову к себе в город — не хочет, боится шума, толпы не выносит. Раз в месяц навещает, потом, говорит, две ночи спать не могу.

— Я-ясненько, — протянул Аврамов. — Ну а братцы, как они там, в Хистир-Юрте?

— Для того и пришел, — сказал Шамиль.

Придвинулся поближе, плечо горячее, крутое. Нахлынуло на Аврамова, запершило в горле: три года вот так, крутыми плечами подпирали друг друга — в непроглядную темень, в слякоть, под рев атак и свист пуль. Думалось — близость родного брата так бы не растревожила.

— Контра там у них гнездо свила, Гриша, — тихо, одними губами сказал Шамиль, — гадючье гнездо там. Старший Абу лет пять назад по нужде в шайку одну вступил, в налет сходил. Теперь рад бы бросить — не дают: клятву давал. Недавно двое приходили, Асхаб и Хамзат, опять в налет велели собираться. Нападут на поезд через шесть дней за Гудермесом. Бакинский поезд. Абу Саида прислал мне передать, а я сюда.

— Абу в налет пойдет?

— Куда ему деваться.

— Веселое дело. Ай-яй-яй, — поморщился Аврамов. — Приметы у него какие есть, чтобы в глаза бросались?

— Таких нет. Нельзя с такими приметами в налет.

— Ладно, подумаем. Время терпит. Ты бы еще что-нибудь про Хистир-Юрт, а?

— А что надо?

— Ну... какой хабар ходит, кто новый появился.

— Султан Бичаев на жеребце вашего начальника появился. По аулу ездит, абрекам про амнистию рассказывает. Абреки сон потеряли, в затылках чешут — и хочется и колется и мама не велит. Митцинский появился, шейх. Говорят, его в ревком взяли. А он мюридов набирает, вторую сотню уже сколачивает.

— Уже вторую? — удивился Аврамов. — Слушай, Шамиль, а почему бы твоему Саиду в мюриды не податься? Местечко теплое, сыт и при деле. Шамиль хмыкнул:

— Лопух ты в этом деле, Гришка. К нему мюрид табунами прет, а попадает не всякий.

— Это почему? Что, Саид юбку носит, стрелять не умеет? — беспардонно ломился в одному ему ведомую суть Аврамов. Шамиль скосил на него глаз, подозрительно спросил:

— Тебе чего от нас надо? Ты не верти, Гришка, давай напрямик.

— Можно и напрямик, — согласился Аврамов, — Саид русский знает?

— Как я турецкий.

— Скучно жить, говоришь, стало?

— Дальше некуда.

— Повеселиться хочешь?

— Ты бы короче, Гришка.

— Ладно. Дело есть одно. Сорвешься — вверх ногами повесят, шкуру спустят и голеньким в навозную кучу закопают. Чтобы потом тобой огород удобрять.

— Веселое дело, — заворочался Шамиль. Треснул по коленям ладонями, изумился: — Неужто такие дела остались?

— Хватит на нашу жизнь, — успокоил Аврамов. Неожиданно жестко осадил: — А теперь хватит балагурить. Раскрой уши, шуточки кончились. Тут, драгоценный ты мой, такая заваруха закручивается, успевай поворачиваться. Много тебе не имею права сказать, не мой секрет — государственный. Однако по возможности поделюсь. Советскую власть штыком и пулей рядом оберегали. В мюриды к Митцинскому пойдешь?

— Я? — поразился Шамиль.

— Ты. Под видом Саида. Глухонемым мюридом станешь. При таких не стесняются.

— Ясно. А зачем?

— А просто так. Делай что велят, смотри, запоминай, слушай, услышишь, что другие слышат, — ладно, а если сверх того — совсем благодать.

— Гриш, а Гриш... — позвал Шамиль, — я тебе что, бык?

— Это почему? — удивился Аврамов.

— Быка дернут за налыгач, он и пошел, куда дернули. Ты хоть сказал бы, куда дергаешь. Чего это тебе приспичило меня в мюриды определять?

— До чего же ты любопытный, Шамиль, — с досадой сказал Аврамов.

— Я такой, — согласился Шамиль, — сам сказал, в навозную кучу голеньким меня будут закапывать, не тебя.

— Это верно, — согласился Аврамов. — Ладно. Дело такое, что на него с открытыми глазами надо идти. Бродит тут у нас одно сомнение — не тот Митцинский, за кого себя выдает. Тем более что его родной братец в Турции с контрразведками Антанты связан, боевые группы из эмигрантов сколачивает. Так вот, узнать, кто есть на самом деле Осман Митцинский, — нет у нас на сегодняшний день задачи важнее. Учти, раскусят тебя — добра не жди, помочь тоже не успеем.

— Ох, чтоб я сдох! Вилла-билла, ей-бох, такой жизня — эт сапсем дургой дэл! — скоморошничал Шамиль, шалея от привалившего нежданно-негаданно настоящего дела. Спохватился: — Погоди, а Саида куда?

— Вместо тебя здесь с матерью побудет. Сам уговоришь? Или всем миром попросим, честь по чести?

— Не сто-оит! — пропел Шамиль, обнял брата. — Скажу надо — останется. Такого не было на свете, чтобы близнецы не договорились.

— Только ему необязательно знать, на какое дело идешь, придумай что-нибудь.

— Само собой, — успокоил Шамиль. — Когда начинать?

— Из куста вылезем — и начнешь, — усмехнулся Аврамов, — приглядывайся к Саиду, запоминай. Мулла-то его как облупленного знает, все повадки да ужимки. Словом — приглядывайся.

Полезли было из куста, да вдруг придержал Аврамов Шамиля за бешмет:

— Погоди.

— Чего годить?

— Должок один за мной, помнишь?

— Не помню. Но раз есть — отдавай.

— Один момент.

Примерился Аврамов, быстро уцепил Шамиля за ухо, стал трепать.

— Э... э... ты чего?! Осерчаю, Гришка! — выкатил глаза Шамиль.

— Помнишь, воротились мы с «языком», я пообещал уши тебе надрать за брандахлыстие твое? Сиди смирно, не дергайся. Надеру — пойдешь.

Хмыкнул Шамиль, подобрался, в быстром развороте облапил Аврамова, крякнул, опрокинул на спину, захрипел:

— Это мы погляди-и-им, кто кому надерет... эт-то мы еще погляди-им, кто кому... протух твой должок... за давностью!

Всполошенно бился, облетал листвой сиреневый куст, изнутри доносилось кряхтенье, слитный свирепый рык, вступился за брата глухонемой Саид, и худо теперь приходилось Аврамову.

Открылась калитка в заборе, вышла Рутова. Присмотрелась к кусту, где близнецы тискали Аврамова, всполошенно выдернула из кобуры наган, крикнула, как бичом хлестнула:

— Встать! Руки!

Аврамов сипел, ворочал глазами, подмятый братьями:

— Тю-ю... оборзели... э-э, братики... ша, руку, говорю, сломаете!