Незримое сражение - Коллектив авторов (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
— Засаду выставляем в ночь на 5 октября, — распорядился Нечаев, закончив совещание.
Ночь уходила в прошлое. Ее мглистая темень медленно редела. Блекли звезды. Впереди различались контуры кустов, верхушки деревьев. Чуть позже над ними заалела оранжевая полоса. Наступал рассвет 6 октября. Красный диск солнца медленно поднимался над лесом. Заискрилась роса на ветвях деревьев и кустов.
— Кто-то идет! — доложил автоматчик, наблюдавший за тропой в бинокль.
Боков посмотрел в ту сторону. Бинокль помог ему увидеть, как между деревьями мелькали фигуры. Николай Петрович передал бинокль Савуляку, находившемуся рядом.
— Посмотри-ка, узнаешь, кто идет?
— Впереди… Охримович с «Потапом». Этого верзилу легко узнать и за километр. За ними двое: «Демьян» и, похоже, «Довбня»…
За считанные секунды все были готовы к схватке. И когда первая двойка бандитов миновала неширокую поляну, а вторая только что ступила на нее, из-за густого кустарника вдруг раздалась громкая и властная команда:
— Бросай оружие! Руки вверх!
Команду дополнила серия коротких автоматных очередей. Это Боков с группой захвата, выскочив из засады, отрезал «Демьяна» и «Довбню». Едва послышались первые слова команды, как выросшие будто из-под земли Птицын с бойцами набросились на Охримовича, сбили его с ног, скрутили руки и захлопнули наручники. Тут же сорвали ампулу с ядом, зашитую в ворот рубашки. Охримович не мог сообразить, что с ним случилось, а когда опомнился — хрипло простонал, зло выругался. Слова его потонули в автоматной трескотне. Это группа прикрытия преследовала бежавшего «Потапа»…
Капкан захлопнулся. Трудный и опасный поединок закончился.
«Ромб» — Охримович Василий, резидент двух разведок — гитлеровской и американской, предстал перед «судом Военного трибунала и получил сполна.
ПЕТР ФЕДОРИШИН
КОНЕЦ БАНДЫ «СОКОЛА»
Светится синяя печаль глаз. Только иногда заиграют маленьким огоньком точки зрачков, наверное, отражается скалка, что тускло горит в хате, чадя черным дымом.
— Мама, слышите, мама! Кто-то в окно стучит.
— Спи, Ганя, спи. Это ветер. Затихла.
А темная нитка дыма от скалки струится вверх к потолку и сплетается с горечью Яреминых и Марийкиных дум. Грустно родителям, больно смотреть, как угасает единственная дочь.
Еще утром бегала по улице, играла, а под вечер вдруг желтая вся стала, как воск. И травы не помогают. Надо бы за врачом в райцентр сходить. Да близко ли? И страшно к тому же. Бандеровские изверги жить не дают. Прячутся по лесам, а как стемнеет, вылезают из своих бункеров, убивают честных людей.
Мария терзается этими неутешительными мыслями, а затем, лишь бы слово молвить и отогнать тишину, обращается к мужу:
— Что будем делать?
Молчит Ярема. Положил руку на голову Гане, будто этим мог отогнать тревожные мысли.
— Надо идти за врачом в Вишневец, — глуховато молвил и взял пиджак.
— Ты, доченька, не беспокойся. Я долго не буду. Под утро вернусь. — И, взглянув на жену, добавил: — Пойду к Ирине.
Ушел. Тишина. Только деревья в окно: тук-тук, тук-тук. Ганя прислушивается, прислушивается.
— Спи, доченька. Скоро придет тетя Ира и вылечит тебя…
Марийка сидит у кровати, не снимая руку со лба девочки.
Медленно идут минуты, часы.
Но вот уже рассвет бродит в верхушках деревьев, путается в густых ветвях и опускается вниз. Ярема с Ириной спешили миновать лес, когда услышали хриплое: «Стой!»
Какие-то горбатые тени, оторвавшись от деревьев, приблизились к ним. Ярема онемел: того, который шел впереди, узнал сразу. Это же тот поповский выродок! Знал его хорошо Ярема — еще до войны был батраком у его отца, А в тридцать девятом, когда установилась Советская власть, исчез из села попович Гарась Ястрив. Объявился, когда село захватили фашисты. В форме старшего полицая объявился. Про «соборную» кричал и немцам служил. А потом исчез куда-то. Больше не появлялся в селе.
— Кто такая? — к Ирине.
— Племянница моя, — Ярема не дает говорить Ирине. — Иду от сестры, и она со мной.
Кто-то из бандитов блеснул огнем. Выкроились из рассветного полумрака лица. Скрестились взгляды.
— Ба! Да это лекарка из Вишневец, советка! Яреме кажется, что сердце его вот-вот выскочит из груди. Видит, как Гарась ткнул обрезом. Понял этот страшный жест.
— За что же? Что она вам сделала? У меня дочь больная, к ней… — и не договорил. Тяжелый приклад врезался в лицо…
— На, получай, — злорадное шипение-сливается с тем ударом.
Стон у Яремы слетает с уст. Падая, услышал: выстрел, словно гром всколыхнул рассвет. То Ирину, И-ри-ну…
Утром шел серебристый дождь. Но недолго. Через час-два просветлело. Только небольшие лужи на дороге остались.
Сергей Степанович взглянул в испещренное струйками воды окно. Рассвело. Просыпались после короткой летней ночи хаты, а в кабинете начальника Вишневецкого отделения НКВД свет горел всю ночь.
Тусклая лампа освещала стол, шкаф со стопками бумаг, карту района, изрезанную красными и черными линиями. «Еще надо просмотреть вот эту папку, тогда и вздремнуть можно», — отошел от окна и вновь сел за стол. Слипались глаза, а в полусонном сознании оживали давно знакомые картины.
…Вот идет еще совсем молодой парень. Его после окончания курсов бухгалтеров направляют в родной Кондол Пензенской области на работу. Весело парню. Отныне он сможет самостоятельно работать, помогать родным, но…
Война. Окровавленный сапог фашистов топтал земли Украины, Белоруссии, Прибалтики. Стальной клин рвался к сердцу Родины — Москве.
Сергею Белову еще не было и восемнадцати, когда он попросился добровольцем на фронт.
Кто из нас может сказать, когда, в какую минуту пришла к нему зрелость, когда он почувствовал себя взрослым? Нет, не по годам. По восприятию мира, по своему возмужанию. Сергей Степанович убежден: для него — это та минута, когда надел военную форму, когда поклялся защищать Родину до последнего удара сердца.
Первое ранение старшина пехотной роты Белов получил в битве за Москву. Рана зажила, и уже через два месяца он был в разведвзводе одной из дивизий Юго-Западного фронта. Потом — второе ранение. После лечения в госпитале Белов возвращается в родной Кондол. Но он еще мог носить оружие, он еще мог и должен был воевать. Ведь враг еще не разбит.
В 1943 году стал чекистом. «Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками», — запомнил тогда на всю жизнь слова Феликса Дзержинского.
Через полгода Белов едет в Киев на учебу.
Война заканчивалась. Бился в предсмертной агонии фашизм. Советская Армия избавляла Европу от коричневой чумы. Люди начали восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство.
Свет новой жизни принесли воины Советской Армии и на западноукраинские земли. Хлебом-солью встретило население своих долгожданных освободителей. Но строить новую жизнь мешали оуновские головорезы.
Кажется, недавно, а вот скоро уже два года, как он прибыл на Тернопольщину. И сколько за это время таких вот недосланных ночей! Впрочем, что они по сравнению с теми ночами, в которые седеют матери, увидевшие убитыми своих детей. Он должен защищать их. Он обязался помочь людям жить счастливо — это его долг…
Тихий стук в дверь прервал его воспоминания. Вошел дежурный:
— Товарищ старший лейтенант, к вам просится какой-то человек.
— Пусть войдет.
В кабинет вошел Ярема Провальный. Старший лейтенант сразу узнал его.
— Проходите, садитесь, — указал на стул и, пока садился Ярема, успел восстановить в памяти обстоятельства, при которых впервые встретился с ним.
Это было прошлой весной. Операция по уничтожению банды, которую возглавлял оуновец по кличке «Серый», была проведена успешно. В бункере, где прятались бандиты, найдены медикаменты, оружие немецкого производства, несколько листовок. А место расположения бункера указали чекистам два крестьянина, которые видели, куда прятались бандиты. Один из них сидел сейчас в кабинете Белова.
