Нежность к ревущему зверю - Бахвалов Александр (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
– Да, пока высота позволяла…
– Разумеется… Пока позволяла высота… – Немцов опустил голову к блокноту с какими-то своими записями, и минуту в комнате было тихо.
– Донат Кузьмич, прошу вас…
– Я бы хотел услышать, как проводилась балансировка в этом полете. Только подробнее, пожалуйста, операцию за операцией.
«Ты-то чего еще лезешь?» – довольно откровенно было написано на лице Трефилова, когда он повернулся к Гаю. Зато второй летчик оставил в покое окно, за которым впервые прояснялось небо, и принялся очень внимательно слушать Гая. И тут Лютров увидел, что у него большие серые глаза, измученные какой-то непосильной заботой.
– Ну начал с руля поворота… Затем…
– Сначала выключили давление в гидроусилителях, так?
– Само собой.
Одну за другой он перечислял все операции.
– Листок задания был? Отметки делали или полагались на память?
– Не первый раз… чтобы крестики ставить. Все шло нормально, а когда начал разворот, машина «взбрыкнула» и пошла вниз… Я приналег на штурвал, но чувствую, что не вытяну…
– Да, конечно… При таком ускорении трудно было дотянуться до тумблера включения гидроусилителей, – хитрил Гай.
– Не так. Он еще до маневра включил их, – вмешался второй летчик, – а мне велел переключить гидравлику на дублирующую систему. Вот когда самолет «взбрыкнул»…
Лютров насторожился.
– Выходит, – сказал Гай, – самолет завалило на крыло в момент переключения гидравлики на дублирующую систему, а не в момент дачи штурвала?.. Или и то и другое произошло одновременно, с малой разницей во времени?
Гай чуял истину.
– Пожалуй, что да. Пожалуй, что так, – с облегчением согласился второй летчик.
Трефилов сделал неопределенный жест рукой: дескать, может быть.
«Углин был прав, – размышлял Лютров, начиная вслед за Гаем догадываться о происшедшем на борту. – Тут-то он и «пустил пенку». В начале балансировки он старательно выдерживал включение-выключение гидроусилителей, а к концу прилежание изменило ему. Гай неспроста поинтересовался, делал ли он записи: одни из рулей – руль высоты – он треммировал с невыключенным давлением в гидроусилителях, и если после такого треммирования переключалась гидравлика, то все очень просто… Импульсные включения машинки триммеров при давлении в гидроусилителях никак не влияют на поведение машины. Сделав затем небольшие дачи штурвалом, он посчитал, что все в порядке, потянул руку к тумблеру, чтобы включить гидроусилители, но чем-то отвлекся, а потом обнаружил тумблер в положении «включено» и решил, что подошло время очередной операции, вот он и велел второму летчику выключить гидравлику… Но почему Трефилов не сделал это сам?.. Может быть, нечетко проведенная последняя операция заронила настороженность и, приказывая второму летчику выключить гидравлику, он тем самым на нем хотел проверять себя?.. Если, мол, тот с легким сердцем выключит, значит, все идет как надо… Может быть… Но вся штука в том, что Трефилов принадлежал к людям, не располагающим к себе товарищей по работе, его, видимо, не только не уважают на заводе, но рядом с ним у летчиков пропадает всякая охота быть ему помощником… И в этом полете второй летчик действовал по принципу: «дело второго – не мешать первому…» Когда давление упало, триммеры сами собой резко переместили руль, машина «взбрыкнула», и… попробуй вытяни штурвал. А когда не знаешь, что происходит с машиной, хватайся за красные ручки катапульты. Все очень просто…
Обменявшись предположениями, Лютров и Гай убедили Немцова сделать контрольный полет, чтобы провести балансировку самолета со всеми ошибками заводского экипажа. Немцов согласился, но потребовал установить на борту С-44 самописцы.
– Как бы ни были убедительны ваши рассуждения, нельзя делать выводы без объективных данных.
Через три дня, рано утро», Лютров оторвал от полосы новенький С-44 и взял курс в зону испытательных полетов.
Скороподъемность, послушание, хорошо оберегаемая тишина в кабине, безупречность отделки каждой мелочи и почти осязаемая надежная упругость крыльев – все говорило о мощи, молодости и отличной маневренности корабля.
В два этапа набрав высоту, Лютров принялся старательно проделывать манипуляции балансировки самолета в продольном и поперечном отношениях.
Руль поворота. Выключить гидроусилители. Выждать, определить поведение машины. Дать импульсы на машинку триммеров… Прибавить, убавить. Выждать. Включить гидроусилители.
Элероны. Выключить гидроусилители. Выждать. Импульсы на триммеры. Убедиться в отсутствии отклонений в направлении полета. Включить гидроусилители.
Руль высоты. Выключить гидроусилители. Выждать. Работа триммерами. Включить.
Хорошо. Теперь включить в работу все гидроусилители, выждать при нейтральном положении штурвала по усилиям. Проследить за поведением самолета. Внимательней… А теперь несколько скольжений. Развороты. Влево, вправо… Штурвал на себя.
Машина вела себя безукоризненно.
– Ну что, Гай, начнем не по правилам?
– Начинай, Леша.
Не выключая гидроусилителей, Лютров на большой угол сместил триммер руля высоты.
– Выключай гидросистему!
– Держи штурвал.
Едва рычажок тумблера дошел до среднего положения, как самолет, точно надломившись, резко пошел вниз. Еще до того, как машине удалось набрать скорость, Лютров убрал триммер и, придерживая вместе с Гаем отяжелевший штурвал, вывел С-44 в горизонтальный полет.
…После расшифровки ленты самописцев в кабинете директора начался последний разговор. Пошептавшись о чем-то с бритоголовым, как буддийский монах, директором, Немцов сказал Лютрову:
– Слушаем вас, Алексей Сергеевич.
Легко сказать «слушаем»! А что говорить, когда и так все ясно, и каждое твое слово прозвучит приговором сидящему напротив Трефилову.
Лютров, как мог, кратко рассказал о полете и, стараясь избегать местоимений, перечислил причины, которые создали аварийную обстановку.
Выйдя из кабинета директора, Гай подошел к Трефилову и, делая вид, что не замечает его косящего взгляда, сказал доверительно:
– Ничего не поделаешь, дорогой мой! Пойми: невыявленная причина заставляет подозревать наличие каких-то дефектов конструкции, а что это значит для КБ и для нашего брата, сам понимаешь, не мне тебе говорить.
Трефилов ничего не ответил и ушел, не попрощавшись.
– Надо же так глупо потерять машину!.. – сокрушался Гай. – У меня из головы не выходит разговор Долотова с Трефиловым. Помнишь, я говорил тебе?
– Долотов не считал, что нужно «давать шанс человеческим слабостям», а?
Вечером к ним в номер зашел Немцов. Он только что говорил по ВЧ из кабинета директора завода с Главным и доложил ему о результатах разбора аварии. Соколов попросил передать трубку директору и «в очень сильных выражениях настаивал на отчислении с завода виновных».
– В конце концов это справедливо.
С этим нельзя было не согласиться, но говорить об этом не хотелось.
– Николай Сергеевич очень раздражен, – продолжал Немцов. – На базе неприятность. На этот раз что-то с бесхвосткой.
– Витюлька!.. – выдохнул Гай.
Они вернулись утром следующего дня и, едва выбравшись из самолета, предоставленного им директором завода, спросили у механиков на стоянке о состоянии Извольского.
– Жив! Ногу повредил, говорят, два ребра, зубы, что ль… Вообще, побился. В госпитале сейчас.
Эх, Витюлька, Витюлька! Что с тобой стряслось на этот раз?
Маленький, изящный, как танцор-подросток, он был не лучшим летчиком, но отличным парнем. До смешного крохотный рядом со своими дюжими коллегами, он носил самые малые роста летного обмундирования, да и те были для него чересчур свободны.
Его отец, профессор, руководитель филиала Академии наук, известный среди специалистов трудами по ботанической географии, не без боли сердечной предоставил единственному сыну право выбрать авиационный институт, не преминув высказать своего сожаления об отсутствии у того влечения к флоре земли. Но насильно мил не будешь, и на семейном торжестве по случаю успешной сдачи вступительных экзаменов отец пожелал сыну успехов на пути, «начатом в России Жуковским, Чаплыгиным и… другими, весьма почитаемыми в научном мире людьми». Чаплыгина из Витюльки не получилось.
