Гибель синего орла - Болдырев Виктор Николаевич (бесплатные версии книг txt) 📗
У старомодной конторки, спиной к двери, на высоком самодельном табурете восседает грузный человек в полинявшей гимнастерке без пояса. Он громко щелкает костяшками счетов. Бледный свет, проникая сквозь обмерзшие стекла, освещает литую шею, мясистый затылок, взъерошенные серебристые волосы и широкую спину с опущенными плечами.
Человек в гимнастерке не оборачивается на скрип двери и шум легких шагов Марии. Неучтивость хозяина кажется странной, ведь он слышал лай собак нашей упряжки.
— Приехали… на мою шею! — вдруг бурчит незнакомец, не оборачиваясь.
Мария вспыхивает, брови крыльями сходятся на переносье, глаза загораются. Стальной блеск этих ясных и чистых глаз я видел в палатке после злой Костиной шутки. Нарушая тишину магазина, я громко кашляю.
Человек у конторки вздрагивает, оборачивается и проворно сгребает с лакированного пюпитра свои бумажки. Бледно-голубые глазки подозрительно ощупывают меня, полное лицо краснеет, а широкий лоб блестит капельками пота.
— Извините… Думал, родственнички пожаловали.
Он поспешно встает, протягивая пухлую красноватую ладонь:
— Котельников.
Знакомимся.
— Неплохой урожай, — киваю на груду беличьих шкурок.
Заведующий факторией тревожно косится на прилавок.
— Пушнину считаю — инвентаризация, — словно оправдываясь, говорит он, сокрушенно разводя руками.
— Зачем вы говорите неправду? — тихо говорит Мария. — Эту пушнину вам сдал Чандара.
— Чандара? Мария, вы знаете Чандару?!
— Он сдает нам пушнину…
— По-твоему, я не должен принимать белку! — покраснев, кричит Котельников, не стесняясь гостя.
— Вы должны принимать пушнину у охотников. Откуда вы знаете, как Чандара получает эти горы мехов?
— Буду я еще разбирать, как он ее получает! Фактории нужны белка и план.
Теперь я понимаю смущение Котельникова. Кочевники Синего хребта нигде не числятся — не приписаны к национальным советам, и Котельников не имеет права принимать пушнину от Чандары.
Но может ли заведующий факторией в суровое военное время считаться с правилами? Ведь на «мягкое золото» мы покупаем боевые самолеты для фронта!
— Послушайте, Котельников, когда у вас был Чандара? Мне очень важно это знать.
— Чандара уехал вчера.
— Верхом?
— Да, у него были ламутские учаги.
Так вот чей след мы видели на склоне увала! Догадался ли Чандара, чьи топоры стучали в тайге?
Может быть, и Нанга была тут, совсем близко?
— Чандара всегда приезжает один, неизвестно откуда, он не пускает своих охотников на факторию, — нахмурившись, отвечает Мария. Волнуясь, она скручивает свой шерстяной поясок, и мне чудится теперь что-то бесконечно милое и детское в быстром движении ее худеньких пальцев.
Коротко рассказываю о появлении Чандары в Западной тундре, о похищении Нанги, о таинственных стойбищах Синего хребта и наших планах освоения далеких горных пастбищ.
Странное выражение появилось на лице Котельникова, когда он услышал о походе к Синему хребту.
Телеграмму Чукотторга о снабжении пастухов совхоза из Омолонской фактории он принимает, едва скрывая раздражение. Я перехватываю быстрый взгляд, сверкнувший ненавистью.
Склады уединенной фактории ломятся от товаров, и мне непонятна эта беспричинная злость. Однако Котельников соглашается снабжать продовольствием пастушескую бригаду Ромула. Вероятно, он не хочет осложнять отношений с представителями оленеводческого совхоза.
Радуюсь успешному завершению переговоров: теперь участники похода получат великолепную продовольственную базу на зимних пастбищах Омолона.
Приглушенный лай собак доносится с улицы. Перегоняя друг друга, кидаемся с Марией к двери и сбегаем по ступенькам крыльца.
Великан в меховой куртке, опрокинув нарту, ухватив потяг, едва сдерживает ездовых собак. Натягивая постромки, они рвутся в драку к нашей упряжке.
— Пан, назад! — гремит густой голосище.
— Булат, ко мне! — звонко откликается Мария.
Нелегко утихомирить освирепевших псов. Дедушка Михась, улыбаясь, посматривает на пылающее лицо Марии.
Она обнимает за шею грозного Булата, и передовик мирно трется острыми волчьими ушами о ее колени.
Негостеприимно встречает своего родственника Котельников. Насупившись, он даже не здоровается с дедушкой Михасем, когда мы втроем входим в магазин.
— Ну, купец, принимай пушнину… — Михась вытряхивает из брезентового мешка на прилавок груду мягких горностаевых шкурок.
— Мария, где вы добыли столько горностая? — спрашиваю я шепотом.
— На Горностаевых озерах. Мы с дедушкой промышляли там весь месяц, тихо отвечает она.
Котельников долго и придирчиво оценивает пушнину. Отборные шкурки были сняты чисто, и Михась насмешливо разглядывает злое, вспотевшее лицо своего родственника.
Почему Котельников плохо относится к своим близким? Удобно ли спросить об этом Марию? Дело с продовольствием уладилось. Пора возвращаться в пастушеский лагерь, но мне не хотелось так быстро покидать факторию.
— Оставайтесь у нас, а завтра утром поедете, — как бы угадывая мои мысли, просто говорит Мария.
Решаю переночевать на фактории, и мы отправляемся кормить собак. Раздавая юколу, я спрашиваю Марию, почему она не любит своего отчима.
— Он много горя принес маме и… душу променяет на деньги.
— А где ваша мама?
— Мама умерла…
Слезы на глазах, побледневшее личико, нахмуренные брови заставляют меня пожалеть о вопросе.
— Простите, Мария, я не знал о вашем горе.
— Это было давно… — Девушка встряхивает волной золотистых волос и вдруг тихонько касается моего плеча.
Теперь мне понятна грустная задумчивость Марии. В глуши тайги она росла без материнской ласки. Дедушка Михась вряд ли мог заменить ей мать.
Мы выскочили в лыжных костюмах кормить собак, и вскоре крепкий мороз загоняет нас обратно в факторию. Котельников уже принял горностаевые шкурки и записывает в большую конторскую книгу колонки цифр. Он погрузился в свое занятие и не замечает нас.
Дедушку Мария находит в маленькой кухоньке у чисто выбеленной печки. Заполнив крошечную комнатушку, Михась стряпает обед.
— Ой! Дедушка, опять? Опять готовишь?
Мария принимается отбирать у старика кастрюльки, сковороды и консервные банки. Михась осторожно отводит заботливые девичьи руки.
— Поговори с гостем, внученька, поговори, замолчалась ты у меня в тайге. Иди покажи свои книги и камни.
Неуловимые искорки вспыхивают и гаснут у нее в глазах. Она ласково приникает к дедушке и целует широкую жилистую руку.
Маленькая комнатка Марии оказывается очень уютной. Она не шире двух метров, в одно окошечко. Койка с белоснежной подушкой накрыта пушистым зеленым одеялом. Бревенчатую стенку над ней закрывает шкура белого оленя. На шкуре висят одностволка и патронташ, набитый гильзами. У окошка помещается самодельный письменный столик из выстроганных досок, а в углу высокая этажерка, уставленная книгами.
Перегородку напротив койки украшает цветная карта мира. Вместо ковра на полу распластана мохнатая шкура бурого медведя. Меня удивляет блестящая черная ее шерсть и полоса снежно-белого меха на шее.
Короткий зимний день окончился, спускаются сумерки, и Мария зажигает на столе керосиновую лампу с матовым абажуром из оберточного пергамента.
— Неужели на Омолоне водятся черные медведи?
— Эту шкуру подарил дедушке Чандара…
Никогда не приходилось мне слышать о черномастных бурых медведях с ошейниками белого меха. Может быть, в горах Синего хребта сохранились такие медведи? Уж не сибирские ли это родственники черного гималайского медведя?
— Мария, подумай, ведь только гималайский медведь имеет черный мех и белый воротник…
Усаживаюсь рядом с девушкой за письменный столик. Ее пушистые волосы почти касаются моего лица, обветренного морозами. Как хорошо сидеть рядом с Марией в теплом жилье у горящей лампы, далеко-далеко от людских поселений, в сердце Омолонской тайги!
На столе замечаю чернильницу, вырезанную из белой древесины тополя. В деревянный бокал, в щеточку серебристого волоса выдры, вставлено длинное орлиное перо. У лампы лежат тетрадки и учебник физики.
