Кресси - Гарт Фрэнсис Брет (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Что случилось, Джонни, малыш? — ласково спросил учитель. — Ты заблудился?
В горячечном уме мальчика сразу сложился подобающий ответ.
— Ранен! — чуть слышно про картавил он. — Ранен на дуэли! В возрасте семи лет…
— Что? — недоуменно переспросил учитель.
Но доктор Дюшен, взглянув в лицо ребенка, поднял его с кучи листьев и, положив к себе на колени, сорвал злополучную повязку.
— Посветите-ка сюда. Да он, черт возьми, говорит сущую правду! Кто это тебя, Джонни?
Джонни безмолвствовал. В минуту боли и просветления его память и догадливость лихорадочно заработали, подсказав ему истинную причину его несчастья, но детские губы оставались героически сомкнуты. Учитель умоляюще посмотрел на доктора.
— Берите его к себе на седло и везите к Маккинстри, — распорядился тот. — Я займусь обоими.
Учитель осторожно поднял мальчика на руки. В предвкушении нечаянной поездки на лошади Джонни слегка оживился и даже заинтересовался судьбой своего товарища по несчастью.
— Сильно его Сет ранил? — спросил он.
— Сет? — недоуменно повторил учитель.
— Ну да. Я видел, как он целился.
Учитель ничего не ответил. Но в следующее мгновение Джонни почувствовал, как его, надежно прижатого учительской рукой, вихрем мчат в сторону ранчо Маккинстри.
ГЛАВА XIV
Раненого они застали в передней комнате на ложе из груды медвежьих шкур — Маккинстри наотрез отказался от таких нежностей, как постель в жениной спальне. На случай возможного смертельного исхода и в согласии со старинной суровой традицией он также не позволил разуть себя, дабы «умереть, ежели что, в сапогах», как предписывал дедовский обычай. Поэтому Джонни быстро уложили на супружеской кровати Маккинстри, а тем временем доктор Дюшен посвятил все внимание своему более серьезному пациенту. Учитель поискал взглядом миссис Маккинстри. Но ее не только не было в комнате — во всем доме не заметно было никаких признаков ее присутствия. А когда он захотел справиться о ней, к его удивлению, один из домочадцев остановил его предостерегающим жестом. Форд молча уселся подле уснувшего ребенка и стал дожидаться прихода доктора, колеблясь между беспокойством о маленьком страдальце и раздумьем по поводу сорвавшегося с его уст разоблачения. Если Джонни в самом деле видел, как Сет стрелял в Маккинстри, — это, безусловно, объясняло загадочную рану Хайрама, но не побуждения самого Сета. Поступок этот был так непонятен и так не вязался с открытой враждой Сета к учителю, что всего вернее, мальчик просто бредил.
Его вывел из задумчивости приход врача.
— Он не так плох, как я опасался, — ободряюще кивнул Дюшен. — Еще чуть-чуть в сторону, и пуля либо раздробила бы кость, либо перервала артерию. Но теперь мы извлекли пулю, и через неделю он будет здоров. Ей-ей, этот старый огнеглотатель больше заботился о пуле, чем о собственном спасении! Ступайте к нему, он хочет вас видеть. Только не давайте ему много говорить. Он туда зачем-то созвал уйму народа — настоящий митинг. Ступайте и разгоните их всех. А я займусь малышом Филджи — хотя парнишке, чтобы поправиться, нужна разве что хорошая перевязка.
Учитель с благодарностью посмотрел на доктора и поспешил на зов. В комнату набилось с десяток мужчин, в которых Форд безошибочно узнал своих недавних посетителей. Но Маккинстри подозвал его к себе, и они расступились перед ним с грубоватым почтением и сдержанным сочувствием. Раненый сжал его руку.
— Приподнимите меня, — шепнул он.
Учитель с трудом помог ему приподняться.
— Джентльмены! — произнес Маккинстри, коротко махнув по привычке изувеченной рукой, а другую кладя на плечо Форду. — Вы слышали, что я тут говорил, выслушайте меня и сейчас. Вот этот молодой человек, на которого мы с вами возвели напраслину, говорил истинную правду — сначала и до конца! Можете всегда и во всем на него полагаться. Вы, конечное дело, не обязаны думать в точности, как я, но кто теперь пойдет против него, тот поссорится со мной. Это все. И спасибо, что справлялись о моем здоровье. Теперь идите, ребята, и оставьте меня на минуту с ним вдвоем.
Мужчины друг за дружкой медленно двинулись к двери, иные задерживаясь, чтобы пожать учителю руку, кто очень серьезно, кто со смущенной усмешкой. Учитель с холодным недоумением принимал эти знаки дружелюбия от людей, которые еще недавно так же искренне готовы были линчевать его. Когда за последним из них закрылась дверь, он повернулся к Маккинстри. Раненый снова опустился на ложе и с сонным удовлетворением разглядывал свинцовую пулю, держа ее двумя пальцами перед глазами.
— Эта пуля, мистер Форд, — проговорил он медленно, и только в этой медлительной раздельности и выражалась его слабость, — не из того ружья, что я вам дал. Ею выстрелили не вы. — Он промолчал и добавил с прежним лениво-мечтательным выражением: — Уже давно ничто не приносило мне такой спокой…
Мистер Маккинстри был слаб, и учитель не решился тревожить его рассказом об открытии маленького Джонни; он ограничился тем, что просто пожал ему руку, но в следующую минуту с удивлением услышал, как раненый продолжал:
— Эта пуля как раз подходит к морскому револьверу Сета Дэвиса — и пес уже скрылся из округи.
— Но какой ему был расчет стрелять в вас? — спросил учитель.
— Он думал, что либо я убью вас, а он подстрелит меня и так избавится от нас обоих, и никто ничего не заподозрит, либо же, если я промахнусь, остальные вас повесят — как они и собирались — за то, что вы убили меня! Ему это пришло в голову, когда он подслушал, что вы решились стрелять в воздух.
Учитель понял, что Маккинстри угадал правду, и содрогнулся. Он готов уже был в подтверждение рассказать про то, что услышал от Джонни, но одного взгляда на залитое горячечным румянцем лицо больного было ему довольно, чтобы удержаться и промолчать.
— Не говорите так много, — попросил он. — С меня достаточно знать, что вы больше не вините меня. Я остался только для того, чтобы просить вас полежать спокойно до прихода доктора, поскольку тут с вами никого нет, а миссис Маккинстри, очевидно…
Он смущенно умолк. Лицо больного приняло удивительно сконфуженное выражение.
— Она вроде как удалилась еще до всего этого, — сказал он. — По причине несогласия между нею и мной. Вы, наверно, заметили, мистер Форд, что она и вообще-то не слишком вас жаловала. На свете нет другой женщины, которая сравнится с дочерью Блэра Ролинса, если надо выходить раненого и вообще содержать мужчину в боевой готовности. Но в делах, которые касаются до нее самой или до Кресс, я, мистер Форд, начинаю думать, что ей немного не хватает спокою. Вы, как человек спокойный, ежели, что, не обессудьте. Что бы вы от нее ни услышали или, к примеру, от ее дочери — я-то сам беру назад, что наговорил вам в лесу, — не забудьте, мистер Форд, это они не со зла, а просто от недостатка спокоя. У меня могли быть свои понятия насчет Кресси, у вас — свои, у этого дурня Дэбни — свои; но старухе все было не по сердцу и Кресси тоже. У дочки Блэра Ролинса было свое на уме, и у ее собственной дочки — тоже свое на уме. А почему? По недостатку спокоя, вот почему! Иной раз мне сдается, что спокоя вовсе нет в женской природе. Ну, а вы, как сами человек спокойный, поймете и не осудите.
В сонном взгляде его снова выразилось такое страдание, что учитель, поддавшись порыву жалости, осторожно прикрыл ему покрасневшие глаза ладонью и с улыбкой попросил его успокоиться и заснуть. Тот в конце концов послушался и забылся сном, успев шепнуть, что чувствует себя «вроде бы спокойнее». Некоторое время учитель сидел у его изголовья, держа ладонь на глазах спящего; смутное, странное чувство пустоты и одиночества спустилось к нему с голых стропил, подступило из углов обезлюдевшего, покинутого дома. За мертвой скорлупой стен стонал порывистый ветер, и слышались в его стоне скорбные, навсегда уходящие голоса. Даже когда в комнату больного вернулся доктор Дюшен в сопровождении одного из домочадцев Маккинстри, учитель остался сидеть у его ложа, охваченный глубокой тоской одиночества, которую не могла развеять бодрая докторская улыбка.
