Час двуликого - Чебалин Евгений Васильевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Быков обернулся, отчаянно сморщился, сказал жалобно:
— Ах, дуралей ты эдакий, козявка на булавке... — крикнул зычно: — Ну, как ты там? Может, хватит? Слезай! — Сердито обернулся к Кулагину: — А вы, боец Кулагин, получите взыскание за беспечность! Скажи на милость, это кто же подпускает арестованного к себе, имея винтовку под мышкой? Ну а выхвати он ее, чем отбиваться стал бы — ведром?
Посмотрел в замутненные бессонницей глаза мальчишки, добавил насупившись:
— Отстоите смену — марш на гауптвахту. Объявляю вам сутки ареста.
— Есть, сутки ареста! — вытянулся Кулагин струной. Ему и не мечталось отоспаться в тишине камеры сегодня.
Быков исподлобья присмотрелся, вздохнул: молодо-зелено... дал бы и двое суток, да не могу — службу некому нести.
— Иголку имеешь при себе?
— Так точно.
— Одолжи-ка, сделай милость.
Кулагин снял фуражку. Там, как положено, игла с намотанной ниткой. Размотал нитку, отдал начальнику.
Султан, спрыгнув на землю, стоял сгорбившись, держал трясущиеся ладони перед лицом. Ходуном ходили колени, колыхая залатанные штаны.
Быков пошел к нему, заложив руки за спину. Подошел, вытянул шею. Из ладони Султана, въевшись в мякоть, торчал наполовину обломанный шип. Кровоточили штук пять заноз. За спиной Бичаева щетинился шипами взматерелый ствол акации. Быков прицелился, выдернул колючку. Султан дернулся, отирая спиной кирпичную пыль со стены, бессильно опустился на корточки. Быков присел рядом, положил на ладонь Бичаеву иголку:
— Давай-ка, поработай.
Султан выуживал занозы, Быков, страдальчески морщась, выговаривал:
— Огорчил ты меня, Бичаев. Дело не закончил, орех не полил, побег затеял. Несолидно ведешь себя. Ну куда тебя на колючки понесло? Это же черт знает что, а не шипы, их при случае вместо кинжала употреблять можно.
Султан поднял на Быкова слезящиеся глаза, попросил, заикаясь:
— Ти меня лучи стирляй... это место стирляй, тут дерево иест, небо тожа иест. Железни дом не нада пасылай болша, ей-бох, моя там сапсем падыхай будит.
Быков насупился, спросил:
— Когда Кулагин воду принес, у него винтовка под мышкой торчала. Что ж не воспользовался?
Султан деревянно улыбнулся, покачал головой:
— Яво сапсем мальчишка... пацан, мамка сиську недавно сосал... джалко становился.
Быков крякнул, поднялся рывком, позвал:
— Пойдем-ка, Султан Алиевич, дело есть. Орехи и без нас польют.
Вышли во двор. Быков велел дежурному запрягать в бедарку жеребца. От автомобиля отказался.
На бедарку уселся рядом с Бичаевым, защелкнул наручник на его и своей руке.
Всю дорогу до госпиталя молчал. Звонко цокали подковы по булыжнику, екал селезенкой огрузневший в бездействии жеребец. Перед самым госпиталем спросил:
— Так, говоришь, примется твой орех?
Султан оторвал тоскующий взгляд от синих гор на горизонте, ответил:
— Вода ему давай. Разный мошка-букашка, который на яво ест, убири. Яво теперь мунога пить захочит. Это исделаишь — жить будит.
В приемной госпиталя накрылись одним халатом. Быков, натягивая халат на плечо, жестко сказал:
— Дело ваших рук идем смотреть.
Он повел Бичаева в палату умирающего Агамалова. В палате притиснул его к стене, велел вполголоса: «Смотри. Как следует смотри».
Агамалов метался на койке, хватал воздух потрескавшимися губами. Спиной к двери сидела приехавшая к нему из Баку мать. На скрип двери повернула она темное, исчерченное морщинами лицо.
— Дело ваших рук... — шепотом повторил Быков.
Левую руку его, схваченную наручником, судорожно повело: Султан пятился к двери. Быков дернул рукой, удержал его у стены.
Агамалов сбросил одеяло, выгнул грудь. Восковые пальцы его скребли спинку кровати, жесткие чешуйки краски впивались под ногти — хотел одной болью перешибить другую, неотвязно раздирающую живот.
— Хоть напоследок попить вволю дай... — простонал Агамалов. Захлебнулся, задергался, — а-ах-ха-а... сердце есть у тебя?
— Нельзя, сынок, не велел врач, — давилась сухими рыданиями мать.
...Садились в бедарку молча. Быков тянул Бичаева за собой. Разобрал вожжи, чмокнул на жеребца, сказал сквозь зубы:
— Все пить хотят. Орех твой, Агамалов. Выходит, без воды никому нельзя. Поехали.
И лишь у самого базара, близ центра, повернул Быков к Султану перекошенное лицо, стал говорить, как гвозди вколачивал:
— Парень без оружия был. Ехал, счастливый, после обучения Советской, рабоче-крестьянской власти служить, твоей и моей власти. А ему свинец в живот! Не в голову, не в сердце — в живот, чтобы дольше мучился. Зачем?! Говоришь, в налет тебя позвали? Просто в налет, поживиться? Врешь. В людоеды тебя позвали, людоедством заниматься.
Султан повернулся к Быкову, сказал, клацая зубами:
— Тибе аллахом клянусь, хилебом, вада клянусь — эт не моя рука стирлял. Асхаб это исделал. Яво сапсем зверь — не чалавек. Яво, мине, дургой луди мулла Магомед на вагон урусов пасылал.
Задохнулся, понял — теперь назад дороги нет. Добавил твердо:
— Забири всех. Сажай турма, железни комната сажай. Яво если килетка не сажай — мунога страшный дэл будит исделать. Мине тоже железни килетка сажай, всех сажай, тогда Хистир-Юрт луди спакойно жить будут. Луди тибе тогда спасиба гаварить будут.
Осадил Быков лошадь, сказал зазвеневшим голосом:
— Не стану я тебя сажать, Султан Алиевич. Ты, Бичаев, по сути своей сын земли, крестьянин. А в банде Асхаба ты случайный человек. Убедился я, что руки у тебя золотые, а посему нужно всем нам, чтобы они орех сажали, хлеб растили. Вот поэтому...
Отомкнул Быков наручники, высвободил руку и слез с бедарки. Выпряг жеребца. Подвел к Бичаеву:
— Садись, езжай домой.
— Моя не понимай, — жалобно сказал Бичаев.
— Советская власть говорит вам: бросайте оружие. Надо сады сажать, хлеб растить, землю пахать. А чтобы было на чем пахать — вот тебе конь. За семенами придешь в ревком. Так и скажи своим людям: Советская власть прощает вас и зовет мирно работать.
Вынул Быков листок — указ из кармана, бережно разгладил, подал Бичаеву.
Тот сидел, молчал.
— Ну, долго мне тебя уговаривать? — рассердился Быков.
Бичаев скакнул из бедарки на спину жеребцу. Жеребец гневно всхрапнул — незнакомая ноша, завертелся на месте. Султан удержал его.
Быков оперся о бедарку, стал размышлять:
«Ну, выбросил фортель, дальше что?»
«Дальше намылят шею, — услужливо подсказал ему Быков-второй. — Служебного жеребца отдавать тебя никто не уполномочивал, бандита отпускать за здорово живешь — за это Ростов по головке не погладит».
«А указ?» — ощетинился Быков.
«Указ — не про вас! — ехидно срифмовал Быков-второй. — Ты можешь гарантию дать, что он в банду не вернется?»
«Гарантии на небесах дают! — огрызнулся Быков. — А у меня интуиция».
«Повесь свою интуицию знаешь куда? — посоветовал Быков-второй. — Андреева, крайуполномоченного, интуицией не прошибешь. И за коня ответ будешь держать».
Позади глухо брякнуло. Быков скосил глаза. Бичаев привязывал жеребца к кованому задку бедарки. Привязал, подошел к Быкову, глянул исподлобья:
— Асхаба, Хамзата будишь турма забирать?
— А зачем? Пусть погуляют. Ты им указ принесешь, потолкуете.
— Сколько времени на хабар дашь?
— Я не тороплю, — мотнул Быков головой, — поразмышляйте, что лучше: прощение и помощь от Советской власти получить, к семье без страха вернуться либо пулю. Опять в налете кого поймаем — к стенке без разговоров. В указе все оч-ч-чень толково написано.
Султан поднял на Быкова синие глаза («Ах, черт, экие незабудки», — поразился Быков) и сказал с безмерным удивлением:
— Ваш власть такой начальник, как ты, на меня ставит, такой указ на миня пишет — зачем нам дургой власть? Ей-бох, такой власть сами лучи на земля иест.
Быков вытер пот на лбу — полегчало. Неожиданно подмигнул Султану:
— А я тебе о чем весь день толкую?
Так стояли они и беседовали посреди людной улицы, подпирая плечами бедарку, а хабар о них, оттолкнувшись от эпицентра — базара, широкими волнами растекался по всей Чечне, хабар про указ Советской власти о прощении бывших бандитов.
