Диамат (Роман) - Дуленцов Максим (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Да там чехи к Екатеринбургу подступают!
— Езжайте обратно, товарищ комиссар. В Вятку или Пермь.
Человек в кожанке махнул рукой и отошел. Бойцы с перрона развернули оружие в другую сторону — в сторону Ярославского направления.
Парамонов посмотрел на Лукина и побежал к паровозу — перецеплять состав.
Вскоре поезд двинулся обратно на Пермь.
Владимир Павлович, с одной стороны, был ошарашен, с другой — в его мозгу возникла неплохая идея. От Екатеринбурга до Перми триста верст с хвостиком. Стало быть, если белочехи Екатеринбург возьмут, то и Пермь под ударом, железка-то туда ведет. Значит, золото в Перми никак нельзя хранить. И в Москву не вывезти: везде пожар классовой борьбы. Тогда единственное решение — золото спрятать в надежном месте. Комиссар посмотрел на Парамонова:
— Толя, а ты где родился и жил?
— Так знамо где, в Пермской губернии.
— Это понятно, а конкретнее?
— Поселок Березовского завода, Екатеринбургского уезда. А чо?
— Вот тебе и чо. Ты там места знаешь?
— Так знаю. А чо?
Владимир Павлович подробно объяснил. Парамонов почесал затылок.
— Ну, это тебе не туда надо, а ближе к Кизелу. Там железка, и накопано немало. Есть там у меня дружок по каторге. Приедем в Пермь — оттелеграфирую.
В Пермь приехали за полночь. Парамонов убежал на вокзал, вернулся и велел ждать. Через какое-то время подъехал верховой, передал ленту телеграфа, сказав:
— В Кизеле вас ждет еще секретарь комитета, встретит на вокзале.
В телеграмме стояло: «Рад Жду Покажу Сидоров».
— Вот, я ж говорил, не зря мы с ним в Туруханске два года шконку давили вместе на поселении! — радостно потряс лентой Парамонов.
Пассажирский вагон отцепили, половина красноармейцев залезла в товарную теплушку.
— Трогай! — по-извозчичьи крикнул красноармеец у пулемета машинисту. Состав вновь пришел в движение, нагревая и так жаркую июльскую ночь теплом своего адского, как казалось в темноте, котла. К утру были уже у Селянки. Вскоре свернули с Горнозаводской ветки на Александровскую, пейзаж изменился, начались спуски и подъемы, среди елок выступали скальные залысины. Иногда рельсы пересекали горные быстрые речки, названий которых никто не знал. К полудню появились проплешины среди тайги, на них иногда были видны деревеньки с копошащимися, как муравьи, людьми. Чуть дальше среди скал на пригорке неожиданно возникла группа людей с раскосыми глазами. Часть из них сидела на рельсах, часть бежала к поезду, размахивая руками.
— Китайцы на путях сидят, хотят чегой-то, — сообщил машинист Лукину, перекрикивая стук колес и пыхтение пара.
Владимир Павлович залез на тендер. Точно, сидят, а другие со склона бегут. Провокация? Повернулся к бойцу за пулеметом на крыше вагона:
— Стреляй!
— Куда? — недоуменно спросил боец.
— В тех, на рельсах, стреляй.
Пулемет заводил тупым рыльцем и выплюнул горсть свинца в латунной оболочке. Гильзы прозвякали по обшитой листовым железом крыше теплушки и скатились на насыпь. Китайцев на рельсах разметало по насыпи. Остальные в ужасе остановились, паровоз тем временем прогрохотал мимо, до Кизела было уже недалеко.
На пригорке, греясь на щедром, но коротком июльском солнце Урала, сидел Джен Фу Чень и пускал дым из маленькой трубки, что привез с собой из Китая, с родины. Судьба закинула его в далекий край для помощи своим собратьям, томившимся на каторжных работах в угольных шахтах мрачной России. Когда у русского царя закончились солдаты, он взял всех, кто остался, на войну с врагом, которого Джен Фу Чень не знал, да и знать его было незачем, если он не враг Китая. А чтобы заменить людей на тяжелых работах, русский царь выкупил у китайского императора его подданных, коих было много числом и прокормить их у Китая не было возможности. Поэтому, несмотря на практически официальное рабство, китайцы из бедных провинций соглашались по воле великого императора ехать в далекий край. Там они добывали уголь, необходимый для паровозов и кораблей, для войны русского царя. Их кормили, поили, они имели выходные. За всем этим и за тем, чтобы не обижали рабов новые хозяева, был послан следить Джен Фу Чень. Рабы были отданы во временное пользование, и их следовало содержать в хорошем состоянии.
Но вот пришло в Россию дурное время. Враг остался, но раскололась страна, пошел русский на русского. И все бы ничего, по мнению Джен Фу Ченя, пусть хоть все русские друг друга вырежут — освободится пространство для жизни его народа, — но вот его подопечным, почти трем тысячам соплеменников, стало худо жить, так как не было больше кормежки, не было ставшей уже привычной водки. Пришли к нему соплеменники: «Не можем мы больше так жить». Покурил Джен Фу Чень свою трубку и распорядился: не работать. Пошел к новому начальнику шахт — секретарю, комиссару. Калаш — так звали его китайцы. Но Калаш только погрозил револьвером, а потом налил водки и сказал: «Все это царь и его генералы. Он приказал не кормить вас. А скоро вас убьют царские солдаты, потому что кормить вас уже не могут». Тогда решил Джен Фу Чень поднять бунт, выйти на рельсы, ибо других дорог в этой стране было немного, и просить вернуть то, что полагалось по уговору: еду, водку и женщин для развлечений. Но поезда нынче ходили редко, и народ китайский ждал случая. А тут шел паровоз с парой вагонов. Побежали желтолицые китайцы трясти пустыми мисками и стучать по ним ложками да сидеть на рельсах. Только поезд не остановился. Расстрелял сидящих на рельсах и умчался прочь. Пришли тогда подданные Поднебесной к Джен Фу Ченю, указали на трупы своих товарищей у железнодорожной насыпи:
— Что делать нам, сяньшень? Они убивают нас.
Пыхнул трубкой Джен Фу Чень, поднял глаза и произнес:
— Кто-то из нас быстро закончил свой путь к совершенству и переродился в высшее существо. Им повезло. Нам надо пойти по их пути. Зачем тлеть во тьме чужого мира? Умерев, мы возродимся на родине предков на ступень выше, чем сейчас. А пока защитим себя сами. Нам нужно оружие, и нам нужно определить врага в этой стране.
Так сказал Джен Фу Чень, и люди послушались его. Похоронив убитых, они собрались и пошли за оружием.
Паровоз с парой вагонов подкатил к станции Кизел к вечеру. На станции стояли люди, двое. Когда Парамонов вышел, один радостно обнял его, похлопав по плечу, другой долго тряс руку. Точно так же он тряс руку комиссару Лукину:
— Наслышан, Владимир Павлович, наслышан, милости просим. Вашего батьку знал, прекрасный большевик. Я — секретарь Калашников, Толя.
— Тезка твой, Парамонов, — обернувшись к своему товарищу, с улыбкой произнес Лукин.
— А я из Перми прислан губернским комитетом, не местный, но если что надо — все сделаю, — услужливо говорил секретарь Калашников.
Лукин отмахнулся, внимание переключил на человека, весело болтавшего с Парамоновым. Тот местный, он и нужен. Секретарь Калашников помялся еще рядом, понял, что не пригодится, и, попрощавшись, истаял в чреве кривого рабочего городишки.
— Короче, знаю я, где можно схоронить, — говорил тем временем друг Парамонова им обоим, — но чтобы скрытно было, надо ночи ждать. Там покажу. Тут недалеко есть старый, выработанный штрек, который соединяется с пещерой. Когда гнали его — в провал попали. Пещера большая, там никто не ходит, местные боятся: мол, живет там мертвяк. Будто еще при Екатерине царице самые первые копи тут рыл. Приказчику он не понравился, да и бросили его в угольную копь, горящую под землей. Знаете, горит как! Страшно. И сейчас он бродит по подземным норам, черный, как смоль, обгорелый, как головешка, и заманивает туда людей, где они и теряются. Вроде как приказчика того ищет, сжить со свету хочет. Народ у нас суеверный, куда не надо не суются, а китайцы здесь, в Кизеле, не работают, их на дальние шахты загнали. Так что, товарищи, пойдемте на станцию к смотрителю, я там уже и чайник поставил, и водки припас четверть. До ночи еще далеко.
