Через океан - - (книги хорошего качества .txt) 📗
— Господин Раймунд! — сказал он тогда, — хотите пожать мне руку?..
— От всего сердца, мой бедный Петер! Ты знаешь, как мы с Кассулэ любим тебя, и как нам грустно видеть тебя в этом положении!
Он протянул свою честную руку раненому, который пожал ее своей левой не тронутой огнем рукой, и две большие слезы выкатились на его обугленные щеки.
— Раймунд! — снова начал он прерывающимся голосом, — мне все же хотелось бы слышать от вас… еще раз… что вы меня прощаете!.. что вы на меня не сердитесь!.. Я, право, в этом не был виноват!.. Бедный мальчуган, бедный мальчуган.
— Он бредит, — прошептал Раймунд.
— Нет, я не брежу! — вскричал умирающий с поразительной энергией.
— Я в полном рассудке, господин Раймунд, более, чем когда-либо с того проклятого дня. Прощаете вы меня? Скажите, прощаете вы меня?
— Я тебя прощаю, — торжественно ответил Раймунд, потрясенный, вопреки своему желанию, умоляющим тоном этой просьбы, — я тебя прощаю, если ты думаешь, что мне действительно есть что тебе прощать!
— О! Благодарю… благодарю!.. Это облегчает!.. Это снимает с меня тяжесть!.. Когда я думаю о бедном малыше в минуту его отъезда… Я вижу еще его белокурую головку с добрыми глазами, я вижу, как он подает руку этому несчастному… А-а-а! Бедный мальчуган! Если я сделался почти идиотом, то это от того, что я слишком страдал, думая о нем… Бедный мальчуган!..
Он все еще сжимал руку Раймунда в своей, но уже реже и слабее. Вдруг пальцы его выпрямились. Он еще повторил:
— Простите… Не я виноват… бедный мальчуган… Потом он испустил долгий вздох; его взгляд потускнел, и лицо застыло в неподвижности. Петер Мюрфи скончался.
Раймунд тихо высвободил руку, закрыл глаза покойному и, побыв несколько минут около него в горьком раздумье, вызываемом всегда этим тяжелым зрелищем, поручил Кассулэ охранять останки их преданного друга. Его же самого требовали к себе неотложные обязанности. Надо было переговорить с Иаковом Фрейманом о мерах, которые следует предпринять, заявить суду о тяжких обвинениях, выдвигаемых против Тимоти Кимпбелля; наконец, сообщить Эбенезеру о размерах постигшего его несчастья. Как и нужно было ожидать при такой серьезной беде, Иаков Фрейман провел ночь на складе, со страхом следя за пожаром и всеми силами стараясь укротить его. Раймунд нашел его в большом затруднении.
— Я, право, не знаю, на что решиться, — при первом слове сказал достойный управляющий, — следует ли телеграфировать Куртиссу или отложить хоть на несколько часов это печальное сообщение; вот о чем я теперь раздумываю и не знаю, как поступить!
— Для чего же откладывать! — сказал Раймунд, — я совсем не понимаю…
— Да! Но разве вы не знаете, что господин Куртисс с женой и дочерью теперь в Бресте из-за предполагаемой свадьбы с графом Ахиллом де Келерном?.. Вы разве не получили вчера вечером телеграммы, извещающей нас об этом?.. Она столько же предназначалась вам, как и мне…
— Я ничего не получал, — возразил Раймунд изменившимся голосом.
— Вот она! — сказал Иаков Фрейман, вынимая телеграмму из кармана.
«Париж, вторник утром.
Мы уезжаем в Брест, послезавтра утром будет отпразднована свадьба моей дочери с графом Ахиллом де Келерном. Поэтому я желаю, чтобы все служащие вFar-Rockaway, a также в Дрилль-Пите и Ниагаре, получили в виде подарка месячное жалованье, и чтобы они собрались в четверг на дружеский обед и выпили самого лучшего шампанского за здоровье молодых супругов. Я поручаю моему старому другу Иаковуу Фрейману и молодому Раймунду Фрезолю позаботиться об исполнении моего желания.
Эбенезер Куртисс».
— Телеграмма, вероятно, пришла в «Нью-Йорк после вашего отъезда, — объяснил Иаков Фрейман, — я ее получил вчера вечером, в шесть часов. Вы понимаете, что мне немножко тяжело нарушить праздник известием об этом ужасном пожаре… В конце концов, стоит только подождать сутки, так как церемония назначена на завтра…
Завтра!.. Действительно, сегодня среда… А телеграмма извещала о том, что свадьба будет в четверг утром!.. Раймунд был сражен этим неожиданным ударом.
Магда замужем!.. Магда потеряна для него!.. Но что делать?.. Он также считал, что нельзя было нарушать печальным известием готовящийся в Бресте праздник. Как бы ни серьезно было несчастье, для семейства Куртисса оно имело лишь второстепенную важность: всего лишь на несколько миллионов меньше, которые к тому же скоро покроются доходами трансатлантической трубы. Не было никакой нужды немедленно уведомлять об этом Эбенезера. Он сам, очевидно, предпочел бы получить известие только после свадьбы. Теперь главная, неотложная обязанность состояла в том, чтобы направить правосудие на след виновного, сообщив о признаниях Петера Мюрфи.
К таким заключениям пришел Раймунд. Он сообщил их старому управляющему, и оба немедля отправились к судье, чтобы изложить ему под присягой мотивы, заставляющие их считать Тимоти Кимпбелля виновником пожара. Сделав это, Раймунд с копией своего признания отправился к шефу полиции Дрилль-Пита, требуя от него ареста виновного и, по американскому обычаю, публично объявил себя его обвинителем.
Магистрат, узнав обстоятельства дела, тотчас же призвал сыщика, чтобы снабдить его своими инструкциями.
— Тимоти Кимпбелль вчера покинул Дрилль-Пит, — немедленно ответил один человек, — я был на станции железной дороги и видел, как он отправился с восточным поездом.
— В таком случае нам, вероятно, будет несколько трудно найти его, — заметил комиссар, обращаясь к Раймунду. — Но я все-таки предупрежу главное бюро, дав его приметы.
Раймунду приходилось только оставить свой нью-йоркский адрес и ожидать результатов. Позавтракав довольно печально с Иаковом Фрейманом, он вернулся в походное бюро. Там он узнал, что врач, призванный констатировать смерть Петера Мюрфи, велел немедленно похоронить его. Погребение было назначено на девять часов. Раймунд и Кассулэ присутствовали на нем со служащими Куртисса, с муниципальными чиновниками и со множеством горожан, пожелавших выразить бедному Петеру чувства уважения и благодарности за его героическое самоотвержение. В десять часов утра все было кончено, и так как Раймунду нечего было делать в Дрилль-Пите, то он решил немедленно же вернуться с курьерским в Нью-Йорк, где ему важно было, не теряя времени, пополнить недостаток в нефти, причиненный пожаром.
Через час он был в дороге и с горечью думал о том, что готовилось на послезавтра на той стороне Атлантического океана. Кассулэ, видя его таким грустным, попытался его рассеять.
— Господин Раймунд, — сказал он, — помните ли вы, что бедный Петер всегда носил на себе клеенчатый пакет, с которым он никогда и ни за что не хотел расставаться и о содержании которого никому не хотел говорить?
Раймунд кивком головы ответил, что он помнил об этой подробности.
— Ну! — продолжал Кассулэ, — сегодня, убирая его к погребению, мы нашли на нем этот пакет, и я открыл его. В нем был дневник, на каждой странице которого встречалось ваше имя. Не хотите ли прочесть?
Очень изумленный рассказом своего маленького товарища, Раймунд взял тетрадь и открыл ее.
Это было нечто вроде автобиографии, написанной хорошим французским слогом. И вот что было в ней.
ГЛАВА XVIII. Исповедь Петера Мюрфи
Я чувствую, что рассудок мой мутится и я схожу с ума. Это результат привычного пьянства, которому я предался, чтобы забыть свое горе и угрызения совести, я это знаю; я вижу неизбежный конец, к которому ведет меня моя страсть: паралич, идиотство и смерть. Но я не могу более освободиться от нее; она меня держит и господствует надо мной; она докончит свое дело. До тех пор, пока она довершит его, я хочу написать свою исповедь и сказать, в чем состояло мое преступление. Конечно, лучше бы было признаться в этом какому-нибудь судье, так как, быть может, есть еще время поправить его. Но я не смею. Я трус, я боюсь. Боюсь последствий этого признания, страшусь быть посаженным в тюрьму и лишенным водки. Правду узнают только, когда меня не станет, или когда меня больше нельзя будет считать ответственным за свои поступки. Вот почему я это пишу. Я постараюсь, чтобы эту исповедь нашли только после моей физической или нравственной смерти; я берегу ее запечатанной на себе. Я хочу, чтобы настоящий виновник, если он жив, был бы пойман, уличен и наказан. Но я не хочу страдать за его преступление и за свое сообщничество.
