Через океан - - (книги хорошего качества .txt) 📗
Но странное дело, — и этого Раймунд не мог сначала объяснить себе: черты, воспроизведенные на портрете, были ему несколько знакомы. Они вызывали в нем смутное воспоминание, как будто он их когда-то видел или встречал в своей жизни.
Но сколько фотографий могут оставить такое же впечатление!
Один из встретившихся во время путешествия, без сомнения, какой-нибудь из соседей за столом…
Раймунд был слишком болезненно поглощен всем слышанным сейчас, чтоб разбираться в своих ощущениях.
Но, в то время, как Раймунд печально возвращался в Far-Rockaway, вдруг имя де Келерна, которое мисс Купер произнесла вполне правильно, и этот портрет, напоминавший ему какого-то знакомого, вызвали в его памяти имя и черты двойника с «Belle Irma», — этого вероломного друга, который некогда завел Раймунда еще ребенком к водопаду Монморанси с тем, чтобы бросить его там и убежать.
И мысль, что будущий муж Магды мог, должен быть, несомненно был тем самым Келерном, эта мысль зародилась, выросла и укрепилась в сознании молодого инженера.
Каким образом Келерн, недавно лишь простой моряк дальнего плавания, оказался через четырнадцать лет владельцем замка близ Бреста, получил титул графа, живет большим барином и готовится жениться на дочери нефтяного короля? Этого Раймунд никак не мог себе объяснить. Но убеждение, что эти два человека тождественны, и что Келерн с «Belle Irma» превратился в Келерна из Val-Tregonnec'a, представлялось ему до такой степени очевидным, что Раймунд не думал и возражать против него.
Итак, возвращаясь в Far-Rockaway, Раймунд все еще не мог прийти в себя от удивления. На столе его ожидала депеша; по словам Кассулэ, она пришла около двадцати минут тому назад.
Раймунд разорвал ее и побледнел, читая послание, — оно было из Дрилль-Пита и подписано Петер Мюрфи.
«Склад горит, двести чанов нефти в огне», — лаконично возвещала синяя бумага.
— Который теперь час? Хватит ли у нас времени попасть на прямой поезд? — спросил Раймунд.
— Ну-у! Нужно торопиться… Всего лишь семнадцать минут для того, чтобы доехать до станции, — ответил мальчик.
— Живей тогда! Склад горит!
Без всяких дальнейших пояснений молодой инженер бросился бегом, в сопровождении Кассулэ, который старался не отставать от него.
Поезд двинулся уже, когда они, сильно запыхавшись, прибежали на вокзал железной дороги. Но Раймунд не имел обыкновения сдаваться без борьбы даже времени. Одним прыжком он был уже на платформе, другим вскочил на подножку последнего вагона, сопровождаемый по пятам Кассулэ. И поезд, засвистев, потянулся среди криков и протестов служащих, возмущенных таким пренебрежением всех правил.
— Мы заплатим за наши места в дороге! — сказал Раймунд.
И так как раз уж это случилось, было бы непрактично высадить его со спутником, и начальник поезда решил принять этих сверхштатных пассажиров.
Американские вагоны соединяются в поезде друг с другом при помощи платформ, открывающихся в продолговатый узкий проход; здесь можно было поместиться довольно удобно обоим нашим путникам, и поезд продолжал свой путь без дальнейших приключений. В три часа утра поезд был около Дрилль-Пита. Стоя на платформе паровоза вместе с машинистом, с которым он оказался знаком, Раймунд, казалось, хотел ускорить головокружительный бег поезда и старался разглядеть сквозь утренний туман отблеск пожара. Ему не пришлось долго ожидать. Лишь только объехали холм, который закрывал собой долину Yellow-River, небо вдруг оказалось все в огне, как при закате солнца. Только что поезд выбежал из обширной лесной просеки, которая шла среди лесов, окружающих нефтяную территорию, как картина развернулась во всем своем диком величии. Колоссальные столбы пламени, крутясь, поднимались к тяжелым, черным облакам, которые образовали на звездном небе зловещий мрачный занавес, длиной по крайней мере в двадцать четыре километра. Ветер гнал эти огненные столбы, скручивал их в какую-то гигантскую шевелюру, заставлял извиваться, как бешеных змей. Горело все, насколько глаз хватало: баки, derricks, колодцы, которые также были охвачены пожаром; теперь они, совершенно разрушенные взрывами газа, прорвались повсюду и как вулканы изрыгали пламя.
Зрелище этих порвавших оковы стихий было настолько же прекрасно, как и ужасно. Но, к несчастью, достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что нет никакого средства к спасению. Едва ступив на землю, Раймунд побежал разузнать обо всем. Он узнал, что накануне, около четырех часов пополудни, загорелось сразу в нескольких местах, и не оставалось никакого сомнения, что несчастье было вызвано преступной рукой. Несмотря на скоро организованную помощь, пожар быстро распространился. Он захватил колодцы Вилльямса, и к шести часам нужно было уже отказаться от надежды локализировать его. Теперь приходилось ожидать, пока он погаснет сам.
Убытки должны были быть огромны. Особенно пострадал Эбенезер Куртисс; общий склад, где огонь сделал самые ужасные опустошения, и колодцы Вилльямса составляли его личную собственность.
Еще более ужасное известие ожидало молодого инженера и его маленького товарища у колодца Джонсона. Петер Мюрфи умирал в походном телеграфном бюро. Отправив в Нью-Йорк известие о пожаре, несчастный немедленно бросился на помощь складу. Он показал блестящее мужество, поднявшись первым на резервуар по соседству с огнем, чтобы втащить туда пожарную трубу. Но на этом месте нельзя было оставаться. Через несколько секунд несчастный полетел вниз, испуская вопли.
Он получил ужасные ожоги, и все тело представляло лишь одну сплошную рану. Его тотчас перенесли в передвижной домик, где молодой телеграфный чиновник прилагал все старания, не имея, однако, никакой надежды спасти беднягу. Поспешно вызванные доктора с первого взгляда объявили его безнадежным.
В тот момент, как Раймунд и Кассулэ подбежали к дверце старого дилижанса, они различили на кушетке лишь какую-то бесформенную стонущую массу. Состояние несчастного Петера Мюрфи было душераздирающее. С сильно обожженным телом, со вспухшим и почти неузнаваемым лицом, с наполовину обугленными ногами, казалось, он не проживет и минуты.
И в самом деле, только энергия чудом поддерживала его жизнь: он поджидал прибытия Раймунда и среди стонов временами справлялся о нем.
— Я уверен, что он придет, как только получит депешу! — повторял Мюрфи, быть может, уже в сотый раз, в тот самый момент, как молодой инженер входил в его ветхое жилище.
— Да, мой милый Петер! Вот я, вот и Кассулэ! — сказал он, наклоняясь над несчастной жертвой огня, — ты очень страдаешь?
— О, да, господин Раймунд! — с усилием ответил бедняга, — я ужасно страдаю… Это не фраза, но я думаю, что грешников ада менее поджаривают, чем меня! Но все равно!.. Я доволен, что еще раз… увидел вас. Я вас ждал…
— О, ради Бога, дайте мне напиться! — прибавил он в приступе боли.
Раймунд поспешил поднести ему стакан холодной воды, которую страдалец выпил с жадностью; она, по-видимому, возвратила ему силу говорить. — Господин Раймунд, это поджег Тимоти Кимпбелль! — сказал он с необычной ему ясностью мысли и речи. — Я в этом уверен!.. Я давно выслеживал его. Я видел, как он недавно вечером перелез через ограду склада… К несчастью, я не мог видеть, что он там делал… Удвоив старание захватить его, я рассчитывал успеть в этом сегодня ночью, спрятавшись за резервуарами…
— Но он меня опередил и поджег днем!.. Его видели на складе за час до пожара в десяти или двенадцати различных местах. Он пришел под предлогом получить приказание, а на самом деле чтобы зажечь солому, которую он, вероятно, уже заранее заложил в краны баков…
Петер Мюрфи давал эти показания, останавливаясь на каждом слове, чтобы перевести дыхание, но с поражающей ясностью, — можно было подумать, что туман, так долго окутывавший его умственные способности, понемногу рассеивался при приближении смерти. Тем не менее эта длинная речь, казалось, истощила его последние силы. Он остановился и довольно долго молчал с закрытыми глазами и как бы погрузившись в сон. Очнувшись, он устремил свои взоры на молодого француза, все еще склонившегося над кушеткой.
