Двуликий Янус - Яковлев Андрей Яковлевич (лучшие бесплатные книги txt) 📗
— Понимаю, — сочувственно сказал Скворецкий. — Вполне понимаю и хотел бы разделять вашу убежденность. Но письмо… Письмо Иваницкого…
— А я вам говорил и говорю: не мог Иваницкий такого писать. Не верю. Иваницкий? Я его знал много лет, он со мной еще в Харькове работал. Пьяница, это правда. Жил скверно, хуже некуда. Но на подлость, низость никогда не был способен. Последние недели, перед гибелью, он не раз заходил ко мне, пытался излить душу. Ему было плохо, очень плохо: запои, тяжелые отношения с женой. (Она больной человек, все это знали.) Иваницкий впал в глубочайшую депрессию и катился, катился к страшному концу. Я пытался, но не смог его поддержать. И кто мог предвидеть, что он дойдет до такого… пойдет на такой шаг? Самоубийство! Это ужасно, но при чем тут Варламов? Вы мне не верите? Сомневаетесь? — И Миклашев замолчал, не окончив фразы.
— Знаете что, Константин Дмитриевич? Давайте сядем. — Кирилл Петрович поднял все еще валявшийся стул, придвинул его Миклашеву. — Так вот. Я вам верю, поэтому и пришел к вам. В начале нашего разговора я обещал вам полную откровенность и не отступлю от своего обещания. Видите, я показал вам документы, которых никто в институте не должен был видеть и пока не видел. Понимаете?
Миклашев кивнул:
— Ценю ваше доверие, но, право…
— Минуточку, — перебил его майор. — Это еще не все. Повторяю: я вам верю. Больше того: признаюсь, — я никому пока этого не говорил, — и у меня это письмо, записка Антоновой (особенно записка) вызывают те же чувства, что и у вас. Да, по моему убеждению, это — фальшивка, гнусная фальшивка, преследующая цель скомпрометировать профессора Варламова.
— Так в чем же дело? — снова вскочил Миклашев. — В чем дело? Если вы так считаете, бросьте эту пакость в мусорный ящик, уничтожьте — и делу конец.
— Ах, Константин Дмитриевич, Константин Дмитриевич, — усмехнулся Скворецкий, — как все у вас просто: бросить в корзину, уничтожить… На самом деле все куда сложнее. А бегство профессора? Пропажа документов? Пропажа документов! О, это очень важное обстоятельство, тут на имя профессора падает такая тень… Да и это письмо. Записка. Нет, так просто от них не отмахнешься. Уничтожить? Не могу, не имею права. Я должен их опровергнуть. Вы понимаете? Опровергнуть. Вот в чем задача.
— Опровергнуть? — Миклашев впал в полное уныние. — А как это сделать? Иваницкий-то мертв, что с него возьмешь.
— Да, мертв. Это многое осложняет. Но… Представьте себе, что нам удастся найти доказательства невиновности профессора Варламова. Найди мы их, и мы сможем оградить честь профессора, отвести тяжкое обвинение. Но вся беда в том, что у меня — у меня, понимаете? — таких доказательств нет. Пока — нет! Но… — Кирилл Петрович сделал многозначительную паузу.
— Понимаю, — думая о чем-то своем, сказал Миклашев. — И вы пришли ко мне… за помощью?
— Да, — твердо ответил Кирилл Петрович. — К вам. За помощью.
Миклашев, поглядывая из-под насупленных бровей на майора, прошелся по комнате, погладил свою седую окладистую бороду. Вздохнул. Еще раз вздохнул. Потом подошел к сейфу, отомкнул его и положил перед Скворецким пачку бумаг.
— Доказательства? — глухо сказал он. — Вот вам доказательства.
— Что это? — не скрывая удивления, спросил Кирилл Петрович.
— Расчеты. Расчеты профессора Варламова. Петра Андреевича. «Пропавшие». (Слово «пропавшие» Миклашев иронически подчеркнул.) Насколько я вас понял, пропажа документов — одна из основных «улик» против Петра Андреевича, так вот…
Майор с недоумением вертел в руках пачку документов.
— Тут всё, — сказал Миклашев. — До последнего листика, до последней строчки. Можете на меня положиться.
Скворецкий не сразу собрался с мыслями — так изумил его нежданный оборот. Он был уверен, что Миклашев сможет сообщить ему нечто важное, проливающее свет на судьбу профессора Варламова, поэтому майор и пришел к нему, и говорил столь откровенно, но такого сюрприза даже он не ожидал. Между тем Миклашев, сбросив с плеч тяжесть давившей его тайны, говорил и говорил. Как к нему попали расчеты? От Варламова. Да-да, их ему передал Петр Андреевич. Собственноручно. В тот самый день он пришел к Миклашеву в лабораторию необычно возбужденный, встревоженный. «Мной заинтересовалось НКВД, — прямо с порога заявил профессор. — Боюсь, к тому есть основания. У меня дома… Э, да что об этом говорить. Одним словом, всякое может случиться. Так вот… Это — расчеты. Наши расчеты. Спрячь. И никому ни слова. Никому. Понимаешь? А сам — работай. Я не могу допустить, чтобы тормозилась работа. А возьмут меня, могут пропасть и расчеты. Пока разберутся, пока дойдут руки… Да и не можем мы допустить, чтобы расчеты попали кому-то постороннему…»
В этом месте Скворецкий слегка покачал головой:
— Посторонние — это мы? Чекисты? Неужели вы допускаете, что мы могли проявить неуважение к таким документам?
Миклашев смущенно кашлянул и промолчал. После небольшой паузы он продолжил рассказ о том, как хранил расчеты Петра Андреевича, как исподтишка ими пользовался и работа продвигалась успешно. Успехам его в институте удивлялись, но не больше: никому и в голову не приходило, в чем причина. Теперь-то, после беседы с майором, он понимает, сколь ошибочна и нелепа была его позиция, какую глупость он сделал, хотя ему и неясно, почему органы НКВД проявили тогда повышенный интерес к профессору Варламову, вынудив его скрыться.
— Да не было этого, не было, — с досадой поморщился Скворецкий. — Какая ерунда! Никакого интереса к профессору, интереса, который, как вы предполагаете, мог чем-либо грозить Петру Андреевичу, не было. Все было совершенно иначе, тут сплошное недоразумение. Совершенно зря пошел профессор на такой неразумный шаг.
Однако дальше Кирилл Петрович не стал развивать эту тему: прежде надо было подумать, как довести до всеобщего сведения, не причиняя никому и ничему ущерба, что документы обнаружены.
По обоюдному согласию Скворецкий и Миклашев приняли такое решение: майор скажет директору института, что расчеты им — им персонально — найдены, но где и как, он сообщить пока не может, дабы не мешать ходу расследования. Документы передаются директору. Миклашев ведет себя так, будто он ко всей этой истории не причастен.
Покончив с вопросом о документах, Кирилл Петрович вновь вернулся к судьбе профессора Варламова.
— Так вот, Константин Дмитриевич, если вы мне доверяете, то не можете не понимать, что профессор Варламов стал жертвой чудовищного недоразумения или чудовищной провокации. Его надо найти, найти как можно скорее. Необходимо вернуть к нормальной жизни, к работе. Считаю, что это наша общая с вами задача, и поэтому хотел бы рассчитывать на вашу помощь.
Миклашев искренне удивился: как и чем он может помочь? Он не только не знает, где находится Петр Андреевич, но тот ему ничего не говорил о своем намерении скрыться, даже не намекнул. Если быть откровенным до конца, так он, Миклашев, и не очень верил в исчезновение Варламова: просто полагал, что тот арестован и для сокрытия этого факта пущен нелепый слух о «бегстве» профессора. Выходит, он и тут ошибся.
Кирилл Петрович от души расхохотался, услышав «версию» Миклашева и увидев, с какой искренней горячностью тот теперь кается. Однако веселье майора было недолгим: неужели Миклашев так и не сможет ему помочь?
— Подумайте, — говорил майор. — Важна каждая мелочь, любой факт. Продумайте все, вспомните все, даже, на первый взгляд, мелочи. Что вы, в частности, знаете о друзьях профессора Варламова, о его близких? Кто из них, по-вашему, мог бы его приютить? К кому бы он сам пошел?
Внимательно слушавший Миклашев встрепенулся:
— Сам? А Еву Евгеньевну, супругу профессора, вы учитываете?
— Учитываем, — сказал майор. — Еще как учитываем. Только почему вы о ней вспомнили?
— Нехороший она человек, — с убеждением заявил Миклашев. — Вздорный. Большая эгоистка… Провокация, вы давеча изволили выразиться. Не ее ли штучки? Кстати, вам известно, что она — немка? Это, конечно, ерунда, немцы бывают разные, но сейчас… война.
