Масорка - Эмар Густав (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

С этими словами дон Мигель снял с шеи цепочку, сплетенную из волос покойной матери, которую Аврора знала. Поступок любимого человека затронул самые нежные струны ее сердца: закрыв лицо руками, она стыдливо склонила головку когда дон Мигель надевал ей на шею свою цепочку. Слезы градом катились из ее глаз, а с этими слезами таяли в душе последние сомнения, и сердце переполнялось любовью. Дон Мигель ушел.

Минуты две спустя, донья Аврора, сидя на диване, страстно целовала цепочку из волос, а дон Мигель широким шагом удалялся от дома мадам Барроль по Венесуэльской улице.

ГЛАВА XV. Президент Соломон

В переулке, ведущем от церкви святого Николаса к набережной, на перекрестке улицы Корриентес и Серрито стоял старенький домик с низкими окнами и дверью на улицу, с деревянным порогом высотой в полфута от земли. Каждый вечер во время вечерни можно было видеть, как хозяин этого дома выходил и садился у порога без сюртука, с засученными выше сапог панталонами, с сигаретой в правой руке, так он просиживал около часа.

То был человек лет шестидесяти, высокий и такой толстый, что самый жирный бык из числа тех, которых ежегодно приводят на конкурс для карнавала, показался бы тощим в сравнении с ним. Сын одного из старых испанских пульперо 27 в Буэнос-Айресе, он и его брат Хеннаро унаследовали от своего отца пульперию, смежную с тем домом, который мы описывали, и скромное имя Гонсалеса.

Хеннаро, старший из двух братьев, возглавил дело; предание ничего не говорит о том, почему мальчишки этого квартала прозвали его Соломоном. Несомненно лишь то, что это прозвище приводило в ярость почтенного Хеннаро, который в гневе кулачные и палочные удары на тех, кто под предлогом покупки вина или другого оскорбляли его этим известным библейским именем. Этот Хеннаро, будучи пульперо, являлся в то же время капитаном милиции, к несчастью, его расстреляли в 1823 году, во время военного бунта. Стала вдовой его жена, донья Мария Ризо, и сиротой — его дочь Квинтина.

После смерти Хеннаро, его младший брат Хулио Гонсалес стал владельцем пульперии и в силу народной психологии, потому, что имя Соломон ему казалось звучнее, чем Гонсалес, он стал называть себя: Хулио Гонсалес Соломон. И с той поры имя, вызывавшее гнев старшего брата, отца Квинтины, стало неразрывно с именем данным при крещении младшему брату, который, казалось, уже с гордостью носил его.

И вот дон Хулио стал расти в объеме так же быстро, как росли его имена, а в чинах — так же быстро, как в объеме. Он преуспевал в милиции, да и в торговом деле, но ни то, ни другое занятие не мешало ему по обыкновению отдохнуть часок на пороге своего дома. Этот-то дон Хулио Гонсалес Соломон и был тем самым толстяком, с которым мы познакомили читателя в начале этой главы. Ураган, который подхватил низы аргентинского населения при захвате власти Росасом, был слишком силен, чтобы не поднять и эту тушу мяса и грязи; и вот с порога своего дома почтенный дон Хулио представлял себя возведенным в звание полковника милиции, а затем — ив президенты Народного общества Ресторадора, члены которого избрали в качестве символа колос маиса, в подражание одному древнему испанскому обществу, которое выбрало тот же символ и имело почти те же цели.

В четыре часа пополудни пятого мая 1840 года весь квартал, где находился дом полковника Соломона, был запружен лошадьми в федеральном уборе, то есть в красных попонах и наголовниках или уздечках из красного сукна с красными перьями или же красным шерстяным султаном. Хотя такое число лошадей в этом месте было делом обыкновенным, тем не менее все жители квартала были у окон и дверей своих домов.

Зал в доме полковника Соломона был битком набит солдатами, чьи лошади стояли на улице, на солдатах были черные шляпы с широкой красной лентой, синие камзолы с девизом длиной в полфута, длинные жилеты и огромный кинжал у пояса, рукоятка которого скрывалась под правой полой. Казалось, все эти люди имеют одно лицо: густые черные усы и баки, расходившиеся на подбородке, мрачный и бегающий взгляд. Такие лица можно встретить лишь в минуты народных смут и волнений и невозможно увидеть, когда в стране царят порядок и покой.

Одни сидели на деревянных или соломенных стульях, другие — на подоконниках, а некоторые — даже на накрытом ярко-пунцовой скатертью столе, на котором сеньор президент Соломон имел обыкновение подписывать свои декреты и донесения, используя вместо чернильницы обыкновенную банку. Каждый из этих кабальерос непрерывно курил, и сквозь густые облака табачного дыма мелькали их смуглые отталкивающие лица.

Их славный президент сидел в смежной комнате на своей кровати и учил наизусть, состоящую из двух десятков слов речь, которую его уже в десятый раз заставлял повторять человек, являвшийся полнейшей ему противоположностью во всех отношениях. Человек этот был не кто иной, как дон Мигель дель Кампо.

— Теперь, я кажется, запомнил.

— О, да, полковник, у вас прекраснейшая память.

— Однако вы не откажетесь, конечно, сесть рядом со мной, и, если я забуду какое-нибудь слово, тихонько подсказать мне!

— Я сам хотел предложить вам это. Вы только не забудьте, полковник, что вы должны представить меня нашим друзьям и предупредить их о том, что я вам сообщил.

— Да, это мое дело. Ну что же, пойдем?

— Подождите немного, как только вы сядете к столу, прикажите секретарю прочитать список присутствующих, очень важно полковник, чтобы в нашем федеральном обществе соблюдался тот же порядок, что и в палате представителей.

—Да, да, я уже не раз говорил это Бонео, но он занимается лишь болтовней.

— Ну, не беда, вы повторите ему еще раз, так он и сделает.

— Ну, хорошо, пойдемте!

Президент Соломон и дон Мигель дель Кампо, все в том же глухо застегнутом черном бархатном камзоле с широким федеральным девизом, вошли наконец в залу заседания.

— Добрый вечер, сеньоры! — произнес Соломон торжественным, серьезным тоном, собираясь сесть в кресло, стоявшее у стола.

— Добрый вечер, сеньор, президент, полковник, товарищ, compadre 28 и т.д.! — ответил каждый из присутствующих, в зависимости от того, как кто привык величать дона Хулио Соломона, бросая подозрительные взгляды на сопровождавшего их президента человека: на нем, по их мнению, было мало федеральных девизов.

— Сеньоры, — сказал Соломон, — это сеньор дон Мигель дель Кампо, асиендадо и федеральный патриот, которому я очень многим обязан, этот сеньор такой же добрый патриот, как и его отец. Он желает стать членом нашего Народного общества и ждет возвращения своего отца, чтобы войти в наш союз одновременно с ним. А пока он выразил желание принимать иногда участие в наших федеральных собраниях. Да здравствует федерация! Да здравствует славный восстановитель законов! Да погибнут поганые французы! Да погибнет король их, Луи-Филипп! Да погибнут дикие, омерзительные унитарии, за проклятое золото продавшие себя французам! Да погибнет изменник идиот Ривера!

Все эти фразы, произнесенные громовым голосом президента Соломона, были дружно подхвачены присутствующими, не довольствуясь одним криком, они еще размахивали над головами своими острыми кинжалами. Крики, слышные на расстоянии по крайней мере ста сажен, повторялись проходившим по улице народом, который, ни мало не смущаясь, кричал «Viva! 29», когда Соломон кричал «Mucra! 30», и наоборот.

Когда этот гам затих, Соломон торжественно сел на кресло, имея по правую руку секретаря, а по левую — дона Мигель дель Кампо.

— Господин секретарь! — произнес он, откидываясь на спинку своего кресла, — прочтите список присутствующих здесь сеньоров.

Бонео взял со стала какую-то бумагу и стал читать громким и звучным голосом имена, набросанные им всего лишь несколько минут назад карандашом. Их было всего девятнадцать. 31