Оборотни Индии - Баширов Андрей Львович (читаем книги онлайн TXT) 📗
Вскочив на ноги, я увидел, что те самые солдаты, которые, как было сказано, якобы ушли вперед нашего каравана, вместе с другими грабили наш паланкин. Я завопил от ужаса. Один из солдат подбежал ко мне, и я узнал в нем того самого противного Ганешу, который приходил в караван-сарай.
«Мы забыли о тебе, щенок!» — взревел он страшным голосом и, набросив мне платок на шею, чуть было не удавил меня, однако его успел остановить мой друг. «Не тронь его!» — крикнул он и схватил убийцу за руки. Между ними вспыхнула страшная ссора, и оба они вытащили сабли. Что было дальше — я не знаю. От боли и страха я потерял сознание и упал на месте.
Я очнулся, почувствовав, что кто-то пытается влить воду мне в рот. Первое, что я увидел, были тела моего отца и матери. Рядом с ними лежала груда трупов, в которой я узнал Чампу и носильщиков паланкина. Я бросился к матери, но тут же опять потерял сознание, увидев, как страшно выглядело ее лицо — глаза вылезли из орбит, а прикушенный синий язык торчал наружу!
Когда я вновь пришел в себя, испытывая мучительную боль в шее и на рассеченном лбу, то оказалось, что я лежу на земле рядом с моим другом. Он говорил мне ласковые слова, пытаясь утешить меня, но, вспомнив все, я в исступленном гневе стал кричать на него, называя его убийцей моих родителей и требуя, чтобы он убил и меня. Услышав шум, Ганеша, пытавшийся задушить меня, подошел к нам.
Что говорит этот маленький мерзавец? — вскричал он и обратился к моему другу: — Ты что, превратился в женщину, Исмаил? Немедленно набрось ему платок на шею и придуши, а если боишься, то давай это сделаю я!
Ганеша и мой защитник Исмаил опять начали ожесточенно ссориться, а я обругал Ганешу самыми гадкими словами, которые только знал, и плюнул в него. Ганеша, мерзко сквернословя, развязал свой шейный платок и хотел было убить меня, но Исмаил оттолкнул его, взял меня на руки и отнес далеко в сторону. Он успокоил меня, как мог, говоря, что теперь я буду его сыном. Он наложил мне на шею повязку из зеленых листьев и дал мне выпить воды с сахаром. Видимо, в нее было добавлено немного опиума, потому что я тотчас же заснул глубоким сном.
Наше путешествие до деревни, где жил Исмаил, продолжалось еще несколько дней, и я ничего не помню кроме того, что Ганеши с нами больше не было. Прибыв домой, Исмаил представил меня молодой, красивой женщине, которую звали Мириам, сказав, что я, Амир Али, ребенок одного его недавно умершего родственника и что он усыновил меня. Так я остался жить в их семье, со своими новыми родителями, и постепенно совершенно забыл о прошлой жизни, вспомнив о ней не без посторонней помощи лишь в самом конце дней своих, о чем я поведаю позже.
Новая семья
Мой отец, Исмаил, занимался торговлей — продавал ткани в нашей деревне. Он проводил каждый день в своей лавке, отпуская товар, но я частенько примечал, что ему не очень-то сиделось на месте — иногда он явно нервничал, как будто мучимый каким-то тайным страстным желанием, был чем-то озабочен и рассеян. По временам он исчезал куда-то на много дней и возвращался, обычно везя с собой много тканей и другого добра. Я по-прежнему был зеницей ока Исмаила и его жены, Мириам, которая, не имея своего ребенка, очень любила и баловала меня. К сожалению, во время очередного исчезновения Исмаила она заболела болотной лихорадкой и умерла.
Так шли годы. Я все чаще задумывался о том, чем же все-таки занимается мой отец. К нему опять по ночам приходили какие-то люди, никак не похожие на торговцев, и вели с ним долгие разговоры. Когда эти люди собрались у нас в очередной раз, я решил подслушать, о чем же они все-таки говорят, и спрятался за ширмой, стоявшей в дальнем углу той комнаты, где они беседовали. Гости и отец говорили все время на каком-то совершенно непонятном мне наречии, но в конце концов один из них, пожилой человек с окладистой бородой, обратился к Исмаилу на нашем родном хиндустани.
— Что ты собираешься делать с Амиром? Он уже вырос, и если ему суждено быть среди нас, то его пора начинать учить нашему ремеслу. Он должен стать нашим, иначе его пребывание здесь может поставить всех нас под угрозу.
— Не бойтесь его. Он очень любит меня, и, кроме того, для него я единственное родное существо на этом свете, сказал Исмаил и вновь перешел на не известный мне язык.
— Это не имеет значения, — сказал другой человек, которого звали Хуссейн. Я очень хорошо знал его — он работал у моего отца и помогал ему продавать ткани в соседних деревнях. — Он смышленый парень и рано или поздно догадается обо всем сам. Лучше не дожидаться этого. Кроме того, он уже достаточно взрослый и может очень пригодиться в нашем деле. Помяни мое слово — чем раньше он попробует священного гура, тем больше ему будет хотеться вкусить его снова и снова.
— Может быть, ты и прав, — сказал Исмаил. — Он храбр и крепок не по годам, но в душе он все еще мягкий и нежный ребенок. Я даже не знаю, как ему рассказать обо всем. Боюсь, что он может испугаться.
— Ерунда! — сказал кто-то. — Такие нежные мальчики как раз самые лучшие, ими легче управлять и проще привлечь на свою сторону. На них можно положиться с большей долей уверенности, чем на чересчур бойких и шустрых. Расскажи ему все как есть, ничего не скрывая. Расскажи о славе, которая ждет его на нашем поприще, о вечном блаженстве, которое уготовано нам в раю. Он будет наш, я уверен.
— И чем скорее, тем лучше, — добавил Хуссейн и засмеялся. — Я очень люблю смотреть, как новички впервые пробуют себя в нашем деле: у них всегда такой невинный вид, а тут кто-то вдруг сует им в руки шейный платок и объясняет, что надо сделать…
— Тише! — о борвал его пожилой гость. — Вдруг Амир услышит тебя? Твои слова могут ему не понравиться, и он, чего доброго, пустится в бега.
— Не волнуйся, этого не будет, — сказал Исмаил и предложил собравшимся: — Не пора ли спать? Уже поздно, а завтра у нас дальняя дорога.
Когда они ушли, я тайком пробрался в свою комнату. Мое любопытство было возбуждено самым решительным образом. Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, лихорадочно размышляя об услышанном, и терялся в догадках: о каком ремесле говорили они, кто все же мой отец и что предстоит мне узнать от него?
Великое братство
Я так и не решился тогда сразу же поговорить с отцом. Меня сдерживало опасение услышать от него нечто очень странное и, возможно, страшное. Не то чтобы я был трусом — вовсе нет; от природы я храбр, однако начать самому этот разговор было выше моих сил. Может быть, подумал я, мне удастся самому догадаться о высоком предназначении, которое уготовили мне отец и его друзья? Недаром же они говорили о славе и вечном блаженстве, которые ждут меня. Мне надо было с кем-то посоветоваться, не раскрывая, что я подслушал разговор отца и его приятелей. Единственным человеком, который мог помочь мне, решил я, был старый мулла из нашей деревни. Я любил ходить к нему, поскольку он казался мне самым образованным и сведущим человеком из всех тех, кого я знал. Мулла ведал назубок Коран и охотно зачитывал и толковал отдельные главы этой священной книги. Он рассказывал мне также о райском блаженстве, о тысячах прелестных гурий, ожидавших в раю всякого правоверного, об их чудных глазах, подобных сапфирам, о дворцах, сделанных из золота и драгоценных каменьев, о бесконечной, вечной молодости. Я был уверен, что заслужу все это: я частенько повторял своему отцу, Исмаилу, все то, о чем рассказывал мне мулла, и тот, так же как и я, выражал свой восторг и восхищение. Он сожалел только, что в силу свой неграмотности никогда не читал Корана, и говорил, что завидует моей дружбе с муллой. Хуссейн, однако, как-то раз послушав меня, обозвал муллу старым дураком и посоветовал мне поменьше внимать разглагольствованиям, дав понять, что я вправе ожидать действительно достойной награды, если выберу правильный путь. Какой путь — он мне не сказал.
Итак, я отправился к мулле. Азизулла — а именно так его звали — как всегда сердечно принял меня. После того, как я в очередной раз выслушал его подробные наставления о том, как положено правоверному творить молитву, предварив ее омовением и сопровождая правильными телодвижениями и жестами, и помолившись вместе с ним, я попросил его открыть Коран и вновь прочитать мне некоторые мои любимые суры. Старик нацепил на нос очки и, мерно раскачиваясь, зачитал мне несколько глав, давая по ходу чтения необходимые толкования о правильном образе жизни и поведения истинного мусульманина. Все это я уже неоднократно слышал, и, когда он закрыл Коран, попросил его честно сказать мне, есть ли в этой священной книге, дающей ответы на все вопросы правоверного, нечто такое, о чем он мне еще не рассказывал.
