Оборотни Индии - Баширов Андрей Львович (читаем книги онлайн TXT) 📗
Действительно, на следующее утро мы отправились в дорогу; мать и я ехали в паланкине, старая няня — на моей маленькой лошадке, а отец вместе с охраной гарцевали впереди каравана на отличных скакунах.
На третий или четвертый день после того, как мы оставили нашу деревню, мы прибыли в какой-то город и остановились на постой в караван-сарае. Отец уехал по своим делам, а моя мать, которая, как правоверная мусульманка, не могла выходить одна в город, осталась в караван-сарае и отпустила меня погулять, но только после моего обещания не отлучаться далеко. Вырвавшись на свободу, без присмотра матери и Чампы я вскоре забыл свое обещание и оказался на соседней улице в компании каких-то оборвышей, с которыми мы затеяли веселую игру. Мы резвились вовсю, когда человек средних лет, проходивший мимо, остановился и спросил меня, кто я такой. Видимо, я привлек его внимание тем, что заметно выделялся своей богатой одеждой среди простой детворы. Я сказал ему, что моего отца зовут Юсуф Хан и что он, и моя мама, и я едем в Индор.
— А, знаю! — сказал человек. — Я вас видел вчера на дороге. Твоя мама ехала верхом на буйволе, верно?
— Нет! — ответил я сердито. — Она едет в паланкине, и я с ней вместе, а отец едет на большой лошади. Еще с нами путешествуют Чампа и несколько солдат. Ты что думаешь, отец позволит, чтобы моя мама ехала на буйволе, как простая крестьянка?
— Хорошо, хорошо, дружок! Ты прав, — ласково сказал человек. — Подожди немного, ты вырастешь большим и будешь сам скакать на лошади, перепоясанный красивым мечом, совсем как твой отец. Не хочешь ли немного сластей? Пойдем со мной, я куплю тебе их.
Искушение было слишком сильным для маленького ребенка, и, бросив взгляд в сторону нашего караван-сарая, я пошел с этим человеком в ближайшую лавку, где продавали сласти.
Он купил мне то, что обещал, погладил меня по голове и сказал, чтобы я отправлялся домой. Выйдя на улицу и попрощавшись с ним, я попытался засунуть покупку за пояс, однако за этим занятием меня заметили те самые оборванцы, с которыми я только что играл. Лихой ватагой они налетели на меня, волтузя и пихая так, что вскоре я сдался и отдал им сласти. Один из них, самый большой и самый чумазый, набрался наглости и вцепился в серебряное ожерелье, которое я носил на шее. Я заголосил что есть мочи, мгновенно и с ужасом представив себе, какую трепку мне устроит отец, если я вернусь без этого украшения. Мой вопль привлек внимание моего знакомого, который стремглав подбежал к нам, удивительно быстро и ловко отвесил мальчишкам несколько подзатыльников, разогнал всю их банду и отвел меня к Чампе, наказав ей впредь получше присматривать за мной.
Я горько ревел от обиды на весь караван-сарай, и мама позвала меня к себе. Я рассказал ей, что произошло, не забыв упомянуть про доброту моего знакомого. Скрываясь за занавеской, как и положено приличной женщине при разговоре с чужим мужчиной, мать сердечно поблагодарила его. Она сказала, что вечером должен вернуться мой отец, и попросила его еще раз зайти к нам, поскольку отец, без сомнения, захочет поблагодарить того, кто защитил его ребенка. Человек сказал, что он обязательно вернется, и ушел. Вскоре после этого появился мой отец. Узнав, что произошло со мной, он не стал утруждаться выговорами и упреками, а хорошенько отшлепал меня. Горько плача, я убежал к маме, которая утешила меня сластями, точно такими же, из-за которых я попал в эту историю.
Ближе к вечеру пришел мой знакомый в сопровождении своего приятеля. Я сделался главной темой их разговора с отцом, а потом они стали говорить о трудностях пути, и тут я впервые услышал слово «тхаг». Я понял из их слов, что эти тхаги — страшные разбойники, которые душили и грабили путешественников, причем часто попадались по дороге в Индор. Мой знакомый и его приятели сообщили отцу, что сами они — солдаты, бывшие на службе у какого-то раджи, возвращаются теперь домой в Индор и были бы рады сопровождать нас ради нашей безопасности. При этом мой друг был очень ласков со мной — он позволил мне поиграть его саблей и пообещал усадить меня завтра на свою лошадь. После этого он понравился мне еще больше, чего я не могу сказать о его приятеле, называвшем себя Ганеша, грубое лицо которого вызвало у меня неприязнь.
Утром следующего дня мы опять были в пути. Наши знакомые и их люди присоединились к нам в маленькой манговой роще, где они отдыхали после дороги, и мы двинулись далее все вместе. Мой друг сдержал свое слово и позволил мне покататься на своей лошади. На третий день пути он обратился к моему отцу:
— Юсуф Хан! А стоит ли заставлять ваших молодцов ехать с нами до самого Индора? Их вполне можно отослать домой — мы миновали самую опасную часть пути, джунгли остались позади, а вместе с ними — и возможность встречи с тхагами, так что бояться нам более нечего. Мы охотно сопроводим вас до самого Индора. Вы же знаете, что нам можно доверять.
— Я согласен! — без колебаний ответил отец. — Думаю, что и мои парни поблагодарят нас за это, ведь они уже проехали с нами никак не менее пятидесяти коссов, а им еще возвращаться обратно в нашу деревню.
На следующем привале отец объявил, к немалой радости своей охраны, что они могут возвращаться. Прощаясь с нашими людьми, я попросил их передать привет всем друзьям и знакомым. Я помню также, что дал им старую и потертую рупию, попросив передать ее моей сестре, чтобы она носила ее на шее как амулет, который напоминал бы ей обо мне. Страшно подумать, при каких обстоятельствах я через много лет вновь увидел эту монету.
Этим же вечером, уже после отъезда нашей охраны, мой друг сообщил отцу, что до Индора осталось всего два коротких перехода, и предложил пройти их разом за один день. Он пояснил, что ради этого, если согласен отец, нам надо будет пуститься в путь еще затемно, иначе нам не поспеть. Он добавил, что если носильщики паланкина не станут соглашаться на такой изнурительный марш, то он легко уговорит их, посулив им целого барана, которого он сможет получить почти бесплатно у своего знакомого старосты в одной из деревень на дороге. Мой отец, похоже, немного обиделся на него и сказал, что у него хватит денег заплатить не только за несчастную овцу, но и поднести носильщикам хорошие подарки, если те согласятся идти весь день без отдыха.
— Очень хорошо! — согласился с ним мой друг и со вздохом и не без зависти добавил: — Раз вы готовы на такие расходы, то вам и решать это. У нас же, у бедных солдат, увы, нет ничего, кроме нашего оружия.
— Да, я могу себе это позволить! — сказал отец и, не скрывая гордости, похвастал: — У меня сейчас хватает денег. Я продал дом и землю, чтобы не нуждаться, когда я начну служить у раджи Индора.
— Вот здорово! — восхитился я. — У тебя, наверное, есть тысяча рупий!
— А что, если и побольше? — сказал он и переменил тему разговора; мне же показалось, что мой друг и его противный приятель украдкой обменялись при этом многозначительными взглядами.
Было совсем темно, когда мы отправились в последний переход до Индора. Неожиданно начался дождь, дорога размокла и сделалась скользкой. Вскоре носильщики поставили паланкин на землю и заявили, что далее идти во мраке и по такой грязи они отказываются. Отец ввязался с ними в ожесточенную перебранку; я же проснулся, вылез из паланкина и спросил у моего приятеля разрешения ехать с ним на лошади. Он согласился, правда, на этот раз не так охотно, как ранее, однако посадил меня перед собой, после того как носильщиков все же заставили идти дальше. Оглядевшись, я заметил еще, что не вижу нескольких солдат, и спросил, где они. Мои слова привлекли внимание отца, и он тоже спросил у моего друга, куда они действительно делись. Тот беззаботно ответил, что они ушли немного вперед, устав ждать нас, поскольку из-за этих проклятых носильщиков наш караван продвигался слишком медленно.
Когда, двигаясь вперед, мы достигли русла почти пересохшего ручья, окаймленного зарослями небольших деревьев, мой друг слез с коня, сказав, что хочет попить и что я могу немного проехать без него. Прежде чем конь вынес меня на другой берег, я услышал позади себя чей-то отчаянный крик, а затем и шум схватки. Испуганный, я повернулся в седле, чтобы посмотреть назад, не удержавшись, упал на камни, устилавшие дно ручья, и сильно рассек себе кожу на лбу.
