Старое русло - Ванюшин Василий (читать книги регистрация .TXT) 📗
Голос Алибека дрогнул, слова застряли в горле. Алибек глазами пробежал по строчкам — строчки смешались, он опустил газету на колени.
— Ну, давай дальше, — толкали его рабочие.
Но он читать не мог, передал газету Дмитричу.
— Тут и про меня написано. Читайте сами.
Алибек вышел из палатки. Он слышал басовитый спотыкающийся при чтении голос Дмитрича: «Поступок высокой честности совершил Алибек Джетымов. Он спас ценнейшие… Я же так и доложил Миколаю Викентьевичу, что Алибек нашел ящик с золотом… Он спас ценнейшие материалы. Ему объявлена… Алибек, иди сюда!»…
Но Алибек не пошел на зов Дмитрича. Слов нет, приятно от похвалы профессора, да еще в газете. Но почему он поспешил передать газету Дмитричу, как будто постыдился прочитать о себе, будто незаслуженной посчитал похвалу профессора? А ведь в газете написана правда, об этом знают в экспедиции.
Да, но никто не знает, почему пошел Алибек в эту экспедицию, что он хочет найти и для чего?
А удачи в этих поисках пока нет. Почет, уважение, оказывается, можно получить проще, но достаточно ли этого, чтобы чувствовать себя счастливым? Это довольно скучное счастье.
Алибек прислушался к оживленному разговору в палатке. Дмитрич, слышно, был вполне счастлив. На тихий въедливый голос Антиоха, Дмитрич, задетый за живое, прогудел:
— Усчастливился, говоришь? Вот чем усчастливился! — Он, наверное, показал огромные с крючковатыми пальцами руки. — Вот в чем счастье рабочего человека.
— Это точно, — поддержали землекопы бригадира. — Руки у нас — главное. Такими руками все создано…
— Я думаю так, рабочий класс, — продолжал Дмитрич. — Как только зачистим здесь концы, всей бригадой двинем на стройку. Правильно я говорю?
Что-то возразил Антиох, но голос его потонул в дружном выкрике: «Правильно!»
Алина — Алибек
Теперь в лагере все чаще говорили о том, что скоро экспедиция закончит свои работы. Городище было раскопано до основания, оставалось вскрыть только одно строение в западной части Улькен-асара. Здесь как раз и работали землекопы, мечтая о том дне, когда можно будет, кинув на плечо лопату, сказать «кончено». Все соскучились по домашнему уюту. И чтобы приблизить отъезд домой, все работали с необыкновенным для себя подъемом, не нуждались ни в окриках бригадира, ни в замечаниях начальника экспедиции.
Стольников теперь редко появлялся на раскопках, он готовил письменный отчет о первых результатах экспедиции, и Алибек оказался не у дел. Он попробовал было взяться за лопату, но сразу же убедился, что работать в полную силу не может: Незажившие пальцы правой руки брали черенок лопаты с невольной предосторожностью. Дмитрич махнул на него рукой:
— Без тебя управимся.
Он ушел в палатку и наедине думал все о том же: как довести начатое дело с поисками сокровищ до конца? Там, в подземелье, надо перелопатить много земли. Сейчас это не под силу. Придется ждать еще неделю. Но экспедиция, закончив работы, может уехать. Что ж, он останется один. Отступать от задуманного нельзя.
Алибек заметил, что Лина по утрам опять стала уходить с сумкой через плечо в пустыню. Как он внутренне ни убеждал себя, что о Лине надо бросить думать — на время, по крайней мере, — это не удавалось. Помимо воли мысли все чаще возвращались к ней.
И он не выдержал.
Как обычно, утром Лина вышла из палатки и легко поднялась на берег. Ветер сразу же схватил ее пушистые волосы и начал трепать. Лина обернулась — вероятно, оттого, что ветер слишком резко ударил ей в лицо.
Девушка пошла в пустыню не прямо, как раньше, а наискосок от русла, через редкий, но высокий саксаульник — меж ветвей долго светлели ее волосы. День наступал не по-осеннему жаркий, и Лина была в белой с короткими рукавами майке.
Алибек, сам не зная, хорошо ли делает, прошелся вдоль русла, поднялся на берег и пошел саксаульником так, чтобы выйти наперерез Лине. Он видел мелькавшие шапкой одуванчика волосы, но потом они пропали. Алибек шел в задумчивости, медленно, нерешительно. Вот он увидел на песке отпечатки маленьких каблуков. И вспомнил, как в шутливой возне схватил ее за ноги. И еще вспомнил взгляд Жакупа…
Он остановился, посмотрел по сторонам — вокруг качались уродливо кривые ветки саксаула, не видно было ни души. След каблучков тянул его за собой, и он пошел по этому следу.
Он шел так довольно долго. Редкая поросль саксаульника кончилась, за ней простиралась песчаная холмистая равнина, на которой далеко видно идущего человека. Следы вели в пустыню, а Лины не было видно.
«Где же она? Странно!» — удивился Алибек.
Отстранив локтем последний куст саксаула, он шагнул и замер пораженный.
На пологом, к солнцу, скате бархана, на чистейшей россыпи желтого песка лежала Лина. Она была в купальном костюме и, вероятно, чувствовала себя как на пляже. Свернутые брюки были сунуты под голову на сумку, лицо она прикрыла майкой. Руки, плечи, живот были розово-смуглыми от загара, но ноги, длинные, стройные, ослепительно белели.
«Она сожжет себе ноги!»— и, шагнув вперед, он окликнул:
— Лина, вы здесь?
Голос вышел хриплым и, вероятно, показался Лине незнакомым. Она вскочила и схватила одежду. Но, узнав Алибека, села на песок, сжав колени руками. Легкий испуг прошел, и теперь на лице ее не было и тени смущения.
— Что вы делаете! — воскликнул Алибек, подходя к ней.
— Загораю, — спокойно ответила Лина. — Посмотрите! — она вытянула руки и повела плечами, чтобы видеть их самой, — я хорошо загорела. Хочу, чтобы и ноги так загорели.
— Оденьте сейчас же брюки, — строго сказал Алибек.
— А что такое?
— У вас обгорят ноги.
— Ну-у! — протянула она удивленно и посмотрела на Алибека, стараясь угадать, шутит он, или правду говорит. — Сейчас не лето, а осень, к тому же и не полдень.
— Вы забываете, какое здесь солнце! А сегодня оно по-летнему жаркое. И не заметите, как обгорите.
Эта обеспокоенность понравилась Лине. Она молча натянула брюки и снова села на песок.
— Мне хочется загореть сильно-сильно, чтобы в Москве видели, что я была в пустыне…
— Для этого вы сойдете на перрон в купальном костюме? — шутливо спросил Алибек.
— Ну, что вы! — серьезно ответила она. — Мы с отцом и зимой ходим в бассейн купаться.
Разговор сразу приобрел непринужденно шутливый тон, как будто они только что кончили разгадывать наедине кроссворд. Но последние слова заставили Алибека задуматься. «Москва — как далеко это! Купание зимой в теплом бассейне — совсем иная жизнь!» Он осторожно спросил, присаживаясь рядом.
— Вам очень хочется уехать скорее?
— Я завтра уезжаю. — Лина отвернулась, стала смотреть куда-то вдаль.
«Завтра! — с болью вонзилось в его сердце. — Как же так! Я еще ничего не сделал, ничего ей не сказал. Все думал, что она будет здесь долго-долго и вдруг — завтра!»
— Лина! — хрипло выдавил он, — и вам не жалко так внезапно… уехать?
Она полулежала, отвернувшись не от него, а от солнца, и, не поворачивая головы, проговорила:
— Отец сказал, что мне здесь делать больше нечего и надо ехать.
— Нечего! — воскликнул он с огорчением, — совсем, совсем нечего! Так, Лина?
Она повернулась к нему; лицо ее было совсем рядом. В чистых глазах ее Алибек видел свое отражение, он нагнулся еще ближе, схватил ее за руки повыше локтей, она не сделала ни малейшего движения, чтобы отстранить его, губы ее шевельнулись, но она промолчала.
Губы ее горели, кружилась голова. Лина прилегла на песок. В порыве он хотел обнять ее, но она слабым движением отстранила его, и он повиновался. Потом надела майку и снова легла. Он протянул руки.
— Не надо. Мне так хорошо!..
Он, не трогая руками, торопливо стал покрывать поцелуями щеки и шею. Переведя дыхание, спросил:
— Лина, ты уедешь завтра?
— Не знаю, Алибек, — закрыв глаза, устало проговорила она. — Я сейчас ничего не знаю. Я думаю, пытаюсь думать… Мне кажется, что сейчас появилось еще одно солнце…
