Русский Бог (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Под испуганными взглядами ссылно-каторжных, наблюдавших за убийствами в узкие окна бараков, солдаты наскоро забросали трупы комками мёрзлой земли и снегом. Быстро смеркалось. Ледяная сибирская ночь свалилась на бараки, цейхгауз, казарму, тайгу, солдат, ссыльных, живых, мёртвых, на всю четверть мира от Урала до Тихого океана.
Не всегда получается так, как хотят палачи. Один из расстрелянных оказался жив. От мороза у него остановилась кровь в ранах, посвежела, соображала ясно и отчётливо голова. С проколотым штыком правым плечом и лёгким – придыхании кровь в ране, смешиваясь с воздухом, бурлила пеной, с двумя пулями в левой руке и правом бедре, бывший солдат Черниговского полка Фёдор Моршаков остался жив. Разгребая комья земли, окровавленный снег, холодные трупы товарищей, Моршаков выбрался из плохо присыпанной могилы. Рядом виднелись бараки, вышка, солдат на вышке. Россия. Вдали темнела тайга.
Лепарский ударил Моршакова в лицо, он же проколол ему штыком лечо, метил в сердце, но Моршакову резким движением удалось переместить удар. Теперь Фёдор Моршаков вспоминал холодное сухое польское лицо Лепарского, жесткую негустую, казавшуюся неестественной щётку усов под длинным прямым носом, удар прикладом в шею и острый угол трёхгранного штыка. Солдат Моршаков, как и все в России первой трети XIX века, верил в Бога, верил в справедливость. Он считал, что убийца товарищей, по законам неписанным, но несомненно существовавшим в обществе и природе, должен был быть наказан. Лепарский был нерусский человек, не православный, негодяй, бездушный мучитель, приносить страдания ему нравилось больше, чем любить. Возможно, Бог существовал, возможно, где-то в заоблачных высотах таилась справедливость, возможно, издеватель Лепарский будет наказан и жестоко на том свете, на этом свете он наказан не был, напротив , получил Георгиевский крест за храбрость, по-видимому, показанную при расстреле товарищей Сухинова. А солдат Моршаков, исполнявший, пусть и осознано, неправедные приказы ротного командира Сухинова, полкового командира Муравьёва-Апостола, державшийся в стороне при убийстве ссыльного Казакова, в заговоре с целью побега принимавший участие лишь косвенно. Оказался наказанным и самым жестоким образом. Чудом спасённый, списанный в мёртвые, он поставил себя вне российских законов. Будь он в Англии, при подобных обстоятельствах он оказался бы вне английских законов, А в Африке – вне африканских. Бог правил, но верно по-иному, чем думали слабые, но гордые.
* * *
Больше года генерал-майор Лепарский удерживал княгиню Трубецкую под различными предлогами в Иркутске. На то имелось высочайшее соизволение. Очень многие решения в тогдашней России принимал единолично царь. с ним списывался Лепарский и по делу наказания группы Сухинова, и по делу приезда жён декабристов к мужьям. Существовали и куда менее значимые предметы, по которым летели письма к царю со всех губерний великой империи. И царь принимал решение, и без него никак нельзя было решить. Страна была армией, царь- хозяином. Русский человек по природе своей боязлив. Исключённые русские становятся вождями народа. И тогда поднимается сверху необузданная по разуму, но логичная в общем чувстве русская вольница. Но то в войну или в бунт. В мире триста лет на Руси за русских принимали решение монгольские каганы, и ещё двести лет- немцы. Русские цари Романовы в результате политических браков с немецкими княжнами стали уже с XVIII века тевтонами.
Царь знал, разреши он княгине Трубецкой встретиться, а тем более жить совместно на каторге с мужем, и родится прецедент. Толпа декабристок ринется в Сибирь к своим суженным. Что им оставалось делать? Мужей они любили, да и по обычаям, воспитанию и законам того времени не могли выйти замуж при живом муже второй раз. Трубецкую год «мариновали2 в Иркутске. Выехавшая вслед за ней Волконская, а потом и другие жёны декабристов точно так же в отдельности ожидали позволения царя и Лепарского. Да, после долгих проволочек им разрешили выехать из Петербурга к мужьям, отнюдь не означает встретиться. Такова уж вековая логика российской бюрократии, разрешая что-либо, она тут же то же самое и запрещает. Бюрократия абсурда, надругательства над человеческой личностью. Бороться с человеком до конца, желательно, жизни, в крайнем случае, достоинства, довести его до унижений, до последнего состояния, болезни, смерти, а потом не сознавая цинизма, воодушевляясь придуманным инстинктом надругателя добротолюбием, вдруг начать жалеть самой же растоптанную жертву, воздевая по- славянски с надрывом руки вверх, бросаясь в колени, свирепо молясь Богу, отбивая поклоны святым, кидая копейки нищим, отобрав прежде у них рубли, такова сумасшедшая алгебра русской бюрократии. Декабристкам дали соизволение ехать к мужьям. Несколько месяцев, разбивая в рытвинах родовые кареты, они мчались в Сибирь. Проскакали пять тысяч вёрст, оказались на краю России, на границе с Китаем, вблизи Тихого океана. Разрешение было законно, и цель близка. Но в Иркутске и Чите выяснилось, что за пять месяцев путешествия много воды утекло. Уже ожидались новые решения, т.е. собирались перерешить порешенное. Такое невозможно ни в одной стране мира, кроме России. Здесь на этой гигантское территории, раскинувшейся от Европы до Америки, законы меняются, как перчатки, имеют обратную силу, вступают в действие до подписания и опубликования или не действуют после оных, здесь царствует каждым понимаемое по своему интересу обычное право и произвол. Разрешив что-либо, обычно не без хорошей предоплаты, в России вскорости тоже самое запрещают для того, чтобы собрать новую мзду в казну на штрафах, а может, просто оплевать человека, чтобы он в очередной раз содрогнулся от непонимания иррационального российского законодательного сфинкса. Итак, проделав пять тысяч вёрст, декабристкам возможно предстояло ехать обратно. Ждали новых определений Николая. Запрет казался вероятным. В стране, где с каждым годом становится нельзя ещё что-нибудь, запретам не удивляются, их принимают с сардоническим стоицизмом.
Лепарский писал Николаю, Николай отвечал Лепарскому. Вопрос решался. Придумывались всё новые причины, почему жёны не могли видеться и жить ос своими мужьями. Описывались, конфисковались в государственную казну их личные имения, забирались в царскую собственность принадлежавшие им крестьяне. Жёны шли на всё. По-видимому, они, истощённые издевательствами, готовились уже на четвертование, колесование. Чтобы нагими, без рук, без ног напоследок увидеть и умереть на груди у своих мужей. Запреты и страдания довели иногда не любовь, а лишь привязанность, симпатию , супружескую привычку до геройской, готовой на отчаянное страсти. Ту экзальтацию порыва, самопожертвования, которую Европа пережила во времена мученичества первых христиан под игом римских гонений, Россия таит и порождает в себе постоянно по тем же причинам. Наконец, последнее новое предписание пришло их Петербурга. Полагалось, что если декабристки пойдут на него, то их к мужьям пустят. Декабристки, не читая, готовились принять и подписаться под высочайшими условиями, но комендант Лепарский утром того дня, на который назначалась встреча с женщинам, отбыл из Иркутска с инспекцией подведомственных ему рудников. Письмо с царской инструкцией лежало к Лепарского в кармане. Совесть его не мучила. Ждали год, подождут и ещё пару месяцев. В связи с раскрытием заговора Сухинова и следствием два месяца обратились в семь.
Утром следующего дня после расстрела товарищей Сухинова генерал-майор Лепарский, расположившись у камина в резном, сделанном руками арестантов кресле одноэтажном бревенчатом доме в Горном Зерентуе, испытывал отличное приподнятое настроение сделанного дела. Левую сухую кисть он протянул к огню, правой гладил свернувшуюся клубком пегую борзую, каблуки сапог – на каминной решётке, ворот мундира расстёгнут, в зубах трубочка с испанским табаком, рядом на столе рюмка коньку. Вошёл денщик Петька и доложил, что прибыла княгиня Трубецкая. Преследуя Лепарского, она приехала в Горный Зерентуй, бывший почти в трёхстах верстах езды от Иркутска. Лепарский поморщился. Лепарский происходил из мелкопоместных польских дворян, добился чинов верной службой русскому царю, Трубецкая была богатого старинного французского рода. Французы совсем недавно были биты, муж Трубецкой на каторге, приехала княгиня не туда не сюда, где блистали светские рауты, Лепарский чувствовал возможность немного поиздеваться. Гордые польские шляхтичи с родиной, трижды поделённой между великими государствами в отместку за её разнузданное на протяжении двух последних веков безрассудство, даже находясь на службе, не упускали случая отомстить другим свободным и куда более сильным нациям. Когда стареющий пятидесятилетний француз встречает красивую двадцатипяти-тридцатилетнюю полячку, обычно возникает любовь, если двадцатипяти-тридцатипятилетняя француженка попадается на пути пятидесятилетнего бесчувственного поляка, рождается похоть, уснащённая жестокостью.
