Искатель. 1974. Выпуск №2 - Вайнер Аркадий Александрович (книги онлайн полностью TXT) 📗
— А ты напиши письмо министру внутренних дел — вот, мол, я, Алеха Дедушкин, кадровый вор, рецидивист, стаж у меня двадцать три года, надумал я завязать. Только начинать с нуля мне нет охоты, поэтому я завяжу, коли вы мне зачтете мой уголовный стаж, как выслугу лет с соответствующим производством в звание полковника, поскольку я люблю красивую жизнь, а работа меня устраивает только интересная.
— Смеешься, Окунь! А зря! Если бы меня взяли в МУР на приличную должность, я бы им в два счета всех блатных переловил.
— А корпоративные соображения тебя не останавливают? По отношению к твоим нынешним коллегам?
— Плевать я на них хотел! Плевать! Плевать! Я бы их душил, как крыс! Плевать мне на них!
— Швейк в таких случаях говорил: «Пан, не плюйте здесь», — Окунь задумчиво смотрел на меня, и в глазах за толстыми линзами очков стыло холодное отвращение ко мне. Но мне ведь и на Окуня наплевать, и не скрываю я этого. — Да-а, Батон, — задумчиво пробормотал он, — ты, конечно, экземплярчик штучный. Слушай, а вот взяли бы тебя в МУР, ты бы и меня, наверное, посадил?
— Нет, — сказал я. — Ты мне нужен был бы, мне с тобой советоваться часто приходилось бы.
Он засмеялся долгим пронзительным смехом, исключительно антипатичным смехом, снял очки и долго протирал их носовым платком. Потом он надел очки и сказал мне ласково, очень внушительно:
— Так вот, Алеша, почтенный и прекрасный друг мой, не говоря обо всем остальном, они бы тебя не взяли к себе за одно только это — что ты бы меня не посадил. Ты уже должен был понять, что они, как это ни смешно звучит, люди очень высокой идеи и со своей грошовой зарплатой под пули идут не ради навара.
— Мне тоже навар не нужен! Я в хозяйственные расхитители идти не хочу, потому что мне пускай беднее, пускай опаснее, но тоже интерес в моем деле нужен. Острота какая-то, риск, мне тоже нужен полет!
— Врешь, врешь, врешь, врешь! Ничего этого тебе не нужно, все это дешевые блатные истерики, я их за двадцать лет наслушался. Ты не хочешь махинациями заниматься, потому что там надо работать вдвое усерднее, чем обычному служащему: приходить раньше, уходить позже, все на учете держать, мерековать все время — где сэкономить, кого подмазать, куда левый товар спихнуть, что сбагрить быстрее, а что придержать. А ты работать совсем не хочешь, ты бы и полковником быстро расхотел работать, потому что там тоже пыхтеть приходится — будь здоров. Как я понимаю, тебе бы больше всего подошло быть полковником на пенсии — приличное содержание, а чего не хватит, ты в свободное время подмайданишь. А-а? Не прав я?
Я махнул рукой:
— Не знаю, может быть, ты и прав.
— Прав я, Батон, прав. Поверь мне. Но ты ведь не за тем пришел ко мне, чтобы эти теории мы с тобой тут разбирали?
— Не за тем. У меня вот какая петрушка получилась…
Рассказал я ему подробно всю историю с итальянцем, чемоданом и Тихоновым.
Окунь взял у меня сигарету, неумело закурил ее, и дым он пускал, смешно надувая свои толстые щеки, пристально рассматривал пухлые синие клубы, плывущие по маленькой кухне, как отравленные облака над свалкой.
— Это ты с ним зря завязался, — сказал он наконец. — Забылся ты, братец, несколько. Вору милицию заводить не следует. Этот Тихонов, видать, тоже гусь хороший, он тебе еще покажет кузькину мать.
— Спасибо на добром слове, утешил хоть, — усмехнулся я.
— А чего тебя утешать? Я тебе давно сказал: будьте мудры, как змии, и кротки, как голуби.
— Это не ты сказал, это из писания…
— Н-да, — снова хмыкнул Окунь. — Ситуация. Значит, надо считать, что ты в розыске?
— Почему в розыске? Я на подписке, и никто меня искать не собирается.
Окунь быстро зыркнул на меня, и во рту у него хищно блеснула коронка:
— А ты что, собираешься к ним по вызову являться?
— А куда денешься? — сказал я простовато, потому что я ему тоже больше не доверял. Не знаю почему, но перестал я ему верить. Раньше всегда верил, а теперь перестал. И таким уж мудрецом он мне больше не казался. Не могу объяснить, что произошло, но как-то рухнул он у меня в глазах. Наверное, вся штука в том, что мы с ним сейчас впервые поговорили по душам после того, как он из адвокатов вылетел. И хоть он все время мне объяснял, какой я ничтожный помоечник и что песенка моя спета, я почему-то не мог преодолеть жалости и пренебрежения к нему, потому что он только в одном правду сказал: в тысячу раз он хуже меня, гаже, подлее, грязнее. Но раньше он все это держал за пазухой, и не потому что таился от меня или думал по-другому, просто никогда не говорил со мной так откровенно, никогда так не раскрывал самого себя и своих мыслей, потому что между нами был громадный барьер моего уважения к его профессии — ведь для фартового человека адвокат, как господь-заступник.
А Окунь, видать, тоже пожалел, что вошел со мной во все эти разговоры. Видать, и он меня опасался. И решил разойтись со мной без злобы, по-хорошему. Самую короткую минуточку он думал, потом сказал:
— У тебя главная надежда не на итальянца, а на то, чтобы из игры Тихонова вывести.
— Почему? — я сделал вид, что не понял.
— Потому что кража чемодана в конечном счете пустяк. Чемодан у тебя со шмотками изъяли, и, если появится итальянец, отдадут ему чемодан, извинятся за тебя, и «арриведерчи Рома». Вызовут тебя, тебя нет на месте. До конца года будешь в розыске, а потом усохнет это дело постепенно. Но это все в случае, если не будет Тихонова, который поклялся отучить тебя воровать. А если дело будет у него, он это тебе так не спустит.
— А как же мне его освободить от моего дела? Я же не начальник МУРа.
Окунь развел руками и покачал головой:
— Существует такое понятие — человеческая кооперация. Она возможна, когда люди оценивают свои взаимоотношения одинаково.
— А какое это имеет отношение ко мне и Тихонову? — перебил я его разглагольствования: хлебом его не корми, дай ему поговорить красиво.
— Самое прямое. У вас с ним тоже установилась стойкая кооперация в отношениях, и вы оба считаете одни и те же вещи само собой разумеющимися.
— Например?
— Ну, вот он тебя гоняет, как борзая зайца, а ты, естественно, бегаешь. Тебе это, конечно, не нравится, но ты это не считаешь неправильным, потому что он сыщик, а ты вор. И терпеливо ждешь в очереди, пока он возьмет тебя за глотку!
— А что же сделать?
— Взять жалобную книгу.
— Не понял.
— Ох, беда с вами! Чего тут непонятного? Надо пойти к директору магазина, попросить жалобную книгу и написать там, что продавец Тихонов очень плохой работник, грубиян, оскорбляет покупателей, недовешивает колбасы, а тебе лично вообще дать не хочет. Поэтому его надо отстранить от прилавка а иначе ты на них найдешь управу в вышестоящих торговых организациях.
— И что будет?
— Продавца Тихонова накажут, потому что покупатель всегда прав. А чтобы ты не базарил и не жаловался по инстанциям, тебе взвесят без очереди кило копченых колбасок и принесут в кабинет директора.
— Так, понял.
— Ты меня с первой встречи поразил своей сообразительностью. И я всегда хотел быть похожим на таких людей, как ты.
Я отмахнулся от него:
— Да, Окунь, это ты лихо придумал.
Он снял очки, протер их платком, и лицо у него на минуту стало беззащитно-голым. Прижимая руки к груди, он нараспев сказал:
— «Я, Хаммурапи, царь мудрый и справедливый, которому бог солнца даровал законы. Мои дела бесподобны, мои слова превосходны…»
Посидели немного молча, и каждый из нас напряженно и зло думал о своем.
— Окунь, я бы хотел тебя отблагодарить за совет…
Он коротко блеснул очками:
— С тех пор как эти паршивцы-финикяне выдумали монеты, все остальные виды благодарности сильно обесценились.
Я вытащил из кармана червонец и бросил его на стол. Встал и сказал:
— Ну, Окунь, бывай…
Глава 15. НА ВЗГЛЯД ИНСПЕКТОРА СТАНИСЛАВА ТИХОНОВА
На задней обложке папки последнего тома дела был приклеен конверт, в который вкладывались документы осужденных. Я вложил в него все эти полуистлевшие бумажки и закрыл досье. Вот и все. Замолкли вновь голоса людей, умерших почти четверть века назад и оживших для меня ненадолго, чтобы рассказать о том, что происходило с ними за последние полвека. Лежали на столе молчаливые папки, коричневые толстые тома с пугающей надписью: «ХРАНИТЬ ВЕЧНО!»
