Поединок. Выпуск 10 - Хруцкий Эдуард Анатольевич (читать книги .TXT) 📗
— Больше никого нет в машине? — спросил восьмой.
— Нет.
— Может, кто выпал?
— Дверки заклинены. Ноги водителя придавлены двигателем.
— Постарайся оказать посильную помощь. Высылаю вертолет с врачом.
— Вас понял.
Крюков вновь попытался открыть левую переднюю дверку. Нашел в багажнике инструменты… Но дверка не поддавалась.
Мужчина застонал. Повернул голову. Посмотрел на Крюкова. Взгляд казался напряженным, твердым и холодным, как изо льда. Похоже, что мужчина вложил в него все свои силы. Он произнес только одно слово и вновь впал в беспамятство.
Слово это было: «Кардинал».
«Бредит», — понял Крюков. Со злостью приналег на дверку. Неожиданно она отворилась.
Вскоре он услышал тягучий шум мотора. Над ущельем зависал вертолет…
2
— Заявления о преступлениях могут быть письменные и устные. Устные заявления заносятся следователем в составленный им по этому поводу «Протокол заявления», который подписывается заявителем и следователем, — профессор, щупленький и седой, остановился у стола, посмотрел на аудиторию, дернул редкой рыженькой бородкой. — Студентка Иванова, повторите, что я сказал…
Лада встала. Смотрела на профессора. Силилась что-то сказать. Но не могла произнести ни одного слова, не потому, что плохо слушала. А потому, что разучилась говорить. Тогда она замычала, как это делают глухонемые… И проснулась…
За окном скорбно серел рассвет. Мокрое от дождя стекло казалось заплаканным. Ветки акации темнели неподвижно, словно нарисованные углем. Лада вылезла из-под одеяла, нащупала шлепанцы. Пошла к серванту, на котором лежали ее ручные часы.
Было половина пятого утра. Она поняла, что без снотворного теперь не уснет. А снотворное принимать глупо, так как в девять уже нужно быть на службе.
Выпив на кухне Пепси-колы, она взяла из книжного шкафа том Монтеня, раскрыла на главе «О сне» и легла в постель. Она думала найти в книге разъяснения о смысле и природе снов. Но французский философ-гуманист ограничился пересказом исторических случаев с участием Александра Великого, Катона, императора Августа. Это было, конечно, интересно, однако совсем не то, что желала узнать Лада. Тогда она раскрыла главу «О возрасте», потому что после того, как ей исполнилось двадцать семь, вопрос этот ей стал не безразличен.
«Иногда первым уступает старости тело, — читала Лада, — иногда душа. Я видел достаточно примеров, когда мозг ослабевал раньше, чем желудок или ноги. И это зло тем опаснее, что оно менее заметно для страдающего и проявляется не так открыто. Вот почему я и сетую не на то, что законы слишком долго не освобождают нас от дел и обязанностей, а на то, что они слишком поздно допускают нас к ним».
Без двадцати восемь позвонил прокурор Потапов. Говорил тихо и сипло:
— Я вас не разбудил, Лада Борисовна?
— Нет, нет, Игнатий Федотович. Я жаворонок.
— Везучая вы. А я сова. Для меня утренний подъем настоящая пытка.
— Делайте зарядку, — посоветовала Лада, удивляясь неожиданному звонку.
— Делаю, — ответил Потапов. После паузы сказал: — Лада Борисовна, извините, что звоню домой. Заболел я.
— Ой, — вырвалось у Лады.
— Весной меня всегда одолевает ангина с температурой.
— Это плохо, — сказала Лада. И добавила: — Это очень плохо.
— Чего уж хорошего, — вздохнул Потапов. — Лада Борисовна, на вас обрушивается еще одно дело. Вчера приблизительно в промежутке между шестью и шестью сорока минутами вечера на двадцать третьем километре Приморского шоссе имело место дорожно-транспортное происшествие. Разбилась машина «Жигули». Водитель Артем Петрович Сорокалет, тридцати пяти лет, женат, имеет двух детей, скончался полчаса назад в городской больнице, не приходя в сознание. Есть три серьезных обстоятельства, которые вам следует учесть сразу. Первое, Сорокалет профессиональный таксист. Стаж работы двадцать лет. Второе. Не пьющий. И в данном случае медики алкоголя в организме не обнаружили. Третье, со слов жены можно понять, что Сорокалет возвращался в город от своей сестры, которая живет в поселке Ахмедова Щель. Значит, он ехал по правой стороне шоссе, вдоль скалы. Каким образом опытного водителя могло вынести на встречную полосу — это очень серьезный, а может быть, самый главный вопрос. Вы меня слышите, Лада Борисовна?
— Слышу.
— Я хорошо помню ваше выступление на партийном собрании, где вы сетовали, что вас, молодых следователей, недооценивают, не поручают серьезных дел, заставляют заниматься пустяками. И ваши коллеги-ровесники вам еще аплодировали…
— Но ведь дорожно-транспортные происшествия…
— Не нашей подследственности, вы хотели сказать? Но закон, как известно, разрешает прокурору признать необходимым предварительное следствие по любому делу, если он считает, что государственные интересы требуют этого. Не так ли? Давайте приступайте к первоначальным следственным действиям. Соответствующее постановление я вынес. Чует мое стариковское сердце, дело это не простое. Вы меня слышите?
— Да, да, Игнатий Федотович.
— Лада Борисовна, вам нужно связаться с инспектором ГАИ Крюковым. Место происшествия осмотрено, но я советую побывать там, чтобы самой все увидеть. После заехать в Ахмедову Щель, уточнить у сестры Сорокалета время, когда он от нее уехал.
— Хорошо.
— Надзор за следствием буду осуществлять я. Звоните мне домой. Всего доброго.
3
Заместитель начальника отделения по службе майор Кузьмин, человек душевно сухой и неприветливый, смотрел на инспектора Крюкова тяжелым, немигающим взглядом, точно Крюков совершил какой-то неблаговидный проступок и заслуживает самого сурового наказания. Однако старший лейтенант Крюков не чувствовал за собой вины. Стоял спокойно, смотрел честно, с достоинством.
Кузьмин разочарованно опустил глаза. Собрался было говорить, даже шевельнул губами. Но тут в кабинет ворвался инспектор, ведавший вопросами техники и связи, капитан Симонович, размахивая руками, закричал:
— Это черт знает что! Опять партия раций поступила некомплектно… Я же не господь бог, как я могу обеспечить…
— Одну минутку, капитан, — словно голосуя, поднял правую руку Кузьмин. — Старший лейтенант Крюков, дорожно-транспортным происшествием на двадцать третьем километре Приморского шоссе поручено заниматься следователю прокуратуры Ивановой. В девять пятнадцать вам надлежит быть у прокуратуры. Поедете со следователем на место происшествия. Вопросы есть?
— Нет.
— Выполняйте.
…Моросил дождь. Выскакивая из автобуса, люди прикрывались зонтиками, набрасывали капюшоны плащей. Пахло сыростью, цветущей акацией, бензином. За высоким деревянным забором, где шло строительство гостиницы, гудел кран. На заборе была приклеена большая афиша, извещающая о том, что сегодня в Доме культуры моряков выступает куплетист-пародист Илья Вышеградский и дрессированные голуби под руководством Алены Сидоровой.
«Почему дрессированные голуби? — с досадой подумал Крюков, садясь в машину. — Ну львы, тигры… А голуби. Чушь какая-то. В наш город приезжают только одни халтурщики».
Это решительное заключение почему-то успокоило его. Сняло с души неприятный осадок, появившийся после общения с заместителем начальника по службе. Даже погода не казалась ему теперь такой паршивой. Хотя выросший здесь, на Черноморском побережье, он хорошо знал, как бывают богаты занудливыми, недельными дождями местные весны, когда в болото превращается земля, а от сырости плачут даже стены. Тогда хочется кричать со стоном: «Какой же это юг? Какой же это курорт?»
Но море и в непогоду оставалось морем, большим, серьезным. Крюков любил его с самого детства и гордился этой своей любовью.
Мать Крюкова, бухгалтер по профессии, человек, который, казалось бы, должен жить прежде всего цифрами, преклонялась перед морем, говорила сыну:
— Море — это чудо. Мы живем рядом с чудом. Люди знают об этом. Завидуют нам. Потому и наезжает их сюда летом тьма-тьмущая.
