Северный цветок - Кервуд Джеймс Оливер (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Девушка тем временем растянула белую скатерть и разложила на ней холодное мясо, хлеб, пикули и сыр. Филипп принес кофе. Он обратил внимание на то, что она слегка привстала и попробовала опереться на больную ногу.
— Ну, как? Чувствуете себя лучше? — спросил он.
— Да, гораздо лучше! — ответила девушка. — Я пробую стоять на этой ноге. Хотя лучше подождать. Тем более, что я буквально умираю от голода!
Она налила ему чашку кофе и сама начала есть с таким аппетитом, что заразила его. Он присоединился к ней, и они начали есть, как проголодавшиеся ребята. Когда она подала ему вторую чашку кофе, он заметил, что ее рука слегка дрожит.
— Как был бы счастлив Пьер, попади он сюда! Не правда ли, мсье? — с волнением сказала она. — Я не могу понять, почему он так настаивал на том, чтобы вы как можно скорее доставили меня в Божий Форт! Если, как вы уверяете меня, он ранен совсем легко, почему бы нам не спрятаться на время и не подождать его выздоровления? Я полагаю, что через день-два он присоединиться к нам.
— Да… Но у нас нет сейчас времени для того, чтобы разрабатывать новые планы! — ответил Филипп, поражаясь ее неожиданным предложением.
Он вдруг мысленно увидел Пьера, окровавленного и обессиленного на скале, и ему стало больно и стыдно от того, что он солгал и вынужден продолжать начатую ложь. В конце концов могло случиться так, что Пьеру не было суждено когда-либо снова вернуться в Черчилл.
— Весьма возможно… — начал он, стараясь увернуться от пристального, вопрошающего взора девушки. — Пьер, вероятно, предполагал, что за нами немедленно погонятся, и в таком случае он был совершенно прав. Конечно, всего безопаснее и разумнее доставить вас как можно скорее в Божий Форт. Ведь вы понимаете, что в ту минуту Пьер думал только о вас, а не о себе. Для того, чтобы рука поправилась, ему необходимо два, даже три дня!
— Значит, он ранен в руку?
— И в голову! — ответил Филипп. — Это даже не рана, а легкая царапина, но довольно мучительная.
Жанна посмотрела на отражение огня в воде.
— Как вы думаете: они гонятся за нами? — спросила она.
— Я думаю, что в этом отношении нам не угрожает большая опасность! — уверенно произнес он в ответ, но в то же время расстегнул кобуру револьвера. — Я не сомневаюсь, что они будут искать нас между местом своего привала и Черчиллом!
— Citius venit pericului com contemnitur! — с полуулыбкой сказала девушка. Она была бледна, и Филипп видел, что она делает над собой невероятные усилия, желая казаться веселой и беззаботной.
— Может быть, вы и правы! — ответил он. — Но клянусь вам, что я не знаю, что вы хотели этим сказать! Надо думать, что знанием языков вы обязаны только тем дикарям, среди которых вы вращаетесь.
Она наклонила головку, и он снова уловил ослепительный блеск ее зубов.
— Нет, не в том дело! — мягко объяснила она. — У меня дома имеется учитель. Мы увидим его, как только прибудем в Божий Форт. Это — самый замечательный человек на свете!
Ее последние слова произвели весьма странное и неприятное впечатление на Филиппа. Они были произнесены с исключительной нежностью, даже гордостью. Вот почему вопросы, готовые сорваться с его уст, мигом завяли, умерли… Он подумал о словах, которые она произнесла несколько минут тому назад: «Там живем мы: отец, я, брат и еще один человек!» Этот человек был тот самый обожаемый учитель, который явился из цивилизованного мира для того только, чтобы обучить девушку различным наукам. Это он — самый замечательный человек на свете?
Филипп уложил вещи в мешок. Вся сила и вся радость ушла из его тела, когда он помогал Жанне вернуться в лодку, на то же самое место, где она сидела раньше, до привала. Он не замечал, что девушка не отрывает от него взора, и что раз или два она раскрыла губы для того, чтобы произнести что-то, чего она так и не произнесла. Жанна, в свою очередь, обнаружила нечто, о чем никто из них не отважился заговорить, когда они находились на берегу.
— Мне необходимо теперь выяснить лишь одну вещь, — сказал Филипп, готовясь отчалить от берега. — Мне надо знать, где находится ваш форт. Это близ Черчилла?
— Это — на Малом Черчилле, мсье! — заметила Жанна. — Близ озера Васкиавака!
Мрак скрыл впечатление, — которое произвели ее слова на Филиппа. На минуту он словно остолбенел, а затем стиснул губы, желая сдержать восклицание, которое рвалось с его губ. Он задрожал, боясь, что сейчас заговорит и что голос выдаст все волнение, которое в эту минуту обуревало его.
Близ озера Васкиавака!
Но ведь Васкиавака находилось в тридцати милях от его собственной стоянки на Слепом Индейском озере! Если бы под его ногами разорвалась бомба, то вряд ли она произвела бы большее впечатление, нежели слова Жанны. Он погрузил весла в лодку и быстро погнал ее вверх по течению. Кровь забурлила в его жилах и понеслась с такой стремительностью, с какой лошадь самых лучших кровей бежит к старту. Из всего того, что он узнал за последние дни, эта новость была самой важной. Каждая мысль в отдельности, словно искра, мчалась к одному, самому важному, самому значительному вопросу: не находилась ли в Божьем форте главная пружина заговора против него и его предприятия? Не там ли находилась штаб-квартира всех тех, кто поставил себе целью разрушить дело, которому он хотел посвятить всю свою жизнь? Сомнения, подозрения и какое-то особое душевное облегчение овладели им одновременно, и на минуту он как бы растерялся.
Он снова взглянул на Жанну, и его мысль нашла следующее словесное выражение:
— Вот что я хочу сказать! — начал он медленно. — Если обстоятельства так сложатся, что мне не суждено будет вас видеть, то я хотел бы на всю жизнь сохранить три ваших образа! Я никогда, никогда не забуду вашего лица в тот вечер, когда мы впервые встретились с вами на скале. Хочу я еще на всю жизнь сохранить ваш образ в нынешнюю минуту, когда вы сидите, закутанная в мех. Но вы должны при этом обязательно улыбаться!
— Ну, а третий образ? — спросила девушка, слегка угадывая мысль Филиппа. — Вы хотите меня видеть у костра, с горящей головней в руках, в ту минуту, когда я касаюсь ею затылка врага? Я угадала вашу мысль? А, может быть?..
Она вдруг неожиданно замолчала, линии вокруг рта выразили недовольство, и Филипп не мог не заметить густого румянца, выступившего на ее лице.
— А, может быть, я хочу сохранить еще воспоминание о той минуте, когда я перевязывал вам ногу? — закончил он за нее, сознавая, что поступает не совсем благородно, так как любуется ее смущением. — Если вы думали это, то вы ошиблись? Нет, меня почему-то привлекает другая сцена. Я вижу и всегда буду видеть вас на набережной Черчилла в тот миг, как вы бросились вперед, навстречу девушке, которая только что прибыла на пароходе!
Вся кровь отхлынула с лица Жанны. Ее нежные губки сжались в неприятную гримасу. Она сделала незаметное, но быстрое движение, сбросила с плеч медвежью шкуру и со сверкающими глазами подалась вперед. Несколько слов, произнесенных Филиппом, превратили ее из ребёнка, которым она рисовалась ему, во взрослую женщину, горящую негодованием и мощной страстью. Она высоко и гордо подняла голову, и ее ноздри раздулись.
— Это была неприятная ошибка! — сказала она почти бесстрастным голосом, так как успела уже овладеть своим волнением. — Вы слышите, мсье Филипп, что я говорю вам: это была ошибка! Мне показалось, что я знаю ее, но оказалось, что я жестоко ошиблась! И вы должны раз и навсегда забыть про это!
Ее голос слегка дрожал, и только в этом выразилось ее возмущение.
— О, я самое грубое животное на свете! — покаянно произнес Филипп, возненавидев самого себя. — Другого такого идиота, как я, вы во всем свете не найдете! Уверяю вас, что ничего дурного я не хотел сказать…
— Но вы и не сказали ничего дурного! — перебила она, заметив жалкое выражение его лица. — Вы просто отметили мою ошибку, и я убедительно прошу вас навсегда забыть про эту сцену! Я лично очень хотела бы, чтобы вы сохранили обо мне воспоминание, как о женщине, способной вступиться за жизнь человека, который спас ее! Я имею в виду ту же сцену у костра!
