Скованные одной целью - Тучков Владимир (читать хорошую книгу TXT) 📗
Да, действительно, всё было продумано самым наилучшим образом. Если бы кто-то из прооперированных бомжей и решил в состоянии умопомрачения прийти в милицию и рассказать о фирме, где отрезают ноги и вшивают чип со смертоносной ампулой, то, во-первых, никто бы бомжа не стал и слушать.
Во-вторых, если бы вдруг кто-то из ментов в состоянии умопомрачения и решился выслушать бомжа, то он бы ему не поверил.
В-третьих, если бы мент и поверил, то бомж не смог бы указать место, где находится данная невероятная фирма. Потому что клиентов привозили в «Нирагонго» в закрытом фургоне. И в нем же их возвращали туда, откуда забрали. В домотдыхе же они находились в помещении без окон. Так что никто из них не мог определить местоположение фирмы даже приблизительно.
Да, вспоминал Желудько, продолжая намыливать руки, в ту пору Вильнев был совсем другим. Вкрадчивым, предупредительным, любезным. Ну, а после того, как все замазались в общем дерьме, с менеджером произошли разительные перемены. Превратился в монстра и законченного подонка, который мог не только избить собственноручно, но и отдать отморозкам приказ об уничтожении сотрудника, который становился обременительным для конторы.
«Запомните, – говорил он в начале каждой планерки, – от нас люди не увольняются!»
Желудько наконец-то вымыл руки и надел стерильные хирургические перчатки.
– Ну-с, – весело подмигнул он медсестре Варе, – приступим?
И тут в операционную вошел злой, как сто тысяч чертей, Вильнев.
– Отбой, – сказал он. – Только что позвонил Овсепыч. Говорит, что у него температура под сорок. Минимум три дня будет отлеживаться. Козел усатый!
– Грипп? – поинтересовался Желудько, который при малейшей возможности пытался скомпрометировать Мов-сесяна. За то, что тот получал больше долларов. – Не сезон вроде бы для гриппа.
– Нет, говорит, острая ангина. Говорит, таблетки жрет горстями, чтобы поскорей на ноги встать.
– А может, что-нибудь по части пениса? – Не сдавался Желудько. – Он ведь кобель ещё тот.
– Если так, – скрипнул зубами Вильнев, – то так уж и быть, будешь его кастрировать. Сможешь?
– Элементарно. Но, может быть, вначале часть зарплаты кастрировать?
Вильнев с интересом посмотрел на Желудько. Достал пачку «Житана», сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Закурил. Что в операционной было позволено только ему. Точнее, он сам себе позволил.
– Что, не хватает? – спросил, прищурившись.
– Можно было бы и побольше, – ответил Желудько, выдержав тяжелый взгляд менеджера.
– Ладно, будем думать, – ответил Вильнев. – А сейчас катите-ка этого ханурика обратно.
Повернулся и пошел в кабинет.
И бомжа Илюху, сознание которого в это время пило из горлышка портвейн в скверике Киевского вокзала, покатили обратно в палату. Точнее, в то место, которое нирагонговцы называли палатой.
Мовсесян действовал стремительно. Потому что времени было в обрез. Через день должен был наведаться кто-нибудь из отморозков. Якобы проведать больного. И наверняка с пакетом апельсинов или мандаринов, от одного вида которых Мовсесяна сразу же вырвало бы.
И тогда приедет Вильнев. Которому отморозок расскажет, что у хирурга не горло болит, а что-то с рукой. Похоже, что-то очень серьезное.
Вильневу станет ясно, что Мовеесян уже не работник.
И часа через три отморозки приведут приговор в исполнение. На всякий случай – вдруг дома сболтнул лишнего? – убьют жену и детей. Поскольку Вильнев уже давно перестал быть человеком. А отморозкам – что скажут, то они и сделают.
Поэтому ещё накануне, превозмогая дикую боль, Мовсесян переоформил квартиру на жену. И сейчас она пыталась продать её как можно скорее. Хоть за полцены, хоть за четверть. Потому что жизнь значительно дороже.
Сам же Мовсесян уже снял квартиру у черта на куличках. То есть в Южном Бутове. Как можно дальше от Сокольников. И сейчас дожидался двух фургонов с грузчиками, чтобы перевозить вещи. А потом лечь на дно и затаиться.
Конечно, как Мовсесян ни был занят мыслями о спасении себя и своего семейства, нет-нет да и спрашивал себя: «За что?»
Ответ «сумасшедшая, шизофреничка» в данном случае не подходил. Шизофреничка царапала бы лицо, била стекла в машине.
Конечно, это могла быть обычная националистка. Дескать, пробил час освобождать Москву от проклятых кавказцев.
Однако била так, словно знала, что правая рука – это самое дорогое для Мовсесяна. Значит, знала, что он именно хирург.
Из этого вытекало следствие: похоже, кому-то стало известно о деятельности конторы.
Значит… Значит, Мовсесяну крупно повезло!
Потому что дело может дойти и до крупных разборок, и до следствия. Но, скорее всего, вначале неведомый Хозяин начнет обрубать все концы и заметать следы. Будет ликвидирована не только контора, но и все в ней работающие.
Мовсесян горячо возблагодарил и судьбу, и вчерашнюю девицу с мандаринами.
Приехала жена. С покупателем. И даже – о, чудо! – с нотариусом.
Покупатель был отъявленный бандит. И карманы его топорщились не только от пачек долларов. Он, конечно, мог здорово кинуть Мовсесяна. Однако сумма, за которую продавалась прекрасная двухкомнатная квартира, была смехотворной. Поэтому бандит позволил себе быть честным и порядочным человеком.
Выложив пятнадцать штук и оформив купчую, он позвонил по мобильнику и властно сказал: «Заносите!»
Два бугая затащили на третий этаж две дешевых кровати, обшарпанный стол, два стула, тумбочку типа больничной и большой тюк, по-видимому, с постельным бельем.
Теперь тут будет публичный дом, понял Мовсесян.
Между тем приехали и грузчики с двумя фургонами.
Бандит строго сказал: «Мое добро не увезите. А то пять штук возвращать придется!»
Грузчики начали выносить мебель. Наконец-то можно было заняться и рукой.
Мовсесян, как и всякий хирург, знал, что в Москве самый большой корифей по части кистевой хирургии – Сергей Семенович Копенкин из шестьдесят четвертой больницы.
Именно ему он и начал названивать, отправив семью на конспиративную квартиру.
Около получаса трубку никто не брал. Затем приятный женский голос ответил, что Сергей Иванович на операции. Освободится, вероятно, через час.
Освободился через полтора часа.
И, судя по интонации, с которой изредка вставлял в мольбу Мовсесяна свои вежливые «да» и «понимаю-понимаю», не проникся большим желанием оперировать просителя.
А Мовсесян и обещал озолотить, и прославить в медицинских кругах, и взывал к милосердию, и обещал могущественную поддержку…
В конце концов Копенкин почему-то сказал: «Приезжайте прямо сейчас, жду».
Мовсесян так и не понял причину столь резкой перемены настроения светила кистевой хирургии.
Если бы ему сказали, что корифей согласился только лишь из спортивного интереса – смогу сделать невозможное или нет? – то прагматичный Мовсесян ни за что в это не поверил бы.
Поэтому по дороге на улицу Вавилова он мучительно соображал, во сколько же ему обойдется обещание озолотить. И хватит ли у него для этого денег.
Однако никаких денег не было жалко. Поскольку правая рука была для него дороже денег. Предстояло начинать новую жизнь. И в ней хотелось бы быть нейрохирургом, а не оператором газовой котельной.
