Неожиданная Россия (СИ) - Волынец Алексей Николаевич (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Власти Российской империи отреагировали на угрозу оперативно – спустя двое суток, 14 октября 1910 года, ранее почти не охранявшаяся русско-китайская граница в Забайкалье была взята под контроль солдатами читинского гарнизона, а на станции Маньчжурия организовали медицинский осмотр едущих в Россию пассажиров.
Вскоре Приморье, Забайкалье, а так же Амурскую и Иркутскую губернии официально объявили «угрожаемыми по чуме» – тогда еще хорошо помнили чумные эпидемии, случавшиеся в XIX веке в европейской России, и хорошо понимали, что единственным спасением от этой ещё не излечимой и смертельной болезни являются строгие карантинные меры.
Между тем к югу от Амура на землях Китая разгоралась большая эпидемия. К ноябрю 1910 года первые полторы сотни смертей от чумы были зафиксированы почти по всей зоне КВЖД, протянувшейся через китайскую территорию от Забайкалья до юга Приморья. Смертность на прилегающих к дороге китайских землях, находившихся вне контроля русской администрации, была ещё выше, но там коррумпированные и давно разложившиеся власти империи Цин первые месяцы эпидемии не вели ни учёта жертв, ни противочумных мероприятий.
На почти примыкавшей к российской границе станции Маньчжурия к началу эпидемии проживало около 9 тысяч человек, поровну русских и китайцев. И хотя врачи сразу, после первого факта обнаружения чумы, провели поголовный осмотр всех жителей, сразу ввели карантин и создали изолированную больницу, но всего за полтора следующих месяца к декабрю 1912 года здесь умерло 550 человек.
В Харбине, крупнейшем городе на линии КВЖД, и в примыкавших к нему китайских поселениях смертность была особенно пугающей. В ноябре 1910 года ежедневно умирало по нескольку десятков человек, а к исходу года счет шёл на сотни смертей в сутки.
В России с тревогой наблюдали за развитием эпидемии на соседних землях. 3 декабря 1910 года столичные газеты Петербурга опубликовала почти паническое письмо одного из русских медиков, работавших в Харбине: «По долгу врача беру смелость обратить внимание правительства на маньчжурскую легочную чуму, дающую 100 % смертности. Борьба с чумой дело государственное, крайне серьезное и трудное, особенно в Манчжурии. Изучение на деле мероприятий Китайско-Восточной дороги убедило меня, что дорога не в силах бороться с чумой самостоятельно. Необходимо немедленно командировать сюда авторитетного бактериолога, вместе с ним – серьезного администратора, облеченного диктаторскими полномочием… Нужны крайние меры немедленно, иначе Россия, даже Европа – в страшной опасности».
«Московский чумной пункт»
Основания для паники были. «Маньчжурская лёгочная чума», как назвали эту эпидемию, дала почти 100 % смертность – умирали все заболевшие. Остановить распространение гибельной заразы мог лишь строгий карантин. В Приморье и Приамурье тогда полностью запретили въезд китайских подданных, однако требовалось остановить чуму в самом центре эпидемии, на южном берегу Амура, на землях китайской Маньчжурии.
Из России на южные берега Амура отправили несколько «противочумных отрядов» во главе с петербургским профессором-эпидемиологом Даниилом Кирилловичем Заболотным. Именно он ещё в конце XIX века окончательно установил связь чумных вспышек с грызунами-тарбаганами.
Даниил Кириллович Заболотный (1866–1929)
В Харбине русские врачи и администрация создали «Московский чумной пункт» – в старых казармах организовали карантин и лазареты, способные вместить 4 тысячи больных. Аналогичные «чумные пункты» создавались на всех станциях КВЖД, часто для них использовались целые составы из железнодорожных вагонов и теплушек. Чтобы предотвратить распространение заразы, карантинные пункты охранялись солдатами – но сразу возникла коррупция, по сведениям наших врачей для выхода за пределы карантина требовалась всего лишь небольшая взятка в 1 руб. 50 копеек с одного человека.
Впрочем, на заражённых территориях, находившихся под контролем китайских властей, в конце 1910 года порядка было ещё меньше. Малограмотные бедняки-китайцы, сохранявшие в сущности ещё средневековое сознание, не понимали необходимости карантина, скрывались от врачей, прятали от них заболевших, а местные китайские чиновники в первые месяцы фактически игнорировали эпидемию и отказывались от сотрудничества с русскими врачами. В январе 1911 года российский МИД даже направил письмо властям империи Цин с указанием на недостаточную энергичность противоэпидемических действий. Любопытно, что японцы в тот момент действовали решительнее – Японская империя, по итогам войны 1904-05 годов владевшая Квантунским полуостровом на юге Маньчжурии, тогда заявила Пекину, что введёт на прилегающие маньчжурские земли свои войска и будет обеспечивать карантин военной силой, если китайское правительство не организует борьбу с чумой должным образом.
Для руководства борьбой с эпидемией Пекин направил в Маньчжурию главного врача китайского военно-морского флота, но тот, узнав статистику смертности, не решился ехать в Харбин. Напуганного чумой военного медика заменил гражданский доктор У Лянде – позже, за вклад в борьбу с эпидемией он получит орден от российского правительства.
К исходу 1910 года в охваченной чумой Маньчжурии работали несколько групп медиков – в основном русских, китайцев и японцев, а так же врачи из США, Англии и Франции. В русских «противочумных отрядах» было немало студентов-медиков из Томского университета и петербургской Военно-Медицинской академии.
Вообще поражает мужество врачей той эпохи – тех, кто не побоялся встретиться лицом к лицу с чумой. В наши дни костюмы противохимической и бактериологической защиты, внешне напоминающие скорее космически скафандры, всё же позволяют достаточно надёжно защитить от самой смертельной, еще неизлечимой болезни. Но век назад у медиков такой надежной защиты не было – от чумы защищала только обычная ватно-марлевая повязка и немногие средства дезинфекции, уже известные в ту эпоху (обычно тогда применялся раствор сулемы, сам по себе ядовитый хлорид ртути).
Словом, в 1910 году ехавшие в Маньчжурию врачи и медсёстры шли на открытую встречу с почти гарантированной смертью.
«Больше напоминала средневековые эпидемии…»
Как писал один из специалистов-бактериологов: «Эпидемия 1910 г. больше напоминала средневековые эпидемии… Маньчжурская чума воспроизвела перед современниками какую-то часть ужасов “чёрной смерти” Средних веков».
Врачи тогда совершенно не могли вылечить лёгочную чуму, передававшуюся воздушно-капельным путём, подобно обычному простудному заболеванию. Все имевшиеся на тот момент вакцины и лекарства были способны лишь продлить агонию заболевшего – от обычных трёх суток до недели. Всё что могла медицина той эпохи – это изоляция гарантированно умиравших больных, а так же дезинфекция их трупов и жилищ, где была выявлена зараза. Медики и добровольцы собирали трупы, зачастую вытаскивая их из домов пожарными баграми, а дезинфекцию часто вели именно по средневековому, сжигая заражённые помещения. В Харбине тогда спалили четыре сотни домов и построек.
Пик эпидемии пришелся на январь 1911 года, когда только в харбинских пригородах умирало более тысячи человек в неделю. Воспоминания выживших медиков полны трагических описаний.
Мария Александровна Лебедева, врач из Московской губернии, добровольцем поехала в Маньчжурию. Молодая женщина заразилась 12 января 1911 года при осмотре одной из «фанз», китайских домиков, в Харбине на улице Базарной. Чтобы предотвратить эпидемию заразы врачам зачастую самим приходилось собрать трупы и умирающих. Студент Томского университета Иван Суворов так рассказывал о минутах, проведенных им вдвоём с Марией Лебедевой в чумном доме: «Такого скопления больных в одной небольшой фанзе я не видал… Картина представилась ужасная: прямо напротив лежал труп, влево в углу – другой. Один больной был уже в предсмертных судорогах, другой, – в самом углу направо, сидел и, обвертывал для чего-то свою ногу одеялом, потом снова развёртывал, очевидно, в бреду. Мы вытаскивали трупы вдвоем, что заняло, вероятно, минут 20. За это время первый больной уже умер…»
