Категория трудности - Шатаев Владимир Николаевич (книга жизни .TXT) 📗
– До скорой встречи в Москве! Пригласи всех девчонок к нам в гости!
В 23 часа мы прибыли в лагерь и подсчитали, что весь поход длился 80 часов – со всеми блужданиями и повторным восьмисотметровым подъемом – с 5200 на 6000.
Приняв поздравления товарищей, легли спать. Служба призывала меня в Москву. Утром самолетом прибыли в Душанбе, и в тот же день я вылетел домой.
7 августа 74-го года в адрес Комитета физкультуры и спорта СССР прибыла телеграмма из международного лагеря «Памир». В ней говорилось о гибели швейцарской альпинистки Евы Изеншмидт. Причина: экстремальные метеоусловия, сложившиеся в районе пика Ленина.
Вечером того же дня мы с заместителем председателя комитета В. И. Ковалем вылетели в Ош. Прибыли ночью и немедленно связались по радио с лагерем. 8 августа в эфир вышли слова: «Случилось большое несчастье…»
«…2. Заболевание двух участниц в момент нахождения команды на вершине значительно осложнило положение группы и способствовало трагическому исходу.
3. Основной причиной гибели группы явились крайне сложные внезапно возникшие метеоусловия, ураганный ветер со снегом, резкое снижение температуры и атмосферного давления, отсутствие видимости…»
Из выводов официальной комиссии.
ГЛАВА IX. КАТАСТРОФА
«…Сегодня 13 августа. Шагаем мы третий день. И осталось нас трое… Трижды три девять… А их было восемь. Нет. Сначала их было девять. Одна им не подошла – они единогласно ее отчислили… У Соколова рваная пуховка. Где он ее порвал? Интересно, если распахнуть пуховку, можно на ней полететь при сильном ветре? А если придумать гарпун и стрелять из него веревку с приспособлением, чтоб могла зацепиться?... В любую непогоду, при нулевой видимости… Выстрелил – зацепилась. Подтянулся… И снова на сорок метров вперед… С такой штукой они, возможно, спаслись бы… Дурацкое солнце палит без меры… Кто это обвязал мне лицо марлей? Ах да… Только что подходил Давыденко и сказал, что на скуле у меня волдырь – солнечный ожог… Он нацепил мне повязку, а я не заметил, потом спохватился, хотел сорвать, но спохватился еще раз – они меня не пускали, а я обещал, что все будет в порядке… О'кэй. Американцы – крепкие ребята. У них все О'кэй. Когда я спросил, хорошо ли маркировали, сможем ли потом отыскать тело, они сказали: «О'кэй». После я видел, как плакал Шонинг… и у меня тоже все будет О'кэй – зря беспокоятся… Зачем я взял на себя руководство… Зачем?! Все верно… Так получилось… Где он заболел?... Метров триста назад… У него, видно, не ладится с высотой… И сам же отправил его вниз вместе с сопровождающим… Все верно: нас было пятеро – теперь трое… Трое? Все верно – Давыденко, Соколов и я… Надо выйти вперед».
– Соколов! Давай меняться. Я пойду первым. …Черт, какой жуткий снег! Никак не утопчешь… И тишина… Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло… Лавина бы сорвалась… Этот скальный выступ похож на кошку… Я не люблю кошек. Они злобны и лживы… А Эля любила… Она доверчивая… Потому и любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово… Она нежная была… Была?! Была!... «Горы улыбаются» – поэты смотрят на них снизу вверх… Разве это улыбка?! Это кошачий оскал… Это безмолвный XOXOT… Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?! Тьфу, черт… вот же она, под клапаном рюкзака… А если бы им костюмы с электрообогревом? Крохотный аккумулятор… Или атомный источник? И пломбу на тумблер: «Вскрыть только в экстренном случае». А кислород? Баллон? Тоже с пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?... Покричать бы, повыть… Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь Памир… Взорвать эту идиотскую тишину… Как же могло такое случитъся?! Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда Гаврилова – там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы… Каких-то пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у постели умирающего десяток врачей, а он умирает, и никто не может ему помочь? Близок локоть, да не укусишь» — теперь до конца ясно, что означает эта пословица… Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был рядом и не сумел помочь… Я не хотел бы быть на их месте… Так мы и не нашли следов их бивака на шести тысячах… то был еще добрый бивак, Эля передала оттуда: «Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус. Настроение хорошее». …Это было 1 августа в 20 часов…
…Каждый шаг приближает нас к страшному месту… До встречи осталось немного – каких-нибудь 200– 300 метров по вертикали. С базой было у нас несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед включением рации мне грезился голос: «Володя, она нашлась…» Хотя еще в лагере кто-то сказал мне: «Японцы как будто ее опознали». «Как будто»… – тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят… Я все-таки верил. Но вера уходил? с каждой новой связью, с каждым метром высоты… Наконец я сказал себе: «Хватит морочить голову – она там, на склоне возле вершины». С этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся ее – боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде. На этом сыграл – формальный повод, который под конец пригодился всем, кто устал меня отговаривать, убеждать…
Их нужно опознать и составить описание. Описание обязательно. Через год их снимут и отдадут родственникам. Кто будет снимать? Надеюсь, что я. Но все может случиться. Здесь нужен документ.
Портативный магнитофон «Сони» под свитером давит на ребро. Я держу его здесь, чтобы не замерзли батарейки. Он раздражает, но боли не чувствую. Кто будет диктовать?
Ребята мрачны. Идут, низко согнувшись, надвинув на глаза капюшоны, глядя под ноги. Их сгибает не столько усталость, сколько предстоящая встреча. Я знаю – они предвидят сцену… Жуткую сцену… Где мне взять силы, чтобы этого не случилось? Ясно только одно – на высоте семь километров никто не должен трепать нервы другим ни при каких обстоятельствах. Только сейчас стало понятно, какую моральную обузу взяли они на себя, согласившись идти со мной…
Гребень неподалеку. Где-то здесь 2 августа в 13 часов Эльвира передала на базу: «Осталось около часа до выхода на гребень. Все хорошо, погода хорошая, ветерок несильный. Путь простой. Самочувствие у всех хорошее. Пока все настолько хорошо, что даже разочаровываемся в маршруте…»
Что было дальше? Об этом известно немного. Источник единственный – радиопереговоры, восстановленные мной со слов их участников. В тот же день, 2 августа, в 17 часов женщины передали на базу информацию не менее жизнерадостную и оптимистичную, чем та, что поступила в 13 часов. Лагерь пожелал им спокойной ночи, и связь на этом закончилась. 3 августа, 8 часов утра. Эльвира: «Решили взять день отдыха». База (В. М. Абалаков): «Эльвира, тебе видней. Как решила, так и будет. Не спешите. В перспективе прогноз хороший». Сверху после штурма вершины навстречу женской команде шла группа Гаврилова. Мастер спорта Олег Борисенок находился на связи, слышал сообщение женщин и передал им: «Мы идем к вам. Скоро увидимся и поговорим». 3 августа, 17 часов. Эльвира: «Я права, что взяли день отдыха!» База: «Не сомневаюсь, тебе видней, тебе доверяю. Ты предложила – я согласился».
Эльвира: «Завтра хотим подойти под вершину – сделать большую работу за счет отдыха. Может, сделаем попытку выйти на вершину». Утром 4 августа где-то у высшей точки двигалась вверх группа Георгия Корепанова. Они шли с другой стороны. К вечеру, достигнув вершины, начали спуск и до темноты успели спуститься на несколько сот метров в обратном направлении, к вершине Раздельной. Между этими тремя подвижными точками – командами Шатаевой, Гаврилова, Корепанова – и базой поддерживалась регулярная связь – то ли прямая, то ли путем передачи через посредника. Внизу передачи вел Виталий Михайлович Абалаков.
