Люди, горы, небо - Пасенюк Леонид Михайлович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗

Невозможно все-таки смириться с тем, что Катя будет ходить в горах, а мне уготована судьба какой-нибудь сонной Муси Топорик, Не исключено, что рано или поздно Катя станет такой же ярой и прославленной альпинисткой, как знаменитая француженка Клод Коган. Правда, участь Клод печальна – она погибла в горах.

Ну что ж, волка бояться – в лес не ходить. А у Кати что-то есть… Какой-то удивительный в ней нравственно-психический сплав. Нервная сила, позволяющая поднимать вес, какой поднимать, судя по ее внешности, Кате просто-напросто нельзя. И эти качели, и древесный листок, прикрывающий нос от шелушения, и встопорщенная маленькой грудью трикотажная тенниска.,. Что-то в ней от Жанны д’Арк – и от Дюймовочки.

Я неторопливо бреду на вокзал, покупаю билет, сажусь в игрушечный вагончик. И вдруг начинаю упрекать каких-то бесплотных, неосязаемых оппонентов, моих явных недоброжелателей. Странные люди, думаю я о них. Они считают, что можно запретить человеку ходить в горах, если он любит горы. Что можно закрыть от него небо, если он тянется к нему. Что можно убедить мужчину в неблаговидности посягательств на девушку, если она его не любит. А может, еще полюбит, если мужчина не спасует, если он будет драться за эту любовь, докажет, что он ее достоин. А драться за любовь -- это не значит вымаливать ее.

Э! Если бы человек время от времени не нарушал каких-то вроде бы общепринятых правил, не преступал границ якобы недозволенного, мир погряз бы в ханжестве и чистоплюйстве.

Километрах в трех или четырех от Баталпашинска я прыгаю из вагона на ходу – эти рабочие поезда плетутся, как стефенсоновские колымаги. Тем не менее руку я ободрал.

Первая моя забота – врач, настоящий врач: нужна кардиограмма, вот что мне нужно. Черт побери! Мне предстоит работать в горах, и тут уж, прошу прощения, я позиций не сдам. Мне бы только знать доподлинно, что там у меня внутри, насколько все это серьезно…

Не стану говорить, какого труда стоило проникнуть в Черкесске в поликлинику и добиться приема у врача. Я ведь как с неба свалился. Но все мои мытарства все же вознаградила кардиограмма… О, какая кардиограмма!

Утром, после кое-как проведенной в сквере на скамейке ночи, я уже сидел у посеребренного временем дедули, и он мне тихо и подробно что-то втолковывал. А я понял только одно: в работе сердца никаких отклонений от нормы. Что? Декомпенсация?.. Но, молодой человек, я не вижу причин: у вас ни артериосклероза (да и с чего бы в таком цветущем возрасте?), ни гипертонии. Бояться декомпенсации, таким образом, не следует. Невроз, нервное переутомление, видимо. Вы основательно потрудились в свое время, устали… Кроме того, что-то лишает вас покоя, не правда ли?

Речь милого дедули в пенсне звучала для меня сладчайшей музыкой, прямо глаза от умиления начало пощипывать. Чтобы не спугнуть неожиданной благости, я с напускной грубоватостью бормочу:

– Невроз! Этак вы еще скажете, что у меня шизофрения.

Врач говорит со смешком:

– Нет, что вы, что вы, этого я не скажу. Впрочем, сейчас известно, что есть попытки лечить шизофрению не чем иным, как кислородным голоданием. Высотой. Не исключено, что вскоре шизофреникам начнут в принудительном порядке предписывать занятия высокогорным спортом, хе-хе… В наше время, знаете, ничего удивительного. – Он снял пенсне, близоруко прищурился. – Ну-с, пока всех благ… беспокойный вы человек. Альпинизм практически не противопоказан. Но перегрузок остерегайтесь. Любое сердце вещь в сущности не сугубо надежная. Вот так-с…

Я ликую. Теперь нужно успеть, чтобы Катя не ушла через перевал в Сухуми. У меня есть деньги, мы останемся еще на один поток, и я повторю все сначала. А нашему эскулапу я вставлю-таки фитиль… Он меня долго будет помнить, жалкий перестраховщик! Я чувствовал, что он малость передергивает по неопытности. А уж важность напускал!

Что ж, кто-то теперь подумает обо мне: вот же фанатик альпинизма, все-таки возвратился. И будет прав, хотя никакой я не фанатик и могу сказать, что возвратился из-за любви к девушке. Кто-то шепнет обо мне: ага, не выдержал, приехал, вот она какая, эта любовь, вот что с нами делают девчонки. И будет прав, хотя и тут я готов возразить: ведь что такое любовь, как не стремление достичь труднодоступных вершин, где небо задумчиво и проникновенно, как… ну да, у меня нет и не может быть другого сравнения… как глаза Кати Самедовой?!.

Я спокоен. Я считаю, что все утрясется к лучшему. И главное, не отменяется Памир.

Боже мой, что же касается альпинизма, то разве не держится весь он на хороших голеностопах?!. А на свои голено-стопы я пока не жалуюсь.

Приключения Игоря Шумейко

1

О том, что начинается ход чавычи, широковещательно разглашает красногрудая мухоловка-зоряночка. «Чавычу видели, видели?» – настойчиво вопрошает она.

Видели… Все видели. Даже те, кому лучше бы и не видеть.

Чавыча рыба из рыб в камчатских нерестовых реках, олец – тот, конечно, куда попроще, понеказистей, но тоже из важного рода, лосось… Хотя и бедный, а все же родственник чавыче. И рыбак на гольца попроще, понеказистей, особенно в пору, когда внимание мужчин отвлечено рыбой более достойной. Докучает гольцу преимущественно детвора. Стоит она с удочками в мелких, до скрежета зубовного прозрачно-льдистых протоках, наживает ранний ревматизм: обувка-то резина резиной… Девчонки (а в здешних краях и среди слабого пола встречаются энтузиасты рыбалки) – те занимаются ужением с выпирающих, обросших тиной коряг, сидят на шатких мостках для пешеходов. Клев у них не такой частый, как у прочесывающих протоку, искусно маневрирующих среди застойных ям мальчишек, а все ж перепадает кое-что. Много-то и не нужно…

– Много или мало -- это, знаете, как судить, – неодобрительно поглядывая в сторону протоки, сказал спутнику инспектор рыбоохраны Иван Прокопыч Потапов, местный старожил. – Протока нерестовая, гнезда разоряют… Вы не смотрите, что пацаны. С ними мороки каб не поболе, чем с другим мужиком. Кстати, браконьер в открытую на скандал редко полезет, а пащенку своему на мелкое хищничество, а то и на какую подлость полное даст родительское благословение. Тут позавчера гнались мы за подростками, сетки у них на чавычу были поставлены. У них лодка шустрая, да и у нас дюралевая, хотя и не собственная, у ребят с лесной станции одолжили. Словом, сетки мы все же забрали, а ночью те непойманные гаденыши сполна и отомстили: пробили ломиком в чужой лодке днище. Каково же нам было после этого хозяевам лодки в глаза смотреть!

Как раз и лодка та на глаза Потапову попалась – уже когда вышли из протоки к большой воде.

– Взглянуть не желаете, Игорь Васильевич? Вам теперь на ус мотать…

Усов Игорь Шумейко не носил, был чисто выбрит, худощав, крутоплеч, подходящего роста; чуть заметно прихрамывал. Да, теперь рыбоохрана здесь – в первую голову его забота, забота старшего инспектора: Потапов переходил к нему в подчинение. Как бы там ни складывались в дальнейшем их собственные отношения, сейчас важно было войти в курс дела, в обстановку, что сложилась на реке, в общественные и производственные отношения, наконец в историю, этнографию и географию местности, Шумейке пока незнакомой.

– Значит, эти парни с лесной станции с вами в контакте?

– Хорошие парни, заботятся о природе, – согласился Потапов. – Только сказали, что лодки больше не дадут, испортили им лодку.

Шумейко потрогал рваные закраины дюраля: дырка в общем была невелика.

– Заплаточку нужно припаять, – сказал он. – Только и всего.

– Да уж припаяем, мы брали у них, наш и ответ.

– Ас лесной станцией нужно искать точки соприкосновения. В сущности, за одно стоим.

– Это конечно. Мы вообще организация бедная, до начальства нашего, что в Питере [1], отсэдова верст не сосчитать. Чуть какой ремонт – выкручивайся, как можешь. Вот позапрошлым летом делали в леспромхозе нам поршня, меняли прокладки, цилиндр протачивали, а взамен, значится, я подрядился отработать катером на лесосплаве. Правда, это с согласия райинспектора, что в Родниках, ну, а райинспек-тор супротив тоже не мог пойти: без ремонта куда?.. Вот, значится, мы на лесосплаве бревна растаскиваем, хлысты эти самые, с заторами воюем, а браконьеры по реке бесчинствуют. Вот такая картина, живопись на постном масле. Хочешь – смотри, хочешь - нет.