Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗

— А ты разве занимаешься стряпней? — спросил Кишнайя снисходительным тоном. — «Рыболов и повар, — думал он, — бедный человек! И таким людям поручают охрану Нана-Сахиба… Нет, право, не составляет никакого труда завладеть героем восстания после отъезда Сердара… Знай я это…»

— Кухня, бабу, не имеет тайн для меня, — продолжал провансалец, — каждый день я сам готовлю принцу разные кушанья… Это прелесть, уверяю тебя.

И он щелкнул языком с видимым наслаждением.

— Он напрасно уезжает… Вместо того, чтобы начинать свои игры с англичанами, оставался бы лучше здесь, где я забочусь о нем, холю его… Впрочем, это его дело; есть люди, которые по-своему понимают, что такое счастье.

Все подозрения тхуга мало-помалу улетучивались. Вначале он боялся какой-нибудь ловушки; исполняя такое опасное поручение, он все время должен был держаться настороже и ни за что не согласился бы на такую раннюю прогулку ни с одним туземцем, а тем более с европейцем из свиты Нана-Сахиба. Прогулка на озеро показалась бы ему еще опаснее, не играй Барбассон так прекрасно свою роль. Вид у него был такой добродушный и безобидный!

— Следовательно, — сказал тхуг, желавший окончательно покончить с сомнениями относительно своего спутника, — ты думаешь, что Нана не прав, желая попытать счастья?

— Имей я возможность помешать этому, он не поехал бы сегодня вечером с тобой… Уезжать, чтобы рисковать жизнью, когда можно жить спокойно, — безумие, которого я не понимаю. Да и потом, если правду говорить, — продолжал Барбассон тоном доверия и понижая голос, — моя служба при нем кончится, и я потеряю хорошее место. Сердар поместил меня в Нухурмур, чтобы я после его отъезда занимал принца и рассеивал его черные мысли; теперь я не буду больше ему нужен, а чтобы ехать за ним на войну — благодарю покорно! Пусть на меня не рассчитывает… Я доеду с ним до Биджапура, чтобы получить отставку у Сердара… А там до свидания, милая компания, — я еду во Францию!

Эти слова Барбассон мог сказать тем более естественным тоном, что подобные мысли давно уже бродили в его голове после того, как он получил королевский подарок от Нана-Сахиба. Но в эту минуту Барбассон думал о другом; вид старого врага, которому он приписывал смерть Барнета, вернул ему всю его энергию, и ради мести он превратился в авантюристов прежних дней.

Тхуг не верил своим ушам.

— Как, — сказал он с удивлением, — ты разве не был комендантом Нухурмура во время отсутствия Сердара?

Барбассон чувствовал, что от его ответа будет зависеть решение Кишнайи, потому что хитрый туземец не делал ни шагу, чтобы двинуться к выходу.

— Я — комендант! — воскликнул он с самым добродушным видом. — А кем бы я командовал? Бог мой! Я никогда не держал ружья в руках; так меня зовут здесь ради шутки… Командовал тот, другой.

— Кто другой?

— Да Барнет, твердый, как сталь! Плохо приходилось от него душителям и англичанам. Ты разве не знал Барнета, правую в руку Сердара?

— Он с ним, конечно?

— Нет, он умер! — отвечал провансалец с волнением.

Последние сомнения тхуга исчезли; чем рисковал он с таким безобидным человеком? С другой стороны, его можно будет заставить разговориться и разузнать от него кое-что о Нана-Сахибе и Нухурмуре.

— Идем, сахиб, — сказал Кишнайя, решившийся наконец выйти.

Молния мелькнула в глазах Барбассона, но он шел впереди и тхуг, к счастью, не заметил этого. Через несколько минут они пришли к озеру, и наступил критический момент. В маленьком заливе стояла та самая шлюпка, с помощью которой Кишнайя год тому назад захватил в плен своего нынешнего спутника и Барнета; Барбассон боялся, как бы тхуг, при виде шлюпки не вспомнил о том, что было, и не узнал бы его. Но за это время Барбассон так растолстел, что стал неузнаваем, и к тому же еще больше прежнего оброс бородой… Кишнайя подошел к тому месту, где стояла шлюпка, не выказав ничего такого, что могло бы оправдать опасения его спутника. Барбассон прыгнул в шлюпку, и тхуг после небольшого колебания последовал за ним.

— Я думал, мы будем ловить рыбу с берега, — сказал он.

— О, мы далеко не уедем, — отвечал провансалец, — мы найдем здесь рыбу получше, вот у того островка, который ты видишь, в ста ярдах отсюда.

Не прошло и пяти минут, как шлюпка пристала к островку и остановилась под единственным деревом, как будто нарочно выросшим тут, чтобы рыболовы могли укрыться под его тенью. Барбассон приготовил удочку своему спутнику и показал, как надо ею пользоваться. Теперь, когда добыча была у него в руках, ему захотелось поиграть с ней, как кошка с мышью. Кроме того, Барбассону очень хотелось приготовить кушанье из рыбы, пойманной главарем тхугов.

Когда Барбассон вспоминал ужасную смерть Барнета, он не уступал каннибалам в жестокости.

Несмотря на то, что тхуг был новичком в этом деле, рыбы было так много и приманка — бобы полусваренные в воде с терпентинной эссенцией, — так хорошо приготовлена, что каждая закинутая удочка приносила рыбу. Кишнайя объявил, что он наслаждается, как король, и скоро, пожалуй, сделается страстным поклонником рыбной ловли.

— Ладно! Скоро ты будешь ловить рыбу в Ахероне, [34] — сказал по-французски провансалец.

Рыбная ловля шла прекрасно, и радость наполняла их сердца, хотя и по различным причинам. Они беседовали, как старые друзья. Кишнайя расспрашивал своего спутника о Сердаре и Нана-Сахибе, об их подвигах, о жизни, которую они вели в Нухурмуре, о борьбе, которую им приходилось выдерживать. Любопытство его было неистощимо; Барбассон со своей стороны очень любезно отвечал на его вопросы.

«Осужденному на смерть ни в чем не отказывают», — думал он про себя.

И он рассказывал о разных приключениях, о которых будто бы слышал и в которых Кишнайя также играл немаловажную роль. По прошествии целого часа проведенного таких разговорах, Барбассон подумал, что пора кончать; тхуг наполнил уже половину корзины, предназначенной для рыбы. Они говорили в это время о Барнете, и провансалец, бросив взгляд в сторону тени от дерева, чтобы убедиться, не испортились ли его приготовления, решил воспользоваться этим разговором.

— Ты все время рассказываешь мне о Барнете необыкновенные вещи, — сказал тхуг.

— О, это еще ничего — отвечал Барбассон, он был очень добр и отправлял на тот свет самых жестоких врагов таким образом, что они даже не подозревали, в то время как… а сами наверное замучили бы его.

— Ты удивляешь меня.

— Все было так, как я говорю… Хочешь, в доказательство расскажу тебе одну историю?

— Хорошо… Это очень интересует меня, а ты так хорошо рассказываешь.

— Это еще больше тебе понравится.

— Я уверен.

— Представь себе, — начал Барбассон, привязывая удочку, чтобы ничто не мешало его движениям, — один из самых ожесточенных врагов его попал ему в руки; негодяй считал себя погибшим и дрожал всем телом; убить человека в таком состоянии было не в характере Барнета; сердце у него было нежное. «Попади я к тебе в руки, — сказал он пленнику, — ты резал бы меня на мелкие кусочки и заставил бы страдать два-три дня, а я тебя прощаю».

— Какое величие души!

— Дослушай конца! Тот не верил ушам. «Помиримся и будем друзьями, — продолжал Барнет, — и чтобы скрепить этот разговор, пойдем позавтракаем вместе». За завтраком царило самое сердечная веселье; негодяй, считавший себя спасенным, обнимал колени своего великодушного врага. Барнет, одним словом, обращался с ним так хорошо, что тот сказал, будто лучше этого дня у него не было еще в жизни. За десертом и после кофе, — о, Барнет умел угощать, — оба отправились покататься в лодке; во время катанья Барнет, объясняя своему новому другу, каким образом моряки обращаются с парусами и как перевязывают их, взял веревку из кармана и соединил обе руки друга вот так…

Барбассон взял небрежно руки Кишнайя и положил их одна на другую, как бы демонстрируя свои слова.

— Он обвязал их веревкой, — продолжал он свой рассказ, — и сделал узел, называемый «мертвой петлей», потому что его нельзя развязать.