Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗
Увы! Это был уже не тот бесстрашный Барбассон, которого мы знали, всегда готовый принять участие в заговорах, сражениях и в героических похождениях; вот почему Сердар, заметивший эту перемену из писем, которые получал в Европе, не нашел возможным призвать его к себе по приезде и дать ему какую-нибудь роль в большом заговоре.
Барбассон думал теперь о благах земных, говорил, что англичане прекрасно делают, желая сохранить Индию, словом, он сделался консерватором с тех пор, как Нана-Сахиб подарил ему в награду за услуги целый миллион звонким бенгальским золотом.
История свидетельствует, что благосостояние и богатство изнеживают народы, и Барбассон подтверждал это правило. Его тянуло вернуться в Марсель, прогуливаться по Канебьере и слушать, как говорят:
— Смотри-ка, ведь это наш Мариус, сын дядюшки Барбассона, продавца блоков… Он, видно, нажил деньжат у турок!
Ему хотелось поглядеть, как будут лопаться с досады его двоюродные и троюродные братцы, любимцы коллежа, которые сделали карьеру по судебной части и получают всего две тысячи четыреста франков жалованья… Нет, Барнет на его месте давно бы махнул домой, а он, Барбассон, будет очень наивен, если не поступит, как Барнет. Но — терпение! Следующая почта принесет ему отставку.
Он был настолько осторожен, что перевел свой миллион во Францию через посредство банкирской конторы в Бомбее и поручил своему нотариусу купить прелестную виллу по соседству с Бланкардом, где он воспитывался у кормилицы. Он предполагал кончить свои дни мирным землевладельцем, предаваясь воспоминаниям о Барнете и пользуясь услугами искусной кухарки, которая будет полностью угождать его гастрономическим вкусам.
В ожидании часа своего освобождения он заботился о хорошем столе в Нухурмуре и пристрастился к рыбной ловле на озере, где он совершал чудеса. Хотя он был новичком в этом виде спорта, но ввиду того, что имел дело с рыбами, которые не умеют защищаться против хитрых измышлений человека, легко ловил их на приманку.
Нана-Сахиб, который ничего больше не боялся после трагического конца Максвелла и исчезновения Кишнайи, чувствовал себя настолько уверенно под охраной своего отряда, что начал выходить из своего убежища и, находя общество Барбассона очень приятным, также сделался страстным рыболовом. Вот уже несколько дней, как они сидели каждый день, молчаливые и неподвижные, на берегу озера, терпеливо ожидая, когда Сердар пришлет им известие о себе.
Фредерик де Монморен давно уже знал, что Нана-Сахиб, несмотря на замечательное мужество, с каким он вел свои войска, подвергая опасности свою жизнь, не имел качеств, необходимых для заговорщика. Поэтому он тщательно скрывал свое возвращение от принца, решив предупредить его только в самую последнюю минуту, чтобы обезопасить себя от какой-либо неосторожности с его стороны.
— На коня, Нана! — скажет он ему в один прекрасный день. — Вся Индия восстала, и мы начинаем снова!
Он был уверен, что найдет в нем героя знаменитой битвы на равнине Джуммы.
Молчание друга очень удивляло Нана-Сахиба; сдержанный, как все люди Востока, он никогда не выказывал беспокойства. Но вот в один прекрасный день он получил тайное сообщение общества Духов Вод, приглашавшее его быть готовым на всякий случай, не говоря ничего окружающим, так как Декан готовится сбросить с себя иго; оно уведомляло его также, что делегация от Тайного Совета явится за ним, когда наступит время стать во главе восстания.
Это Кишнайя готовил свои сети. Однако спустя некоторое время, Арджуна, настоящий брахматма, прибыл в Нухурмур, куда его проводил сын Анандраена; он подтвердил это, прибавив также, что ждет возвращения Сердара. В этот день все торжествовало в Нухурмуре, и Барбассон, посоветовавшись по своему обыкновению с памятью Барнета, объявил, что лучше сто раз начать борьбу, чем продолжать вести уединенную жизнь, на которую их обрекли. А про себя провансалец говорил: «Я уверен, что Барнет, став миллионером, направился бы в сторону французской территории, чтобы отплыть на первом пароходе, отходящем в Европу, — единственное место, где можно спокойно наслаждаться своим состоянием. А если бы Барнет сделал так, то почему и мне не поступить так же? Ведь Барнет был олицетворением честности. К тому же Нана дал мне этот миллион в награду за мои услуги, — значит мы, квиты, и я свободен».
Составив мысленно этот план, Барбассон с нетерпением ждал случая покинуть гроты Нухурмура. Послушай только его — так все бы сейчас отправились в Биджапур, чтобы присоединиться к Сердару.
Ах, Барбассон! Ты хочешь запятнать бегством свою жизнь, полную упорной борьбы, мужества, энергии и самых опасных предприятий! К счастью, судьба в память о твоих прежних заслугах решила иначе, и в минуту опасности в тебе снова проснулось сознание долга.
Как только Сердар узнал тайну перевоплощения Кишнайи и его смелые маневры, он тотчас же послал факира в Нухурмур, чтобы предупредить Барбассона и Нана о возможности прибытия к ним предателя. Но по роковой случайности, весьма обычной для Индии, посла укусила ядовитая змея; он умер, и труп его спустя несколько минут сделался добычей шакалов. В Нухурмуре поэтому ничего не знали о том, что случилось в Биджапуре, когда в один прекрасный вечер явился Кишнайя с депутацией от общества Духов Вод; все были в масках, согласно уставу Совета Семи, и, в довершение несчастья, Арджуна, которого Сердар не мог ни о чем известить, занимая его место, признал их за членов Совета.
Кишнайя к тому же привез брахматме, Нана-Сахибу и Барбассону вести о Сердаре. Он настолько хорошо был осведомлен обо всем, что ему не составило труда сыграть свою роль и обмануть принца и его свиту. Поэтому решено было на следующий же день присоединиться к Сердару. Вечером, перед тем как ложиться спать, тхуг отправил посла к сэру Джону Лоуренсу.
В этом послании, полном уверенности в успехе, был намек на Барбассона, потому что провансалец почти весь день не спускал пытливого взгляда с главаря тхугов.
По мнению тхуга, все шло к лучшему, но он все же постарался внушить некоторые опасения сэру Лоуренсу с целью придать себе больше веса в глазах вице-короля. Барбассон, однако, не без причины смотрел на тхуга с таким упорством. Провансалец не говорил на телингском наречии Малабарского берега, которым преимущественно пользовался Кишнайя. Как все люди, не знающие какого-нибудь языка, он легко удерживал в памяти только те звуки, сочетания которых больше всего поражали его ухо. Слушая, как Кишнайя говорил о Сердаре, Барбассон обратил внимание на произношение им этого имени. Предводитель тхугов обладал совсем другой интонацией, которая не походила на интонацию живущих в Нухурмуре, что особенно было заметно при произношении имени Сердара. И чем больше вслушивался провансалец, тем больше ему казалось, что он уже не в первый раз слышит эту характерную интонацию.
Барбассон отличался прекрасной памятью, хотя это не помешало ему сказать: «Будь жив бедный Барнет, он сообщил бы мне кое-что на этот счет».
Напрасно ломал он себе голову над тем, где он слышал этот голос, — память отказывалась служить ему. Но он не отчаивался, ибо чем больше думал, тем больше приходил к убеждению, что с этим связано что-то весьма важное.
День прошел в этих размышлениях, и его бесплодные старания не увенчались успехом; он не мог свободно заняться этим, так как вынужден был ежеминутно отвечать на просьбы своих товарищей и вопросы вновь прибывших. Ночь, дав ему возможность удалиться, должна была облегчить и его изыскания. Он занимал прежнее помещение Сердара — место, которое он занял в качестве старшего коменданта крепости. Удалившись на покой, Барбассон тотчас же занялся приведением в порядок своих мыслей.
— Ну-с, — сказал он, — будем рассуждать логично, как всегда делал бедный Барнет, ибо Барнет был олицетворением логики. Я поражен знакомым произношением этого замаскированного члена общества Духов Вод и нахожу, что уже слышал его. Это важно лишь в том случае, если я могу приписать знакомые интонации одному и тому же лицу; если же это сходство в тоне и разговоре принадлежит двум разным лицам, то я напрасно ломаю себе голову. Но если, как я имею основание думать, это одно и то же лицо, которое я уже слышал, то таинственный субъект начинает казаться мне подозрительным. Я не могу его узнать под маской, зато он может прекрасно видеть, кто мы, и если он не напоминает мне, при каких обстоятельствах мы с ним виделись, значит, он имеет важные причины скрывать свою личность. Исходя из этого, я должен узнать, где я видел это лицо вместе со своим другом. Прибегнем же к исключению неизвестных из нескольких уравнений.
