БЛАТНОЙ - Демин Михаил (книги без сокращений .txt) 📗
— Но ты уверен, уверен в том, что наших имен там не было? - спросил тогда Солома.
— Ну, во-первых, - сказал я, - если б они там были, то нас бы здесь уже не было!
— Пожалуй, - раздумчиво покивал Солома, - это резонно.
— Единственный, кто значился в списках, я сам! Правда, не под своим именем, а под шифром… Ни имени, ни клички я, слава Богу, им не дал, вымарал, чуть не перессорился со всеми.
— А все же поберегись, - проворчал один из урок по прозвищу Седой. - Чем черт не шутит? Вдруг кто-нибудь да раскололся… Они, фрайера, народ на расправу жидкий.
— Эх, браток, ты этих ребят не знал, - сказал я. - Какие были люди! Кремень! Нет, в них я уверен. Да и как, собственно говоря, теперь беречься?
— Ну, хотя бы не отзывайся на шифр, - сказал Солома. - Вообще забудь о нем. Понял? И не вздумай обращаться к этому возчику. Может быть любая провокация… Имя, допустим, следствию неизвестно, но ведь цифра-то в списках есть! И стоит она там под литерой «у» - уголовник. Вот на эту цифру и будут тебя ловить как на крючок.
— О, проклятье! - я даже застонал. - Ну почему, почему у меня такая доля? С самого начала, с сорок седьмого года, за мною ходит по пятам то сучий нож, то новая статья… И срок-то небольшой, и осталось сидеть совсем немного - и все равно, все равно… Ни минуты отдыха, ни единого просвета!
— А ведь и верно, - протяжно сказал Солома. Тебе же, малыш, скоро освобождаться!… Сколько еще осталось?
— Немного, - отмахнулся я, - боюсь говорить. Никола Бурундук вот также размечтался о свободе, а через десять минут под пулю угодил.
— Да-а, - пробормотал Седой. - Чума прав, конечно. Наша жизнь как генеральские погоны - без просветов.
— Или как в сказке, - прибавил кто-то. - Чем дальше, тем страшней.
— Или как в самолете, - сказал Солома. - Тошнит, а не вылезешь.
— Или же как картошка, - заключил я. - Если сразу не съедят, потом опять посадят.
До окончания моего срока оставалось действительно немного - всего лишь год! Свобода приближалась, брезжила… И все же я с каким-то суеверным упорством избегал о ней говорить и даже думать. Да, да, даже думать о ней я порою боялся - и неспроста!
Я ведь шел все время по краю беды, по самому краешку, по острию ножа… Балансировал на этом острие и в любой момент мог оступиться, сорваться.
В конце сентября, когда уже полыхал, осыпаясь, полярный осинничек и багровели редкие кущи берез, и в синеве - над поймами Енисея - тянулись и таяли лебединые косяки, в эту пору штрафняк наш внезапно и странно преобразился.
Если раньше нас морили голодом, то теперь вдруг начали кормить до отвала. Трехсотграммовую пайку отменили, хлеба стали давать вволю (большую буханку на двоих!). Изменился и приварок. Вместо прежней жиденькой болтушки из отрубей появилась (причем в изобилии!) густая перловая баланда и овсяная каша. Штрафной истребительный лагерь как бы превратился в санаторий.
Раздобревшие, опухшие от еды и безделья, блатные слонялись по зоне и недоумевали: что же, собственно, творится? Может быть, Сталин решил объявить всеобщую амнистию и это - первый знак грядущих благостных перемен? Или, может, в стране изменилась власть? Сталин умер, и пришло новое правительство? Разговоров на этот счет было множество. Догадки высказывались самые фантастические. Большинство склонялось к мысли о новом правительстве. И только старые, матерые урки не разделяли общих восторгов.
— Вот увидите, - пророчествовал Солома, - это все не к добру! Тут какой-то подвох… Какая-то подлость… Не может быть такого правительства, чтобы оно зазря кормило! Этот овес еще нам боком выйдет, ребятишки.
И он, поднося ко рту ложку с кашей, недоверчиво, с опаской поглядывал на нас.
И однажды утром штрафняк опустел; нас повели к реке, погрузили в крытые баржи… Спустя неделю мы были уже в Дудинском порту - вблизи Карского моря. И только там наконец-то поняли, в чем дело: этап наш, оказывается, предназначался для отправки на Новую Землю - в угольные шахты!
На полярном этом острове (расположенном в Ледовитом океане, за семидесятой параллелью) условия были таковы, что выдерживал их не каждый. Там требовались крепкие руки. Людей для новоземельных рудников отбирала особая комиссия. И нас, как выяснилось, откармливали специально для нее!
Не только я один, все тогда были в панике. Все понимали, что Новая Земля - это конец! Для тех, кто попадал на этот остров, возврата назад уже не было. Не могло быть.
Нужно было как-то спасаться. Но как? Я не знал… Зато друзья мои сообразили сразу.
В сущности, единственной причиной, по которой комиссия могла отвергнуть любого из нас (несмотря на наши сытые лоснящиеся морды), была болезнь. Особенно болезнь инфекционная, заразная. И вот блатные в спешном порядке стали превращаться в сифилитиков и чахоточных.
Делается это в общем-то просто. Для того, чтобы получился, например, сифилис, необходимо прижечь горящей папиросой член - самую головку… В итоге образуется язвочка. Ну а все остальное зависит уже от актерского мастерства! Этим способом как раз и воспользовался Солома. Я же не рискнул, пожалел себя и предпочел имитацию туберкулеза: насосал из десен кровь и потом беспрерывно плевался в присутствии начальства, хрипел, задыхался, хватался за грудь. Некоторые из блатных изображали эпилептиков, бились в припадках; это тоже весьма эффектно. Нужно только не забывать пускать изо рта пену; для этого вполне годится простое банное мыло.
Конечно, будь у комиссии больше времени в запасе, она, без сомнения, разобралась бы во всем. Но возиться с нами, дожидаться результатов анализов она уже не могла. Осень кончалась; с Карского моря накатывали низкие, седые, отягченные снегом тучи. Наступила пора предзимних штормов. А здешние широты славятся ими…
В результате почти половина нашего этапа спаслась от беды - осталась на материке. Остался и я. На этот раз мне повезло!
И вскоре опять я сидел в барже, в закрытом и смрадном трюме. И снова вокруг меня бурлила шпана. И опять я терялся в догадках, не зная, куда на этот раз меня гонит судьба. И не мог, не смел поверить в близкое свое освобождение…
