БЛАТНОЙ - Демин Михаил (книги без сокращений .txt) 📗
Фраза Роберта о том, что журналистика - путь в литературу, запомнилась мне накрепко. И также запали мне в душу прощальные слова Левицкого: «Покуда цел - делай свое дело, прорывайся к удаче!» В сущности, оба они говорили об одном… Они верили в меня! И за это я был им благодарен.
Я ждал хоть какой-нибудь весточки от Левицкого… И дождался в конце концов.
В первый раз это случилось на исходе зимы - после масленицы.
Масленица, кстати сказать, ознаменовалась у нас очередной голодовкой. На сей раз виною всему был не буран, а традиционный этот праздник. Перепившаяся администрация попросту забыла о нас. И опять бесновалась и выла у вахты толпа, и снова били по зоне пулеметы. И долго потом лежали в предзоннике трупы заключенных, сваленные там грудою, как дрова. Убитых было пятеро, раненых же - вдвое больше. И вот, несмотря на то, что лагерь наш, судя по всему, был лагерем смертников (недаром его и соорудили в такой глуши, в стороне от жилья!), несмотря на это, пострадавшим все же оказали необходимую помощь. (На сей счет, очевидно, существовали какие-то специальные инструкции.) Откуда-то прибыли вдруг лекари, санитары, и в зоне - в течение недели - действовал открытый медпункт.
Среди прибывших к нам врачей оказался один дантист. К нему-то я и обратился, мучимый зубами. Последнее время они сильно донимали меня, не давали житья. Я несколько раз скандалил, добиваясь врача, подавал заявления, однако все было безрезультатно. Теперь я наконец решил воспользоваться случаем! Дантист - маленький, сухощавый, в железных очках - аккуратно записал мое имя, фамилию. Усадил на лавку. И затем привычным движением раздвинул мне пальцами губы.
— У вас, мой друг, - сказал он, - не столько зубы болят, сколько десны… Ярко выраженный скорбут.
— Это что ж такое?
— Ну, говоря попросту, цинга.
— Ай-ай, - встревожился я. - Этого только не хватало! И чем же скорбут лечат?
— Витаминами, - усмехнулся он, - свежими фруктами, овощами…
— Вы что, - нахмурился я, - смеетесь?
— Конечно! - он дернул плечами. - А что еще остается? Но если уж говорить серьезно, то я посоветовал бы вам хвойный отвар. Приготовлять его несложно. Я распоряжусь. Напиток это малоприятный, но принимать его надо обязательно. Учтите - обязательно! У вас уже начинают шататься некоторые зубы.
— Вот они-то, вероятно, и ноют, - заметил я. - Сколько их?
— Да немало, - он еще раз заглянул в рот - покопался там. - Вот… И здесь тоже… Итого, ровным счетом, шесть!
— Круглая цифра, - пробормотал я, отплевываясь и кряхтя.
Все это время в помещении толкались санитары. Теперь они вышли, и мы с врачом остались вдвоем. И тогда, вплотную приблизив ко мне лицо, он проговорил с особой внятностью:
— Есть еще и другая круглая цифра - восьмерка!
— Восьмерка? - повторил я, невольно привстав.
— Сидите, сидите, - шепнул он строго. - Вам привет от Левицкого.
— Ну, что он? Как? - заторопился я. - Как вообще дела?
— Как обычно, - ответил врач уклончиво. - Многого я вам не могу сообщить, не уполномочен. Но есть одна новость, которую он меня специально просил передать вам. Специально! Ваши бумаги уже отправлены. Ушли по назначению - в Красноярск!
— Какие бумаги? - не понял я. - Погодите… - Но тут же я сообразил, в чем дело; очевидно, речь шла о моих стихах. - Эта новость от Кости?
— Да, да. Именно от него.
— И больше он ничего не хотел мне передать?
— Пока нет. Ну а в дальнейшем будет видно… Ждите!
— Послушайте, - сказал я. - Нельзя ли как-нибудь наладить постоянную связь? Вы же сами понимаете, какая тут обстановка. В данном случае нам с вами - если так можно выразиться - повезло… Но ведь рассчитывать на подобные эксцессы нелепо! Неужели у вас нет какого-либо надежного способа?
— Есть, - ответил он. - А как же! - оглянулся на дверь, поджал губы. - Возчик, который привозит сюда продукты, - наш человек… Шепните ему свой код. Назовите цифру.
И уже другим голосом (потому что в комнате опять появились сторонние лица) сказал, протирая тряпочкой окуляры:
— Хвойный отвар - весьма действенное средство! Но учтите: употреблять его надо регулярно. Без кривляния, без фокусов. Регулярно! Иначе никаких жалоб мы принимать не будем.
Следующее известие дошло до меня нескоро. И принес его не возчик, а начальник нашего лагеря.
Он явился в зону поздним вечером, сопровождаемый многочисленной свитой из надзирателей. Все они были явно под хмельком.
Штрафников выгнали из бараков - собрали у вахты. И здесь, надсаживаясь от крика, начальник объявил нам о том, что группа заключенных, повинных в подпольной антисоветской деятельности, недавно особым совещанием приговорена к высшей мере социальной защиты - расстрелу!
Ему подали бумагу. И, загораживаясь ладонью от косых солнечных лучей (было уже лето, давно наступил полярный день, и над горизонтом, не затмеваясь, бессонно кружило косматое сплющенное светило), загораживаясь и морщась, он зачитал имена приговоренных.
Среди них оказались все мои друзья из цээрэмовского комитета: Левицкий и Борода, и Витя, и старый переводчик, и потомок опальных князей Оболенских, и зубной врач - тот самый, с которым я виделся недавно… Перечень этот занял немало времени. Начальник зачитал список до конца. И добавил с перепойной натугой:
— Приговор приведен в исполнение! Вот так. Сделайте из этого выводы для себя.
Население лагеря в эту ночь долго не могло успокоиться: известие, принесенное начальником, взбудоражило всех. Блатных прежде всего поразил сам факт существования на нашей стройке активного политического подполья. О нем ведь, по сути дела, не знал никто - помимо меня, Соломы и еще троих надежных урок из ЦРМ, с которыми я успел потолковать в свое время… И покуда шпана гудела и волновалась, обсуждала услышанное, мы - все пятеро - собрались на моих нарах в углу, в затишье. Уединились там и тоже предались размышлениям. Как это произошло? Почему? По какой причине? Вероятно, их кто-то предал, настучал. А может быть, случилось именно то, что я предсказывал с самого начала: каким-то образом все их списки попали в чужие руки…
