Приключения 1968 - Жемайтис Сергей Георгиевич (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗

Долго мучившие его сомнения относительно стойкости комсомольцев сегодня разрешились. Теперь он безошибочно может сделать выбор. Теперь он знает, с кем можно отправляться к белым. Вот эти четверо стоят тысячи таких, как те семь, что сдрейфили перед «петлями»…

Он собирался отправляться к белым через неделю после эпизода в лесу. Проект был близок к осуществлению. Но в это самое время белые армии покатились от Орла на юг. Надобность в осуществлении проекта миновала.

Теперь надо было думать уже совсем о другом.

Тифлис… Он такой же, каким помнит его Камо: всегда солнечный и зеленый.

Вот наконец и она — мирная, спокойная жизнь, во имя которой отдал он все, что только мог отдать. Покой… Неужели Камо принадлежит теперь самому себе?

Кабинет, телефоны… «подчиненные»… секретарь, акты, протоколы… Да, он — начальник учреждения… Странно… Никогда он не думал об этом… Ему мучительно трудно сидеть на этом кресле, в которое посадила его партия, слушать доклады, делать то, что делают в своих учреждениях тысячи партийцев… Что ж, надо… Это — будни революции…

С каким наслаждением он бросился бы сейчас в прежнюю тревожную, столь родную и понятную ему обстановку, оставшуюся там, далеко в прошлом!

— Ничего, ничего, брат… привыкнешь… надо привыкать изучать экономику, надо научиться быть искусным руководителем советского учреждения, — говорил ему Котэ. — Хватит, боевая работа кончилась. Теперь наступила очередь управлять громадной машиной. Это — сложнее и труднее, чем экспроприировать денежные транспорты и симулировать четыре года сумасшествие… Да, брат. Знаю, ты не умеешь быть чиновником… Вон, ты со служащими держишься так, будто ты у всех у них детей крестил.

Так говорил Котэ, изредка навещая старого своего друга. Они подолгу засиживались, много говорили о революции, вспоминали прошлое. Как-то раз Котэ остановил свой взгляд на волосах Камо. Он как будто заметил их в первый раз:

— Э-э… да ты совсем старик!.. Не ожидал. Седин-то сколько!

Камо улыбнулся и согласился:

— Старик.

— А ведь как будто вчера был тот день, когда ты пришел к нам впервые. Щупленький, черный, с глазами, как у мыши. Ты угрюмо, исподлобья смотрел на нас, и я тогда усомнился, что из тебя выйдет хороший революционер… Помнишь, как ты взял какое-то поручение и спросил: «Камо отнести это?» Ты тогда плохо владел русским языком. Даже слово «кому» ты не мог произнести правильно… «Эх, ты, Камо, Камо», — помнишь, как окрестил тебя с тех пор Тоба?

— Воды утекло много, — улыбнулся Камо.

Однажды Котэ зашел к Камо и удивился: тот сидел, заваленный книгами.

Котэ тихо подошел к нему и взглянул через плечо. Перед Камо лежала тетрадь с чертежами.

— Что, начинаем учиться? — улыбнулся Котэ. — Одолеваем географию?

— Учусь, брат, учусь, — буркнул Камо. — Задал мне вчера учитель теорему о равнобедренных треугольниках, объяснял, но я ничего не понял, а спросить стыдно. Может быть, ты знаешь доказательство? Покажи.

— Постой, постой, — все больше удивляясь, проговорил Котэ, — откуда все это? Почему?

— Что «почему»?

— Да вся твоя геометрия, книги… Куда ты готовишься?

— Ого, ты не знаешь ничего. Вот смотри.

Он подал ему мелко исписанный лист бумаги. Котэ прочел:

— Понимаешь, — сказал Камо, — я не предполагал, что Ленин знает меня так хорошо. Оказывается, я не знаю себя так. Я никогда не думал об академии и только после получения вот этого письма из Москвы осознал: академия и есть именно то, что больше всего мне подходит. И как это я сам до этого не додумался?..

— Ну, ну, ни пера тебе ни пуха… — сказал Котэ. — Учись, учись, а доказательства равенства равнобедренных треугольников не знаю… Геометрию никогда не учил.

Поздним июльским вечером 1922 года по Верийскому спуску, ведущему к Куре, двигался на велосипеде некий человек. Было душно и темно. Впереди, внизу, замирая от горячего воздуха, медленно ползла черная, пересыпанная огнями моста, река. Позади велосипеда, громыхая и качаясь, катился грузовой автомобиль. На середине спуска машина ускорила ход: шоферу показалось, что дорога свободна. Он дал скорость, всматриваясь в дрожащую и прыгающую в снопе света дорогу, и вдруг заметил, как в этом снопе, близко от машины появился силуэт велосипедиста. Шофер инстинктивно повернул руль, но было поздно: что-то внезапно толкнуло машину и подбросило ее вверх. Шофер мгновенно остановил машину и вгляделся во мрак. Стояла тишина. Только издали, откуда-то с другого берега Куры, доносился шум трамвая.

Шофер хотел уже трогать, как вдруг услышал слабый стон. Тогда он сошел с машины и увидел, что у дороги валяется велосипед, а недалеко от него лежит человек, уткнувшийся лицом в пыльную дорогу.

Через десять минут велосипедист был доставлен в ближайшую больницу, а еще через два часа врач, оказавший первую помощь пострадавшему, доложил члену Совнаркома, спешно прибывшему с какого-то заседания, что положение раздавленного безнадежно, пульс прекращается и что человек, которого записали в книге больницы под фамилией Камо, умирает…

1929—1930 гг.

Дмитрий Морозов, Александр Поляков

ДОНЧЕКА ДОКЛАДЫВАЕТ…

Повесть

1. Москва вызывает Ростов

В этот час над заснеженными просторами России только что начал заниматься неторопливый мартовский рассвет. Холодный и влажный ветер завывал над полями, белил хмурые, утонувшие во мгле села, заворачивал в спящие чутким сном города, теребя на стенах домов обрывки приказов и распоряжений бесчисленных комендантов и штабов прошлых лет.

Шел март 1921 года — первая сравнительно мирная весна огромной опустошенной войнами страны. Разбит Колчак, бежал за границу под крыло Антанты генерал Деникин, опрокинут в море барон Врангель, но еще гремят то там, то здесь выстрелы, еще скачут в ночной тьме по тайным дорогам кулацкие банды. Врываются нежданной бедой в села.

И опять земля через осевший мартовский снег принимает в себя горячую алую кровь, давшую цвет знамени нового, небывалого в истории государства.

В предрассветной тишине на мартовском тревожном ветру гудят басовыми аккордами телеграфные провода. Со всех концов страны, еще только просыпающейся к новому дню, тянутся они в древнюю, но озаренную теперь иным светом Москву. Там — Ленин…

Провода бегут из Москвы на юг вдоль железной дороги, мимо сожженных станций и поселков, и, неслышная посторонним, звучит в них, как биение пульса, телеграфная дробь. Москва вызывает Ростов-на-Дону. Разговор по прямому проводу. Торопливые буквы, наскакивая одна на другую, ложатся на узкую бумажную ленту, сбегающую с плоской катушки: