Приключения 1968 - Жемайтис Сергей Георгиевич (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Гладко выбритое лицо, свежее и здоровое, какое только может быть у человека, вполне довольного своей жизнью, улыбнулось прокурору. Оно было добродушно и приветливо.
— Здравствуйте, господин прокурор, давно мы с вами не виделись…
— Да, — улыбнулся тот, — десять лет.
— Помните, я говорил вам, что мы с вами еще встретимся. Как видите, обещание свое я выполняю.
— Да… Однако у вас такой вид, будто вы собираетесь играть на сцене.
— Что ж, привычка. Что дано природой, того люди не отнимут.
Прокурор опустился на скамью и взглянул в лицо Камо. «И чего это он так радуется? Смерти?..»
— Если бы я падал духом, господин прокурор, на моей могиле давно уже должна была бы вырасти трава в десять аршин. А я, как видите, еще имею возможность следить за своим туалетом.
Наступило недолгое молчание.
— Слушайте, удивительный человек, — заговорил вдруг прокурор, — что заставляет вас делать все это — бомбы бросать и вообще черт знает что?
— Простите, господин прокурор, но я не спрашиваю вас, что заставляет вас требовать для людей смертной казни?
— Гм… Вы — чудак.
— Таким рожден. Рад бы в рай, да грехи не пускают.
— Вы знаете, что вам угрожает?
— Еще бы!
— И вы не раскаиваетесь в своих преступлениях?
— Ни на одну минуту. Мне просто забавно это ожидание. Один раз я раскаивался как будто. Это было в Нахаловке, во время восстания, когда меня повели казаки и когда один из них предложил отрубить мне нос. Я заплакал тогда самым искренним образом — не потому, что мне стало жалко своего носа, а потому, что его отсутствие явилось бы неизгладимой приметой, которая угрожала сделать мою работу невозможной.
— Вы действительно ужасный человек.
— Что ж, — вздохнул Камо, — это моя слабость.
В голове прокурора как-то не укладывалось, что этот человек, с такой приятной, почти женственной улыбкой, с таким лицом, мог пройти столь страшный путь…
Дело слушалось при закрытых дверях. Суд состоял из председателя суда — старого генерала, двух подполковников — членов суда, прокурора, защитника и секретаря.
Одиннадцать солдат, окружив скованного по рукам и ногам Камо, с шашками наголо, ввели его в зал. Взглянув на угрюмое лицо прокурора, подсудимый дружески поклонился ему. Прокурор сумрачно отвернулся.
Допрос был короток и ясен, как и последовавшая за допросом речь прокурора.
Во время его речи подсудимый, очевидно не слушая ее, вынул носовой платок, вытер им лицо и, взглянув на кандалы, принялся вызванивать ими какой-то мотив. Только после того, как председатель суда сделал ему замечание, он как школьник оставил кандалы в покое.
Речь защитника была беспомощной и неубедительной, несмотря на все его старание. Чувствуя, что сила фактов могущественнее его доводов, он попросил у суда только одного — «снисхождения и милости».
Подсудимому предоставлено было последнее слово. Его речь длилась недолго. Он сказал:
— Я не раскаиваюсь ни в чем. Обвинительный акт точно инкриминирует мои деяния, которые я совершил. Подтверждаю их полностью. От вас я не жду ни пощады, ни снисхождения. Я буду повешен — факт бесспорный. Сегодня господами положения являетесь вы. Завтра же будем — мы. И тогда мы беспристрастно выясним и уточним, кто из нас преступники — вы или мы. Единственное, о чем я сожалею и что вызывает во мне чувство жалости и собственной вины, это невинно убитые люди на Коджорском шоссе. Мне больно вспоминать об этих жертвах, которые мы вынуждены были принести на благо освобождения народа. Вот все, что я могу сказать.
Суд отправился на совещание и скоро возвратился назад. Его приговор находил Камо виновным в вооруженном восстании в 1905 году, в экспроприации на Эриванской площади, в побеге из Михайловской лечебницы и в попытке разбойного нападения на казенный денежный транспорт на Коджорском шоссе. За каждое из перечисленных деяний закон предусматривал смертную казнь.
Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее месячного срока.
Камо опять препроводили в Метехский замок и поместили в камеру для смертников.
Начальник Метехского замка был поражен. Ни один смертник никогда не вел себя так, как ведет этот человек.
Камо великолепно спал. Так спят лишь люди, успешно справившиеся с важной и большой работой, счастливые, спокойные, не тревожимые никакими заботами. Каждое утро он делал гимнастику. Потом набивал папиросы, читал книги, делился с надзирателем впечатлениями о прочитанном, шутил, смеялся и даже начал полнеть.
Цвет лица его стал здоровым и свежим. Он тщательно следил за своим туалетом.
Во всем замке не было человека веселее и жизнерадостнее Камо. Именно это поведение приговоренного к повешению повергло смотрителя в панику и смущение. Уж не сходит ли этот Камо с ума, на этот раз по-настоящему?
Но врач не нашел у Камо признаков психического расстройства.
И когда смотритель сообщил все это прокурору, явившемуся в замок на свидание со смертником, прокурор ничего не сказал. Он не удивился. Было такое впечатление, будто он ничего другого и не ожидал от Камо.
Прокурор прошел по коридору и остановился у дверей камеры. Надзиратель звякнул ключами и открыл скрипящую дверь.
Камо в это время сидел за столом, углубившись в газету. Услышав позади себя шаги, он обернулся.
— Рад увидеть вас, господин прокурор.
— Может быть, вы, заключенный, имеете какие-либо претензии или просьбы?
— Нет, тут великолепно. Я только теперь в первый раз за всю свою жизнь понял, как тут тихо и удобно, понял и… оценил покой. Все, что полагается для осужденного к смертной казни, все это здесь имеется. Люди вежливые, обходительные, предупредительные. Голодом не морят и — даже наоборот — боятся, чтобы заключенные не голодали, даже… добровольно. Лично же я голодать не собираюсь, господин прокурор, ибо только теперь я понял прелесть аппетита.
— Может быть, вы хотели бы сделать какие-либо заявления… Ну, там — насчет завещания, писем… Пожалуйста, делайте.
— У меня есть только одно заявление, — вдруг решительно сказал Камо, — после того, как я буду повешен, пусть русское правительство отменит смертную казнь.
Прокурор изумленно поднял на него глаза.
— Нет, нет, — продолжал Камо засмеявшись. — Я, конечно, шучу. — Он промолчал и добавил. — Право, прокурор, у меня нет никаких заявлений.
Установилась неловкая пауза. Потом Камо спросил:
— Вы пришли объявить мне, что сегодня я отправляюсь в бессрочный отпуск?
— Нет, совсем не то, — устало ответил прокурор.
— Гм… А что же?
— Видите ли, — пытаясь оживиться, продолжал прокурор, — у меня сейчас возникла полезная для вас мысль. Приближается трехсотлетняя годовщина существования царствующего дома… Еще полмесяца… Мы уже получили проект закона об амнистии. Я, видите, ли, не верю в вашу неисправимость. Дадут вам лет двадцать. Отбудете вы наказание где-нибудь в каторжной тюрьме, а потом… кто знает, может быть, вы и поймете всю прелесть мирной жизни… начнете все по-новому.
Изумленный и смущенный Камо уставился на него. Улыбка, веселость, подвижность — все исчезло. Он медленно отошел к столу, тяжело опустился на табурет и уставился в пол.
— Я этого не ожидал… не ожидал, — пробормотал он глухо.
Прокурор еще раз взглянул на него и молча вышел из камеры.
Месячный срок, установленный законом для представления смертного приговора на конфирмацию главнокомандующего Кавказским военным округом, близился к концу. Но приговор продолжал лежать в портфеле прокурора без движения.
Тяжкую ношу бумажки, таившей в себе судьбу человека, он чувствовал всегда и везде, будь то ложа театра, кафедра судебного зала или домашняя обстановка. Он не мог прийти ни к какому выводу. Его поразила эта невиданная противоположность в одном человеке: «Такое лицо, такие дела»…
Много раз он перечитывал приговор, пытался составить текст препроводительной бумажки на имя главнокомандующего — и не мог. Перо не подчинялось требованию закона. Еще через полмесяца — амнистия…
