Атлантида под водой - Каду Ренэ (лучшие книги онлайн txt) 📗
О сила древнего пламени! Твое дыхание, срываясь с губ матери, согревает уже похолодевшие руки ребенка. И губы Сидонии раздвинулись, своей влажностью и теплотой и холодком зубов заставив Стиба вздрогнуть, глаза ее полуоткрылись, и руки, которым мозг еще не сообщил о катастрофе, ее еще земные руки инстинктивно запротестовали. Она оттолкнула Стиба и приподнялась. Она еще ничего не понимала, и она не догадывалась о древнем пламени, разгоревшемся за водонепроницаемыми перегородками. Но это пламя сжигало Стиба и властно диктовало ему необычайные по скорости решения, не дав даже сделать паузу радости по поводу воскресения Сидонии. Только сердце его окончательно изменило свой мерный ритм и бешено прыгало. Он удержал Сидонию за руки и заговорил громким задыхающимся шепотом великого Эроса:
— Сиди, мы заживо погребены. Это не фантазия репортера и не сделка Визерспуна. Может быть, нам остается четверть часа жизни. Сиди, вы не откажете мне, вы не имеете права. Это последняя и единственная радость, которая остается нам в жизни, и ради которой только и стоит умереть. Здесь нет ни пастора, ни свидетелей. Нам не у кого спрашивать разрешения. Мы не можем нарушить ничьих приличий. Но мы не смеем умереть, не выполнив нашего предназначения — мужчины и женщины. Сиди, я не спрашиваю вас, согласны ли вы стать моей женой, женой до гроба и даже за гробом, потому что мы уже в гробу, и вы не смеете отказать мне в предсмертной мольбе моей души и вашей, если мы только способны понять ее тайный, ее властный голос.
Обстоятельства действительно громко говорили голосом воды за иллюминаторами в пользу предприимчивого репортера, по привычке выбрасывавшего по тысяче слов в секунду, и в этом голосе не было ни одного довода в пользу целомудрия. Близкая смерть с ее гарантией от всяких последствий и абсолютная посмертная тайна — какая девушка устояла бы перед такими аргументами? Брак, флирт, честь — остались на земле. Сидония не сказала ни да, ни нет. Она бессильно склонилась на плечо Стиба, ничего не соображая, в отчаянии от его беспощадных слов о смерти, ища опоры у последнего живого человека.
В ту минуту, когда рука Стиба пыталась устранить вещественные преграды к осуществлению его желания, то есть попросту незаметно расстегивала первую пуговицу платья Сидонии, а Сидония, казалось, не склонна была придавать этому обычного на земле значения, Том вылез из-под стола, уселся на полу и широко раскрытыми глазами уставился на таинственные действия, происходящие на диване. Затем он кашлянул и заявил:
— Мистер Стиб, мне кажется, что-то произошло. Сидония вырвалась из рук Стиба, поправила прическу и произнесла все те же слова, которые богиня целомудрия веками суфлирует своим поклонницам:
— Мистер Стиб, вы сошли с ума!
Возможно, что на этот раз богиня и не очень заблуждалась. Стиб был близок если не к безумию, то к бешенству. Он закричал, вскакивая с колен:
— А! Я сошел с ума? Хорошо. Так вы будете женой сумасшедшего, и только!
Стиб отломал ножку кресла и кинулся на чистильщика сапог. Сидония вскрикнула и, окончательно растерявшись,
закрыла глаза. Том, однако, по молодости или вследствие иного воспитания, не ожидал событий с такой пассивностью. Он юркнул под стол, фыркнул, схватил с профессиональной ловкостью ногу Стиба и крепко прижался к ней. Стиб с большим трудом стряхнул Тома, едва сохранив равновесие. Но лишь только пылкий влюбленный укрепился на обеих ногах, как очнувшийся профессор Ойленштус схватил за другую ногу репортера и, глядя на него с пола честными, осуждающими, методистскими глазами, торжественно произнес:
— Мистер Стиб, я не спал и слышал все. Вы забыли, что браки заключаются на небесах, а вы собирались совершить уголовное преступление, не говоря уже о нарушении вами всяких понятий о нравственности.
Стиб расхохотался и заревел:
— Вы, кажется, не понимаете, что мы идем ко дну? Уголовное преступление! Может быть, вы еще назовете соответствующую статью закона? Можете вы сообразить, что здесь нет больше законов, что они никому не нужны, как и ваши знания, вы, глупая сова (приблизительный перевод фамилии профессора с немецкого)! Отпустите мою ногу или я пошлю вам внушительное предупреждение о вашей близкой смерти!
Стиб махал ножкой от кресла и прыгал вокруг профессора на одной ноге. Но тот крепко держал его вторую ногу и, не повышая голоса, упрямо, настойчиво повторял:
— Вы клеветали на Библию, вы оскорбили девушку и угрожали старику. Все это зачтется вам.
— Ах, так, — закричал Стиб. — Распишитесь в получении!
Он ударил профессора по голове, и тот откинулся на пол, выпустив наконец ногу Стиба. Но напряжение спало, Стиб почувствовал странную усталость и опустился на диван. Том забился в угол, сжимая кулаки. Сидония подбежала к нему и обняла, как будто защищая. Стиб зевнул, вытянул руки, потрещал суставами, начал насвистывать мотив из оперетки, оборвал его и повернулся к Сидонии:
— Сиди, ваше преступление еще больше моего, если только на свете существуют где-нибудь истинные человеческие законы.
— Странным именем, однако, вы называете отмену Habeas corpus, сэр.
Стиб испуганно обернулся. В углу сидел лорд Эбиси, приподнявшись на руках, и бесстрастно глядел на него.
— Стыдитесь, сэр, — продолжал он. — Вы забыли, что вы — англосакс. В мире есть писаные законы, продиктованные целесообразностью, их издают и отменяют короли и парламенты. Но есть и неписаные законы, законы традиций. Власть королевская или демократическая здесь еще не установлена, это правда. Но пренебрегать законами традиций только потому, что вас отделили от земли несколько жалких миллионов тонн воды, или потому, что вам предстоит встреча с таким пустяком, с точки зрения джентльмена, как смерть, недостойно порядочного человека. Традиции говорят: уважение к седине, женщине и ребенку. Вы — не джентльмен, теперь я это окончательно вижу, вы отвергаете даже Habeas corpus, величайшую традицию величайшей страны.
Стиб обалдело замолк. В салоне раздавался только храп профессора, указывавший на то, что он еще жив. Храп усилился, перешел в сухой кашель, профессор поднялся на руках, отыскал глазами Стиба и сказал:
— Мистер Стиб! Я обвиняю вас в оскорблении религии перед лицом господа, в покушении на два убийства перед лицом законов любой страны и в нарушении нравственности перед лицом общества.
Стиб переводил взгляд с профессора на лорда и обратно. Наконец какая-то мысль озарила его. Он вскочил на стол и закричал с театральными жестами:
— Вы говорите о законах. Хорошо! У вас будут законы! Я для вас отныне — единственный источник закона, потому что мои мускулы сильнее ваших и потому что в руках у меня палка! Я провозглашаю себя королем. Я объявляю всем моим верноподданным: я не потерплю, чтобы кто-нибудь перечил моей воле! Власть дана мне от бога, и горе тому, кто усомнится в ее божественном происхождении! За оскорбление моего достоинства виновных ожидает смерть. Ваша жизнь, имущество и рабочая сила принадлежат мне, и власть моя самодержавна и неограниченна.
Он протянул руку и указал на Сидонию:
— А ты, женщина, принадлежишь мне, потому что я твой король. Так я решил для блага моих верноподданных. Чтобы не оскорблять их религиозных чувств, я предписываю тебе, лорд, как знатоку геральдики, составить подобающий брачный контракт при условии, что он будет выразителен и краток. Впрочем, я сам продиктую его. Вынимайте карандаш!
— Вы с ума сошли! — крикнул лорд.
— Я слышу это сегодня второй раз. Берегитесь! За третьим последует чья-нибудь смерть. Не заставляйте меня прибегать к палке! Будете вы меня слушаться, как вашего короля, или нет?
Лорд Эбиси вздохнул:
— Мне осталось жить несколько минут. Не стоит менять традиций. Я не желаю перед смертью кривить душой даже перед сумасшедшим. Я никогда не признаю вас своим королем.
История отдельного мира за непроницаемыми перегородками творилась с невероятной быстротой, вероятно, в темпе приближающейся смерти. Во всяком случае королевская власть и мятеж против нее возникли почти одновременно. Том спешно готовился к революции, завладев одним из стульев. Сидония плакала. Профессор, помолясь богу, робко высказался за демократическое правление. Стиб гордо отверг это предложение и дал присутствовавшим три минуты, чтобы признать его власть или решиться на все последствия карательных экспедиций. Но еще до истечения срока этого королевского ультиматума лорд Эбиси с неожиданной живостью вскочил на ноги, несколько раз вдохнул полной грудью и крикнул:
