Источник жизни - Линьков Лев Александрович (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
К Большой зарубке несколько раз прилетал самолет, пограничники отчетливо слышали гул пропеллера, однако плотные облака, постоянно клубящиеся над хребтом, скрывали от летчика крохотный лагерь у площадки «Здравствуй и прощай».
В начале второго месяца оступилась, упала в пропасть и насмерть разбилась лошадь. Сержант пожалел, что не убил ее раньше сам, — конины хватило бы надолго.
Угроза голода вынудила Потапова изменить утвержденный начальником заставы распорядок: каждый день кто-нибудь из троих товарищей ходил на сплетенных из кедровых веток снегоступах через ледник искать дичь, но в эту пору сюда не забредали ни архары, ни горные козлы. Клим подстрелил как-то горностая, во второй раз ему посчастливилось подбить горную куропатку, а Османов убил однажды пробиравшегося по дну ущелья марала.
Оленьего мяса хватило на целый месяц. В пищу пошла даже кожа: Потапов варил из нее похлебку. И все таки, как ни экономил сержант, оленина кончилась, и тогда пришлось есть такую пищу, о которой Клим раньше и не слыхал. Нарубив кедровых веток, Потапов аккуратно срезал ножом верхний слой коры, осторожно соскоблил внутренний слой и выварил его в нескольких водах.
— Чтобы смолой не пахло, — сказал он недоумевающему Климу.
— Неужели дерево будем есть?
— Не дерево, а лепешки! — хитро подмигнул сержант.
Удостоверившись, что кора хорошо выварилась, он извлек ее из воды и велел просушить на огне.
— Гляди, чтобы не подгорела, станет хрупкой — снимай. Придет Закир, растолчите между камнями. Вернусь — пирогом вас угощу (на ночь Потапов всегда уходил к «Пятачку-ветродую» сам).
До зари Клим и Османов толкли в порошок хрупкую, съежившуюся от жара кору.
— Ящериц ел, траву ел, дерево никогда не ел, — пробормотал Закир.
Наутро Федор замешал на воде светлокоричневую кедровую муку, раскатал тесто, приготовил тонкие лепешки и, поджарив, предложил Климу:
— Не так вкусно, зато питательно.
— Что и говорить! — ответил Клим, морщась от горечи во рту.
И не только лепешки из кедровой коры пришлось есть друзьям за эти месяцы. Потапов («Все-то он умеет!» — удивился Клим) научил товарищей есть семена из прожаренных над костром кедровых шишек («Жаль, что у кедров-стланцев нет орехов!») и даже студень, сваренный из оленьего моха.
На засыпанной снегом площадке «Здравствуй и прощай» возвышался конический холмик. То был небольшой чум.
Откинув полог, прикрывавший вход в чум, Клим согнулся и на четвереньках пробрался внутрь. Тепло и запах жареного мяса ударили в лицо. Положив винтовку, стащив меховые рукавицы и шапку, Клим спросил:
— Барана убили?
Закир сидел у земляного валика, окружавшего очаг, и, обхватив колени, тихонько раскачивался.
— Кушай, пожалуйста! — сказал он, взял отпотевшую винтовку товарища и стал обтирать ее тряпочкой.
— Эх, соли нет! — вздохнул Клим, поспешно извлекая из котелка большую кость с куском мяса. — Ну и баран, целый бык!
— Кушай, пожалуйста! — повторил Закир.
— Вы… Вы… — вдруг догадавшись, Клим бросил кость. — Это конина?
— Совсем ребенок стал, — спокойно сказал Закир. — Ай, какой ребенок! Зачем кричишь? — Он достал из вещевого мешка спичечную коробочку, открыл ее: — Бери, пожалуйста! — и высыпал на ладонь притихшего Клима щепотку соли.
— У тебя осталась соль?
— Зачем торопиться? Много соли кушаешь, кровь жидкая станет, совсем как вода.
Пересилив отвращение, Клим съел кусок жесткой конины и лег на лежанку.
Невеселые мысли наполняли его голову, но вскоре усталость взяла свое, и он уснул.
Среди ночи Османов ушел сменить Потапова.
Федор разбудил Клима, как всегда, в пять часов утра. Они вылезли из чума в одних гимнастерках, умылись снегом, потом проделали несколько гимнастических упражнений.
Позавтракали остатками вчерашнего ужина.
— Товарищ сержант, а что, если мы все трое к заставе пойдем? Может быть, выберемся! — сказал Клим.
Потапов нахмурился:
— Прибудет смена, тогда уйдем.
— Не пройти им.
— Как это не пройти? Пройдут! Да ты знаешь, о нас не только лейтенант Ерохин тревожится, — о нас и в отряде и в округе беспокоятся.
В один из вечеров, когда Потапов ушел в заслон, Клим и Закир сидели в чуме у очага. Клим тихонько запел:
Закир вскочил:
— Перестань, говорю!
— Почему это?
— Перестань, говорю! — раздраженно повторил Османов. — Зачем сердцем плачешь? Совсем плохо!
— Круглые сутки буду петь! — вскипел Клим и тотчас подумал: «Закир прав, и без того тяжело на душе».
— Ну, ладно, остынь, — улыбнулся он.
Закир покачал головой.
— Ай-ай, ты барс, настоящий барс. Я думал, с Волги тихий человек приехал. Зачем кричишь? Не хорошо!
Закир замолчал. Клим с любопытством посмотрел на товарища: «О чем он сейчас думает? О доме, о родных?»
Османов был неразговорчив, в его скупых суждениях Клима всегда удивляла какая-то, как ему казалось, холодная рассудительность. Клим мечтал стать художником и много раз уже рассказывал друзьям об этой мечте, а кем хочет быть Закир?
— О чем ты, Закир, сейчас думаешь?
Османов помешал палкой в очаге.
— У меня большая дума. Совсем большая! — глаза его заблестели. — Я хочу сделать такую машину, замечательную машину: идет нарушитель, подошел к границе, а наш товарищ начальник лейтенант Ерохин все видит. Сидит на заставе и все видит. Сразу решает, куда Закира послать, куда тебя послать. Телевизор такой хочу придумать.
— Где же ты такую машину сейчас сделаешь? — усмехнулся Клим.
— Зачем сейчас? Учиться буду, для другого товарища Ерохина машина будет, другой Закир в горы пойдет.
Османов опять замолчал; и было слышно, как потрескивают в огне кедровые ветки.
— А потом другую машину сделаю, — мечтательно произнес Закир: — чтобы арык копала машина.
— Велосипед изобретаешь? Такая машина давно уже сделана, — усмехнулся Клим. — Это же экскаватор!
— Зачем экскаватор? — Закир покачал головой. — Совсем другую машину хочу сделать. Быстро идет, землю копает, дамбу делает, — все сразу. У меня здесь эта машина, — постучал он пальцем по голове. — Всю машину вижу. Вот о чем думаю. Народу хорошо будет.
Османов подбросил веток в очаг.
— А ты жалобную песню поешь. Зачем? Моей душе тоже совсем тяжело. Ты плачешь, я плачу, — какой польза! Про машину думай, про свою картину думай, про хорошую жизнь думай…
Сдвинув черные брови, Закир сосредоточенно смотрел на огонь, а Клим словно впервые увидел товарища и не нашелся, что ответить.
— У тебя какая картина там? — показал вдруг Османов на лоб Клима. — Какую картину хочешь рисовать?
— Я хочу написать Волгу. Широкая-широкая Волга, много-много воды, и чайки над волнами, — в тон Закиру ответил Клим. — А за Волгой леса в синей дымке.
— А пароход будет? — перебил Османов.
— Может быть, будет и пароход…
— Почему может быть? Обязательно пароход нарисуй. Пароход плывет, баржу ведет. Зачем пустая вода?!
Клим не успел ответить, как один за другим прогремели два винтовочных выстрела — сигнал тревоги.
Два человека с трудом тащили какую-то тяжелую ношу. За плечами у них висели большие рюкзаки и короткие горные лыжи.
Подъем становился все круче, и тогда один из мужчин передал рюкзак другому и взвалил ношу на спину.
Потапов уже больше часа наблюдал за ними.
Первым на площадку «Пятачок-ветродуй» взобрался высокий мужчина.
Тропа, протоптанная пограничниками, проходила у отвесной скалы, ограничивающей площадку с востока, и неизвестный пока еще не видел ее. Осторожно оглядевшись, он порывисто сел, прислонился спиной к камню, за которым притаился Потапов, и стал глотать снег.
