Чоновцы на Осколе - Долин Владимир Аркадьевич (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
— Здесь нельзя курить! — запротестовала сестра.
Но Шорников, зажигая спичку, ответил:
— Ничего, Маруся, пусть покурит, успокоится. Сейчас не зима, окна откроем, комната проветрится.
Сестра вышла в коридор.
— Ну, рассказывай, Ваня, на каком фронте руку потерял? — спросил Шорников, свертывая себе цигарку.
Сивачов молчал. Широкие ноздри его грушевидного носа при каждом вдохе раздувались; под глазами виднелись следы невысохших слез.
Шорников хорошо знал Сивачова. Сиротой, еще до империалистической войны его привез мельник Щербатенко из Харькова. Поначалу пас у мельника скотину, помогал по хозяйству. За это мельник его кормил и одевал. А когда парень подрос, положил ему небольшое жалованье.
Несколько недель назад Ивана вместе с сыном мельника, Павлом, вернувшимся домой из царской армии после Февральской революции в чине подпоручика, мобилизовали в Красную Армию.
— Ну как, будем говорить начистоту, по-дружески или в Чека тебя придется для разговора отправить? — спросил Шорников упорно молчавшего парня. — Где твои документы? Почему ты поступил в больницу под чужой фамилией? Не будешь говорить, мы и без тебя все узнаем. Но тогда пеняй на себя…
Сивачов, затянувшись цигаркой, тяжело вздохнул.
— Эх, жизнь, — сказал он, вытирая ладонью вновь выступившие из глаз слезы. — Что мне рассказывать? Гнали нас на фронт… Боялся я, что там убьют. Вот и сбежал. А руку на вилы…
Шорников резко оборвал его:
— Говори правду, не морочь нам голову! С кем и зачем переправлялся ночью через Оскол? Чего тянешь? Кого выручаешь? В кулаке-мельнике отца родного себе сыскал? Эх, ты! Он тебе даже церковной школы не дал окончить. Темным, неграмотным тебя оставил. А родного сына Пашку на коммерсанта выучил, офицером сделал за счет твоей темноты…
Поняв, что Шорников почти все уже знает о нем, Сивачов признался, что его ранили ночью, что он бежал из армии в составе целого взвода мобилизованных крестьян Валуйского уезда во главе с командиром взвода Пащенко, что все дезертиры примкнули к банде белого офицера Булатникова и скрываются в Думском лесу.
— А где Пашка Щербатенко? — спросил Шорников.
— Эх, — вздохнул Сивачов, — пропала моя бедная головушка. Попал я между двух жерновов…
— Сам виноват… Не хотел с нами идти — попал на сторону наших врагов… Ну, об этом после поговорим. Давай выкладывай о бандитах все, что знаешь. Где Пашка Щербатенко?
— Мельник пригрозил меня убить, если я что-либо расскажу о нем. Он ни за что не хотел отпускать меня в больницу. А я боялся остаться у него…
— Знаем об этом. Теперь не убьет. Руки коротки. Говори: где Пашка скрывается?
— Павел тоже в лесу, он еще до меня сбежал, когда нас на формирование в Острогожск гнали.
— А с кем ты ночью переправлялся через Оскол? Быстрей, быстрей вспоминай, — торопил парня Шорников.
— С Зипуновым, из банды Булатникова… А откуда он, кто такой — не знаю. Зипунов должен был увидеться с матерью Булатникова, передать кому-то оружие, спрятанное у них в саду…
Ни о планах действия банды, ни о численности и вооружении банды Сивачов не знал. В лесу он был всего лишь один день и почти ни с кем, кроме дезертиров, бежавших с ним из армии, не разговаривал.
Успокоив парня и пообещав ему за чистосердечное признание и раскаяние добиться амнистии, Шорников и Василий вышли из больницы.
Шорников был готов пойти и арестовать тут же мать бандита Булатникова, но Василий уговорил его оставить это дело до возвращения из Валуек Стрижова.
ГЛАВА IX
У ворот дома Василий в недоумении остановился.
Тяжелая дубовая калитка исчезла, вход во двор Булатниковых был свободен.
«Неужели Женька свалял дурака? Это скандал! Хозяйка с ума сойдет», — подумал Василий.
С улицы и со двора все окна первого этажа хозяйской квартиры закрывались ставнями, и так плотно, что ни одного лучика света не пробивалось ни в одном окне. Дома ли хозяйка? Есть ли кто у нее?
Поднимаясь к себе на крыльцо, Василий услышал донесшийся от сарая стук ведра и хриплый мужской голос:
— Не балуй, скаженный! Тпр-ру!
«Ага, кажется, землемер пожаловал… Поит своего коня и задает ему на ночь корм». Василий поднялся на террасу. Из квартиры слышались громкие голоса, детский плач и притворный, знакомый Василию с детства мальчишеский визг Женьки.
Распахнув дверь, Василий обомлел: в коридоре на полу лежал братишка. Дородная хозяйка и сестра Василия — Антонина, держали Женьку за руки и за ноги. Мать с причитаниями и всхлипываниями всыпала ему по вздрагивающему заду толстым солдатским ремнем. Женька брыкался ногами, бодал хозяйку головой в грудь, но та крепко держала его за руки, прижимая их к полу.
Увидев Василия, мать выпрямилась, бросила на сундук солдатский ремень.
— Хватит, устала!
— Вот старший братец поможет, — обрадовалась хозяйка. — Мать-то только ремнем мух от сына отгоняет.
Воспользовавшись тем, что хозяйка ослабила свои руки, Женька, как мячик, подскочил с пола, и не успел никто опомниться, как он стрижом пронесся мимо Василия, выскочил на лестницу.
— На-ка, выкуси, чертова буржуйка! — крикнул он в приоткрытую дверь, показывая хозяйке кукиш.
В наступившей тишине был слышен только торопливый стук его каблуков по деревянным ступенькам лестницы.
— В чем дело? Что случилось? — спросил Василий.
— Да как же, что случилось? — развела руками хозяйка. — Разве вы не заметили, когда во двор входили, калитки-то нет!
— Как не заметил, заметил… Куда, думаю, калитка могла деваться…
— Пока я с Екатериной Петровной к вечерне ходила, братец ваш с ребятами снял калитку с петель и уволок на Оскол вместо плота, поплавать на ней чертякам вздумалось. Хоть бы перетопились в омуте, идолы. И калитки теперь не найдешь, полой водой невесть куда угнало. Я этого так не оставлю. Я пойду в ревком, буду жаловаться самому Стрижову! — возмущалась хозяйка.
— Вот это верно! Власть должна оградить граждан от хулиганства, — поддержал хозяйку Василий. — Распустили ребят, черт знает что творят. Обязательно сходите и заявите об этом безобразии в ревком… А с ним я разделаюсь по-своему, пусть только придет…
— А вы где гуляли? — спросила успокоенная хозяйка.
— В церковь ходил. Там тоже от хулиганов не протолкаться. Парни девушек вербой лупят…
— Да, да, — с горечью подтвердила хозяйка.
— Хорошо батюшка у вас служит. Певчий хор понравился мне, голоса приятные, звонкие, в особенности тенора и дисканты колокольчиками заливаются… А калитка пусть вас, Софья Никаноровна, особенно не тревожит. Я заставлю Женьку найти ее и навесить.
Хозяйка, довольная благонамеренным поведением Василия, осмотрелась по сторонам, хотя в коридоре, кроме нее и Василия, никого не осталось, таинственным шепотом произнесла:
— Не сможете ли на минутку спуститься ко мне? Мне хочется с вами кой о чем поговорить.
— Пожалуйста, если надо, я готов.
— Вот и пойдемте, чайку у меня попьете, наливочкой вишневой угощу.
— От такого удовольствия не смею отказаться!
Василий направился вслед за хозяйкой.
В прихожей высоченный мужчина лет тридцати в черной шерстяной кавказской блузе с карманами на груди и синих суконных брюках, заправленных в огромные яловые сапоги, смазанные дегтем, вытирал о расшитое полотенце руки. На загорелом лице, покрытом еле заметными оспинками, выделялся большой прямой нос, окрыленный густыми, сросшимися бровями, и карие, с огненным отливом глаза.
— Вот, Михаил Васильевич, познакомьтесь с братом Антонины Александровны. Это Василий, я о нем говорила..
— Шмыков — межевой землемер Валуйского земельного управления, — протягивая Василию огромную ручищу, покрытую золотистыми волосками, буркнул Михаил Васильевич, скользнув из-под бровей внимательным взглядом по лицу Василия.
Прошли в гостиную.
