Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗
Эти слова, сказанные суровым голосом, произвели на присутствующих глубокое впечатление. Чтобы понять всю важность этого приговора, павшего на человека еще неизвестного, надо знать, что индусы смотрят на такой приговор как на самое ужасное, что может постигнуть человека на земле, ввиду последствий его в будущей жизни. Религиозные верования их говорят, что для всякого существа, лишенного погребения, беспощадно закрываются после смерти врата Сварги; оно попадает в разряд вампиров и вынуждено в течение многих веков блуждать в пустынных местах и питаться мертвечиной. Отголосок этих индоазиатских традиций проник и в Германию и Галлию, где в средние века лишение погребения сопровождало всякий приговор к смертной казни, несмотря на то, что смысл этого наказания, имевший важное значение в древности, окончательно потерялся в христианском мире.
Индусы и до сих пор верят, что результатом такого наказания является лишение после смерти человеческого образа, поэтому самый несчастный из них не задумается над тем, чтобы отказаться от богатства и счастливой жизни, если они связаны с лишением погребальных церемоний на могиле.
Дислад-Хамед чувствовал, что он погиб; охваченный невыразимым ужасом, он напрасно придумывал способ, как избежать ожидавшей его участи; ум, парализованный страхом, изобретал лишь самые безумные планы… Он думал сначала бежать — но как пройти через окружавшую толпу, не возбудив ничьего подозрения? Он находился у самого подножия возвышения, где заседал Совет Семи, почти касаясь крайнего из его членов, который с самого начала смотрел на него из-за маски с неприятным упорством, — так ему по крайней мере казалось; предатель был слишком на виду и не мог надеяться, что ему удастся проскользнуть, не будучи замеченным, к единственной двери в глубине огромного зала, куда его провели с такими предосторожностями. Да если бы это и удалось ему, все же было безумием думать, что ему позволят переступить порог этой двери без пароля, известного только посвященным первой степени.
Все эти мысли быстро промелькнули у него в голове, и он, несмотря на волнение, душившее его, спокойно отвернулся слегка в сторону, чтобы уклониться от упорного взгляда, который, казалось, был все время обращен на него. Вдруг он услышал легкий, едва уловимый шепот:
— Ни жеста, ни слова, чтобы не возбудить подозрение, иначе ты погиб.
Это предупреждение, предназначенное для успокоения несчастного, произвело совсем противоположное действие. Видя, что среди собрания есть лицо, — быть может, член Совета, все время пугавший его своим взглядом, — которое знало его тайну, падиал испытал такой страх, что, не думая об опасности, вскочил на ноги, собираясь бежать. Но чья-то рука моментально опустилась ему на плечо и принудила его сесть на корточки. Он не противился, ибо в ту же минуту у него с быстротой молнии мелькнула мысль о важности совета, преподанного ему таинственным голосом.
Туземец, принудивший его сесть, принадлежал к числу факиров — индийских фанатиков, которым вековые предрассудки разрешают жить вне всяких религиозных и гражданских законов. Долгие годы поста, умерщвление плоти и благочестивые упражнения поставили их на такую ступень святости, что какую бы человеческую слабость они ни проявили, она не налагает на них пятна. Они могут совершить даже преступление и не отвечают за него перед другими людьми, которые не имеют права выражать ни малейшего осуждения их поведению. Отсюда понятно почему брахманы и раджи старались всеми силами, чтобы такое отношение укоренилось среди людей: они сделали этих факиров исполнителями своей воли, своих капризов, своей мести, заставляя их делать все, чего не могли или не смели делать сами из боязни потерять свой престиж. Они всегда держали у себя на жалованье несколько факиров, слепо повиновавшихся им, как французские сеньоры и мелкие принцы средних веков держали при себе брави и кондотьеров. Но так как в Индии всегда и ко всему примешивается таинственное, то факиры изучали тайные науки и показывали перед народом самые необыкновенные фокусы, пользуясь силой магнетизма, доведенной до совершенства продолжительными упражнениями в уединении.
Кроме факиров, обязанных исполнять приговоры тайного трибунала Комитета Трех, каждый из Совета Семи и брахматма имели собственного, лично им служившего факира. Тот, вмешательство которого помешало падиалу совершить большую неосторожность, звался Утами. Этот факир служил одному из Совета Семи и по едва заметному знаку своего господина пришел так кстати на помощь негодяю, который едва сам не выдал себя мщению Духов Вод.
Какие же побуждения заставляли это таинственное лицо откладывать час правосудия? Мы увидим это из последующих событий. Факир Утами и член Совета Семи, которому он служил, играют весьма важную роль в этой истории. Эпизод, едва не ставший роковым для падиала, длился не более двух секунд, а потому среди общего волнения никто его не заметил.
В ту минуту, когда брахматма, исполняя желание присутствующих, называл четырех лиц, которые должны были отправиться в белатти-бенгалоу и принести англичанина в паланкине, Дислад-Хамед снова услышал таинственный голос, шептавший ему на ухо:
— Спокойствие, падиал, я спасу тебя.
Ночной сторож снова почувствовал невольное содрогание, но на этот раз сдержал себя. Он решил, что незнакомое ему лицо пришло ему на помощь для того, чтобы затем защитить его от неизбежной опасности, которая угрожает ему после сообщений англичанина. Вооружившись поэтому мужеством в надежде, что таинственный союзник будет подле него в критический момент, он продолжал слушать, не высказывая волновавших его чувств.
— Сегодня вечером, — продолжал голос, — между одиннадцатью и двенадцатью у подножия Башни Мертвых ты узнаешь, чего я хочу от тебя.
Голос этот, как ни странно, исходил, казалось, не из человеческой гортани… Он был глух и доносился откуда-то издалека, как пение, которое на уединенных песчаных берегах доносится к вам откуда-то ветром, или как звуки, которые подымаются из долины в сумерки и происхождения которых слух ваш не может понять.
В высшей степени заинтригованный необычным происшествием, падиал бросил быстрый взгляд на сидевших наверху… Член Совета Семи, упорный взгляд которого произвел на него в самом начале такое неприятное впечатление, говорил с брахматмой на каком-то непонятном ему языке; падиал заключил из этого, что, вероятно, не это лицо обратилось к нему только что со странными словами… Каково же было его удивление, когда он обернулся в другую сторону и увидел, что сосед его, факир Утами, куда-то исчез.
По окончании официальных сообщений и в ожидании прибытия англичанина все присутствующие разделились на группы, и каждый по-своему объяснял случившееся; присмотревшись к ним внимательно, падиал убедился, что факира нет между ними. Очевидно, Утами вышел из зала. Дислад-Хамед был так взволнован, что не заметил, как факир по знаку, данному членом Совета, осторожно проскользнул к выходу незадолго до ухода четырех послов, которым поручено было доставить англичанина, потребовавшего такую дорогую цену за свой донос.
Увидев, что факир Утами вдруг исчез куда-то, предатель с ужасом пришел к заключению, что факир посмеялся над ним, и, пробудив в душе его искру надежды, был настолько жесток, что предоставил его собственной судьбе.
Эти размышления, смутно толпившиеся у него в голове, довели его волнение до крайней степени… В эту минуту снова, как отдаленное эхо, послышался тот же странный, глухой голос:
— Не бойся ничего, — говорил он, — ты спасен до вечера… Не вздумай только уклоняться от свидания, которое я тебе назначаю; мщение мое будет ужасно!
Не успел голос договорить этих слов, как четыре посла, отправленные брахматмой, опрометью вбежали в зал, причем один из них держал в руке окровавленный кинжал; все четверо находились в невероятном возбуждении. Тревога охватила всех присутствующих, но никто не осмеливался говорить раньше верховного вождя:
— Что с вами?.. Что случилось?.. Где англичанин? — поспешил спросить брахматма.
