Люди, горы, небо - Пасенюк Леонид Михайлович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Мы, новички, много судачим на сей счет. Но мало понимаем что к чему. Пространно толкует о снежных лавинах Тутошкин, похожий на опричника. Ему даже известно, что какой-то грузин защитил докторскую диссертацию на тему о лавинах. Теперь, кроме лавин, есть еще и диссертация о них; но кого это может утешить?..
Ивасик, настройщик из Одессы, не выдержав, говорит:
– Слушайте, вы, комментатор спортивный… Заткните ваш микрофон.
Он прав: не нужно суесловия. Произошло несчастье – и мы еще не знаем, насколько страшно его обличье.
В моем мозгу, громыхая, перекатывается по клеткам бессмысленная информация; «Буря без снега опасна воздушными толчками». Боже мой, при чем тут буря без снега, ведь как раз снег явился причиной беды. «Если палатка протекает, маленькие дыры можно замазывать сливочным маслом», – это появляется еще одна, не менее бессмысленная информация. Впрочем, в ней есть крошечный смысл: слова принадлежат Ольге Семеновне. Почему-то вспоминается не то, как она кричала на меня, а я в ответ пытался что-то дерзить, но именно эти ее слова из какого-то давно позабытого инструктажа.
Здесь никто не представляет по-настоящему и не пережил на себе, что такое снежная лавина. Я мог бы рассказать об этом – о том, каково себя чувствуешь, столкнувшись с ней грудь в грудь. Но я только вспоминаю прошлое, перебираю в памяти его картины, иногда яркие, как цветная фотография, иногда зловеще закопченные, как засвеченная пленка.
Я вспомнил тот давний день, когда нам, группке альпинистов, пришлось спускаться по лавиноопасному склону. Мы не должны были этого делать, но боялись, что нам не зачтется восхождение, если не уложимся в контрольные сроки. Слева и справа от нас рыжели лавинные желобы, по ним изредка срывались грузные пласты слежавшегося снега.
Мы шли развязанные, чтобы не угодить в случае беды под лавину связкой. А один из нас даже сошел в желоб -там удобнее было спускаться. Казалось, что он всегда успеет оттуда выскочить. Он и выскочил, едва только услышал шум очередной лавины, и мгновенно «зарубился» ледорубом на гребне желоба, чтобы его не сорвало.
Первый вал ударил в него, взметнув комья и облако снежной пыли. Следующим наплывом его все-таки сорвало и потащило вниз. Лавина неслась широким фронтом, она как раз захватывала и гребень, на котором наш товарищ рассчитывал отлежаться.
Потом его вынесло на скальный островок, но и там он был недолго. Мы уже решили, что вот и конец хорошему парню. Я не передаю здесь чувств, какими сопровождалась эта мысль. Ясно, какие были у нас чувства. Мы онемели от внезапности постигшей нас беды, хотя в принципе чего-нибудь похожего всегда следует ожидать, если спускаешься по лавиноопасному склону.
Тот парень был искусным альпинистом. Он не потерял самообладания, даже попав во власть сокрушительной стихии. Вскоре мы увидели его снова – он уже сидел «верхом» на лавине после свободного падения с обрыва. Сидел и шевелил ногами, чтобы спуститься еще дальше. Он что-то кричал нам, но ничего не было слышно – ведь его уволокло намного ниже. Был к тому же ветерок.
Спускались долго, а наш товарищ, вероятно, нуждался и незамедлительной помощи. Тогда мы сошли в тот же самый желоб, презрев всяческие низменные опасения, и, навалившись на штычки ледорубов, глиссируя, стремительно заскользили к потерпевшему.
Парню повезло: он только вывихнул руку, расцарапал скулу и потерял фотоаппарат. Не говоря уже о ледорубе – он сумел избавиться от него раньше, иначе в лавине очень просто было бы искалечить себя.
Да, все обошлось благополучно, и этот случай в нашем пересказе даже получил юмористическую окраску. Мы, конечно, стали рассказывать, что с нами приключилось, только после того, как восхождение было зачтено. Как видите, нам ото было очень важно – зачет. Дороже жизни, черт бы нас побрал! Мы грудью рвались в мастера по лавиноопасному склону!
Зачем? – спрашивал я себя позже. Ради чего и во ими чего мог погибнуть наш товарищ, да и все мы так или иначе рисковали? И не раз. Мне ведь тоже приходилось лететь а сухой снежной лавине, растопыря ноги, чтобы удержаться ближе к ее поверхности. Сухой снег забивал дыхательные пути, и я держал ладони у носа лодочкой (пытался держать), чтобы хоть немного было воздуха. У меня этот вынужденный «эксперимент» тоже завершился благополучно. Я даже не вывихнул ничего. А мог бы и шею свернуть. Если не в лавине, то свалившись в ледовую трещину.
Я и это испытал, Когда ходишь в горах много, уже почти привычно, какое-нибудь приключение рано или поздно тебя настигает, даже если ты семи пядей во лбу, и лицо у тебя прикрыто плексигласовым щитком, и на плечах сверхпрочная куртка, и в рюкзаке полно крючьев.
Мы шли вдвоем – я сейчас не говорю об остальных из группы – по знакомому леднику. Дело было после изматывающего траверса через две вершины. Конечно, устали. Но отсюда оставалось до тропы в ее условном понимании десять минут ходу. Выйти на тропу – значит посчитать себя уже победителями, завершившими траверс успешно. И тут мы поняли, что оказались в лабиринте трещин.
Шли в связке. Пришлось развязаться, и мой товарищ вернулся назад, чтобы поискать более приличную дорогу. А я, зондируя ледорубом фирновый снег и лед (казалось, он везде был надежным), продвинулся дальше и неожиданно для самого себя очутился на жиденьком карнизе, наглухо маскирующем трещину. Понял я это задним числом, когда пролетел метров пятнадцать вниз и был наполовину засыпан крошевом льда и почти потерял сознание от ушибов. Трещина была узкая – мое падение смягчила основная веревка, перекинутая через плечо, и рюкзак.
Прибежал товарищ и, пустив в ход крючья, через полчаса спустился ко мне. Он спас мне жизнь.
Так ради чего все это? Эти увечья – иногда, как говорят медики, с летальным исходом? Какими целями можно оправдать мою страсть, мою любовь к горам? Ведь даже у мотогонщика есть цель – показать возможности машины, выжать из нее все. И выявить при этом ее недостатки. Мотогонщик способствует прогрессу, развитию техники точно так же, как летчик-испытатель.
Миссионеры от альпинизма скажут вам, что спортсмен в горах призван изучить тропы, по которым завтра будет подниматься в свою обсерваторию ученый или пройдет геолог к месторождению ценной породы. Он скажет еще, что альпинист поможет пробить дорогу в горах или тоннель или поспособствует изменению русла ледниковой реки. Что, наконец, в годы войны альпинисты проводили через перевалы войска, обучали технике скалолазания горноегерные части.
Все это правильно, и все это ерунда. Потому что проведут войска через перевал или помогут строителям выбрать наиболее удобную трассу дороги самые известные альпинисты, асы подоблачных высей, к тому же постоянно работающие тренерами в спортивных обществах. Короче говоря – профессионалы. Но альпинизм – спорт со ген и тысяч. И эти тысячи никого не будут в горах проводить и спасать. Они приезжают сюда, чтобы узнать границы своего мужества, предел выносливости, чтобы физически окрепнуть. Но горы – это не только риск, они еще и поэзия. В горы, как правило, идут смельчаки и поэты. Хотя бы поэты в душе. Поэты, которым, глядишь, в жизни приходится заниматься цифрами, диаграммами или механизмами.
Я тоже поэт – именно в душе. И мне обидно встречать в лагерях людей, подобных нашему Петру. Он не из-за поэзии и не из любви к риску сюда приехал. Он приехал сюда, как в санаторий.
Но он все же прилично ходит. Возможно, он даже полюбит альпинизм. Ведь он шахтер. Для разрядки ему просто необходимо изредка видеть небо очень близко. Так, чтобы коснуться туч.
Тутошкин бежит в дальний угол лагеря, прыгая в гору через три ступеньки.
– Смотри, разобьешься, не поднявшись на Софруджу,- предупреждаю я.
– Так ведь кормят горохом – у меня опять реактивное настроение.
