Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
А у меня рот раскрывать всякое желание исчезло. Не часто при интересном деле подобное настроение случается, но все-таки бывает, когда ни шевелиться, ни говорить не хочется — глядеть, ничего не примечая, слушать, ни во что не вникая, ни о чем не думая, хочется. Такая стихия ни с того, ни с сего и на меня вдруг на широком водяном раздолье накатила. Весла в руках еле шевелятся, мысли неведомо в каком далеком краю витают. И поросший соснами узкий мысок, далеко забежавший в озеро, и мирно разлегшиеся по соседству с нами старые шершавые ужи, и зыбко качающийся под ногами плотик — все видится будто через мелкую, мягко мерцающую сетку, представляется необычно-новым, таинственно-манящим. Не поворачивая головы, вижу за спиной обещанный Васьком плавучий остров, разметенные из края в край желтые песчаные тропинки, в густой зелени маленький двухскатный шалаш. Поселяйся и живи, сколько хочется, — никто тебя не побеспокоит, никто с дальнего берега до плавучей земли не дотянется. Можно промышлять рыбой, можно развести вишневый сад…
В детстве хорошо мечтается, особенно в новом месте, которое тебе по душе пришлось. Под эти нахлынувшие вдруг мечтания слушаю негромкий рассказ лесного приятеля. Слова до ушей будто издалека доходят, потому что рассказчик спиной ко мне сидит, в другую сторону разговаривает.
— Сначала змей здесь много водилось. Ходи, да оглядывайся, — признается Васек. — И под берегом, и в трухлявых пеньках гнезда завели. Такие гадючие!
— А ужи чего делали?
— Подожди! Ужей тогда не было. Ужи после из Серой балки приползли. Тут и пошла драка. Бабушка первая заметила, что над Лосьим дело неладное. «Васютка, говорит мне, от сторожки никуда не отходи. Теперь и ужи, и змеи обозленные. Куснут — беда тогда!» Ой, бабушка! Она и сама не знала тогда, что про ужевые зубы только сказки выдумывают. Попробуй, возьми, который побольше! Положи ему палец в рот, — советует мне Васек.
И хотя я в словах не сомневаюсь, а ужа в руки брать никакого желания нет.
— Не хочешь? Ну и пусть. У него зубы-то и не ущупаешь! Летом я ужей себе под рубаху пускаю. Подвяжу пояском — и пускаю. Они любят. Ужей одни лягушки боятся, и то Сами в рот к ним ползут.
Разошелся, разговорился басовитый паренек. Начал про змеиные бои, а тут на лягушат повернул.
— Ты про то договаривай!
— Про змей-то? Больше не явятся. Бабушка тогда меня напугать хотела, чтобы дома сидел, а только подзадорила. У меня привычка такая. дурная: чего бабка не велит делать, то и хочется. Утречком проснулся, пока она спала, потихоньку длинные бахилы натянул, да и на подмошник, где змеи прячутся. Там ручеек в озеро бежит, низинка сырая. Самое змеиное место. Сюда редко кто забирается.
Только за кочку заскочил — зашипело. Тоненько так, на змеиный свист похоже. Бежать мне некуда, как раз в трясину сорвешься. Тонкий прутик в руке наготове держу. Только бы голову показала — сразу надвое пересеку. Змею прутиком всего легче надвое разделить, и топора не надо.
— И ты сам пересекал?
— А кто же за меня будет?! Не бежать в сторожку за бабушкой! Нацелился на одно местечко, поджидаю. А слева тоже шипит. И позади, слышу, ожило: ф-тью, ф-тью.
Васек в ловкой натуре изобразил сердитое шипенье с присвистом. В тот же миг спокойно дремавшие ужи вскинули головы, зашипели враз, обшаривая воду засветившимися черными глазами.
— Вот так, в точности так было! — взликовал Васёк. — И тонкий свист, и погуще. А трава, словно ветер подул, зашевелилась. По всему подмошнику настоящая война закипела. Ох, какая война! И я березовый прутик наготове держу, а пустить его в дело никак нельзя, потому что где змея, на хвост поднявшись, извивается, там и уж перед ней шипит, где змея — там и уж. Гадюка все зубами цапнуть норовит, а уж хлоп ее хвостом по голове — голова набок. Не успела выпрямиться — хлоп, хлоп! Со всего маху так и лепит. Без промаха бьет! А шлепки, знаешь, какие крепкие! Хвосты-то у них, смотри, не тощенькие! — кивнул на бревно, по которому, выгибаясь, снова выползали на воду отдохнувшие пловцы. — Так что ужей бояться нечего. Они отсюда и гадюк всех повыгнали. И поглядеть захочется — не отыщешь… Причаливай боком! Бросай сюда удочки!
Приткнув плот шестом, Васек первым соскочил на берег. Весь островок под ногами колыхнулся, заходил изгибистыми волнами из края в край. Он совсем не похож на тот, уютно-солнечный, с разметенными гладкими тропинками, с двухскатным шалашом в сочной зелени, о котором замечталось издали. Лежит на воде травянистый блин с камышовой оторочкой, из края в край двух десятков шагов не насчитаешь. Из травы сухими хворостинками безыглые сосенки торчат, в пучках тростника два ольховых кустика заблудились.
— Сюда подавайся, — тянет Васек за рукав.
Островок дрожит и расшатывается, по следам проступает коричневая жижа и, не задерживаясь, уходит вниз. Не песчаная тропинка, а будто плохо сотканный из надежного шпагата брезент брошен нам под ноги, прямо на воду, — так густо переплелись тягучие корни трав, водорослей, кустарника. Обрезки досок, брошенные у тростника, все-таки надежнее самых прочных сеток! Васек устраивается на одной полоске, я принимаю пятками другую.
— Здесь он, — шепчет возбужденно мой приятель, подсмотрев, как боком-боком огибает островок красноглазая плотва. Переспрашивать и выяснять не надо — я и сам не кое-какой рыбак! Конечно же, про него, про горбатого окуня, намек, который, по словам Васька, только и знает, что за плотвой гоняется, крючки с удочек обрывает, и никакими снастями его взять нельзя.
Поторапливаюсь, окрыленный надеждой: а вдруг да на мою долю удача подвернется! волосяная леска вьется с удилища крутыми спиральками. Чем больше тороплюсь, тем дольше получается. Поплавок на удочке крошечный, грузила и совсем нет. Никак хорошего заброса не получается. И сено под рубахой топорщится, руки связывает.
Теперь не озябну. Теперь ему самое место под ногами, чтобы стоять удобнее. Туда его и пускаю, развязав шнурок.
— Спуск глубже делай, — шепотом подсказывает Васек.
А зачем глубже? У меня на крючке уже хорошая плотичка сидит. Рядом с ней красноперка на кукане задрягалась… еще одна. Весело мне стало. Пошвыриваю бойкую рыбешку на топкий островок. На заречных наших озерах такого клева даже в ершиных местах не бывает.
— Подкинь сюда одну плотичку, — просит Васек.
А мне жалко, что ли! Хоть всех забирай. Вон у меня как дело наладилось. Прямо с крючка и подбрасываю ему самую свежую. А он, чудак, опять ее на крючок, да в воду. К маленькому поплавку еще пучок камышинок привязал, любуется, как плотичка поваживает его туда-сюда.
Скучно за ленивым поплавком наблюдать. То ли дело, насторожив руку и глаз, с поддергом ловкую подсечку готовить! И спина обдержанным коромыслом выгибается, и ноги в низком присяде никакой усталости не чувствуют. Плотву с красноперками в полводы таскаю, поджидаю окуня с золотым пером. На крючок самых юрких червей насаживаю. Захочет попробовать — тут будет!
«Эх, Васек, Васек! Хоть ты и тутошний, а зеленодольский-то, пожалуй…»
Еще одна!
И Васек, разгоревшись азартом, о своем поплавке с камышинками совершенно забыл, тоже в мою сторону посматривает. Даже удочка с тростника в воду булькнула, поплыла подальше от острова.
Конечно, удочку нельзя упускать, на ней витая леска с хорошим крючком навязана. На плоту вдогонку пустились.
Васек хвать за удилище, а оно вырывается, острым концом на глубину пошло.
— Лови! — кричу. — Утонет!
— Сильнее греби! Это «он» вырывается!
— Крепче держи! На плот вытягивай! Эх, нелегко загаданные окуни в руки даются. Едва настигли, едва Васек за кончик ухватился — удилище вперед рвануло. И я в это утро в холодной воде побывал, и друг мой того же не миновал. Бурлит по гладкому кожаными носками.
— Удочку не пускай! За шест хватайся! — даю распоряжения. Сам на весла, что есть силы, налегаю — Васька за плотом тяну, а он за собой удочку тянет, не отпускает.
Упорист ты, черный боровой окунь, остер на поворотах, а двойную тягу не выдержал. Подтянул я Васька за плотом на узенький мысок, а за ним на волосяной леске и грозный окунь щетинистый горб показывает. Навозного червя брать не хочет, красненького мотыля брать не хочет, а белую плотичку с ходу заглотал.
