Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
— Война, бабушка, началась! Без меня, видно, одной тебе придется из этих семян молодые сосенки выращивать.
Тогда, на прощанье, и выстригла бабка по стародавнему обычаю пучок волос на голове внука, прихватив ножницами и белую прядку. Перевязала их суровой ниткой, положила бережно в жестяную коробочку. В одинокие часы вспоминала, глядя на них, далекого внука, в робкой надежде засматривала на безлюдную тропинку, по которой ему к дому вернуться.
В боях под Оршей погиб гвардии рядовой, лесник Яро-полческого бора Василий Кознов. Другбй бревенчатый дом стоит ныне над тихой заводью, на памятном месте былой сторожки, другая семья бережет лесной покой над Лосьим озером, от которого веет на усталого путника зеленой тишиной и задумчивой светлой сказкой. Старые деревья на берегу погнулись, расшатались корнями, молодые вытянулись в небо. Лишь Васек для тех, с которыми расстался, всегда будет сероглазым мальчонкой, нестареющим, неизменным. Таким вижу его над водой, в темной зелени, у костра на осенней поляне, где однажды повстречалось наше детство. Ни ливень не замывает, ни пурга того следа не заметает…
Топаю босыми ногами вдоль берега, согреваюсь, поджидая убежавшего Козонка.
Он вернулся с охапкой сухого сена. Подвязал шнурком мою распущенную сырую рубаху, спереди и сзади натискал под нее «согревательного».
— Теперь не простудишься. Можно до вечера хоть по сырой траве кататься.
Стал я похож на мешок, гуменной половой набитый. Покалывает под лопатками, но терпеть можно; зато теплее стало. А Васек предлагает на мое собственное усмотрение и на выбор:
— Хочешь — сейчас к бабке в сторожку пойдем, там моментально возле печки рубаха высохнет. Не хочешь в сторожку — рыбу ловить на плоту отправимся.
Переминаюсь с ноги на ногу, не знаю, на что решиться. И невидимая сторожка, о существовании которой я даже не подозревал, к себе привлекает, и на плоту с лесным пареньком прокатиться хочется. И осторожность соблюсти тоже надо. Про осторожность я не забываю. Как ни храбрись, а все не на своем берегу.
— С какой это барыней ты разговаривал? — выпытываю не торопясь. — Немая она, что ли, или от меня прячется?
Васек и глаза вытаращил.
— Какая барыня?!
— В секрете, значит, бережется? — шагнул я к озеру, давая понять, что и еще раз могу по Лосьему прогуляться.
— Поплывешь — сосновыми шишками закидаю, — всерьез пообещал Васек. И вдруг расхохотался:
— А-а! Барыня-то! Вон она за кустами от гостей прячется, — пригнулся, показывая пальцем. — Лысанка, Лысанка! — позвал громко.
В ответ раздалось протяжное мычание. Ольховник под берегом зашевелился — и рыжая корова с широкой белой полосой вдоль морды, вытягивая шею и принюхиваясь, затопала широкими копытами в нашу сторону.
— Подходи, подходи — не бойся. Здесь никто не тронет, — ласково подбодрил Васек и, щекоча Лысанку между рогами, похвалился:
— Чем не барыня?!
Протянул ей залежавшуюся в кармане сухую корку, погрозил пальцем:
— Здесь дожидайся!
И у меня была в деревне ученая собака: скажу «прыгай!»— через палку за куском хлеба скакала. Скажу «ищи!» — варежку из-под снега доставала. А ученую корову я у одного Васька только и видел. Ощипывая жесткие верхушки осоки, она негромко помукивала, пока мы укладывали приготовленных Васьком навозных червей, проверяли и примеривали удочки, выталкивали из тростника на широкую воду небольшой плот, сколоченный из сухих сосновых бревен.
— Полный вперед! — встрепенулся Васек, почуяв легкую зыбь под ногами, и веселее заработал длинным рулевым шестом. — Э-гей, Лысанка! По берегу гуляй, в густые чапыжи не забирайся!
Горбатый окунь
Неповоротливый плот идет толчками. Полосами рябит впереди потревоженная вода, говорливо проскальзывая между бревен. Высоко над нами бледное, чуть с голубинкой, небо, под водой, оплетенное травами, купается прохладное солнце, по кромке озера — зеленое кольцо высокого бора.
— Берись за весла! — хозяйственно, капитаном на высоком мостике, командует Васек.
— Бросай шест на воду! — поддерживаю бодрую команду.
Васек не бросает, а укладывает его аккуратно вдоль плота.
— Еще пригодится, — дает знать, плюхаясь позади меня на шаткую дощечку.
Весла на плоту прилажены распашные, как на быстроходной лодке. Рукам работы хватает, и ногам достается. Приятеля мне не видно, только чувствуют его затылком, когда назад с полного маха отклоняюсь.
— Поддай быстрее! — азартится Васек.
И я во все мускулы на весла жму, чтобы окунывались быстрее, покруче завитки по воде пускали.
— Взя-яли… сильно! Взя-яли ходко! — подкрикивает и помогает мне Васек, в такт веслам налегая на бревна кожаными чулками. Расшевелившийся плот пританцовывает, зарываясь и подпрыгивая бревнами, пробивая себе дорогу.
И оставленная без присмотра одинокая землянка, и брошенные в дупло штаны, и приготовленная для супа картошка — в эту минуту все позабыто. «Вперед!» — единственное слово, которое оживляет и подгоняет мое усердие.
— Дуй на плавучий остров! — подсказывает Васек.
Я и «дул» бы, да не знаю, в который край.
— Левым работай! Левым! На острове, знаешь?! В басовитом голосе торжественность.
— Там, знаешь? — повторяет он с добавлением таинственности.
Я еще ничего не знаю, но, конечно же, хочу узнать.
— Там горбатый окунь живет. Знаешь, с золотым пером?
— Далеко? — загадываю я на золотое перо.
— Никуда не далеко! За большим мысом еще мысок. Двести раз гребнешь — и доехали!
Двести раз — это можно. Налегаю изо всех сил, подсчитывая про себя: «Раз… два… три…»
Дощатое весло с налета шлепнулось о волну, кувырком вылетает из уключины.
Раскачивая плот, Васек пристукивает, прилаживает его на старое место.
— Поехали!
«Четыре… пять….» — ускоряю темп. На двенадцатом счете весло снова выскакивает. Когда чересчур торопишься, всегда медленно получается.
— Опять двадцать пять! — огорчается Васек за моей спиной, и так усердно вдавливает весло, так старательно пришлепывает кожаным носком по уключине, что, кажись, ей так тут и сидеть — не вырваться.
— Все равно на крючке будешь! — кулаком грозится он за мысок кому-то невидимому.
«Сто пятнадцать… сто шестнадцать…» — клонясь и выпрямляясь, упорно веду я начатый счет.
Две стрелки, две ленты издалека стремительно идут нам наперерез, рассевая застоявшуюся коричневую гладь.
Чего такое по воде бежит? — круто оборачиваясь, подталкиваю в плечо Васька.
Не отпугивай, ужи подплывают, — снижая бас до ласкового, успокоительно тянет слова заглядевшийся в ту сторону приятель. — Устали на воде, отдохнуть захотелось.
Не смущаясь людей и размеренного бульканья весел, ужи преспокойно забираются на качкий плот, неторопливо, по-домашнему, укладываются на осклизлых бревнах, приклеиваясь на них обмякшими, клетчато-землистыми велосипедными шинами. На головах желтые венчики просвечивают, словно они сейчас лишь цветущие подсолнухи в огороде обнюхивали.
— А змеи тоже плавают? — попримирившись с Присутствием на плоту ужей, другими ползучими интересуюсь я, о которых очень даже много в деревне разговоров идет.
Змеи-то? Еще как плавают! — уверенно подтверждает Васек. — Боишься змей?
— А чего хорошего?! — удивляюсь. — Подплывет вот так, да и тяпнет за ногу. Тогда далеко не упрыгаешь.
— К ужам-то подплывет?! — встрепенулся Васек. — Никогда в жизни! Где ужи заведутся, оттуда всех змей как метелкой повыметет, — то ли успокаивает меня, то ли правду говорит Васек. «Все-таки беспокоится он за меня», — примечаю довольно. Чудно даже, как быстро и хорошо мы поладили. И часу не прошло, когда узнали мы, как друг друга зовут, а будто давным-давно в приятелях ходим.
— Знаешь, какие бои бывают, когда змеи с ужами встретятся? — бочком пристраивается Васек на узком сиденье за моей спиной. — Побывал бы здесь позапрошлым летом, тогда бы увидал! Тогда бы не сказал, что змеи подплывут! Чего молчишь?
