Они живут рядом со мной (сборник) - Онегов Анатолий Сергеевич (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Какова была роль этих еще не взаматеревших волков-переярков в ночном походе — не знаю. Я знал другое — поход удался, волки незаметно вошли в деревню, сразу отыскали амбар, где были закрыты волчата, быстро раскидали сильными лапами землю под нижним венцом сруба, освободили щенков и не слишком быстрым походным шагом вернулись обратно в тайгу. Чувство стаи сработало и привело к победе.
Беда пришла к стайке серых уток. Пищи в озере еще было достаточно, но с севера грозно приближался мороз. У одной утки было перебито крыло. Я видел, как это крыло беспомощно волочилось по воде следом за раненой птицей, и с болью догадывался, что утка не сможет улететь и очень скоро погибнет.
О близкой поживе, видимо, догадывались и лисы. По утрам они незаметно выходили к озеру и, несмело ступая по тонкому ледяному припаю, тянули носы в сторону раненой птицы. Но другие утки как будто не знали о скором и неизбежном конце и верно оставались рядом с обреченным товарищем.
Другие стайки уже покинули замерзающий водоем и улетели на юг. Почему же эти птицы, у которых был ранен собрат, не торопились в дальнюю дорогу? Зачем оставались здесь?.. Чтобы доказать свою верность?.. Вряд ли только для этого. Раненая утка не могла так легко, как прежде, добывать себе пищу — ей требовалось теперь гораздо больше времени на завтраки, обеды и ужины. Завтраки, обеды и ужины превращались теперь для нее в трудные и бесконечные попытки разыскать пищу. И теперь она не могла и кормиться, и внимательно посматривать вокруг. Да и опасность раненая утка не могла теперь встретить так, как раньше, — она не могла теперь подняться на крыло и сразу улететь, она могла спасаться только вплавь, а это медленно, и теперь отступать от любой опасности приходилось много раньше…
Если бы она оставалась одна, то остаток своей жизни вынуждена была бы сторожко качаться на волнах вдали от берега, вдали от опасности, но вместе с тем и вдали от кормовых мест. Но сейчас рядом были другие, здоровые утки, которые верно исполняли роль сторожей-наблюдателей. Товарищ, попавший в беду, мог спокойно кормиться, целиком положившись на своих друзей.
Изредка я подходил к берегу. Утки видели меня, тут же подавали сигнал тревоги и, что самое интересное, не поднимались, как обычно в таком случае, на крыло, не оставляли раненого товарища, а вместе с ним заблаговременно уплывали подальше.
С морозом раненая утка погибла. Ее товарищи поднялись над застывающим озером, тревожно покричали и ушли на юг в поисках открытой еще, не схваченной льдом воды. Они сделали все, что смогли, и самыми последними из всех уток, бывших на озере, покинули наши места.
Да, друзья по стайке могли задержаться около раненого собрата слишком долго и, не зная о том, что их товарищ обречен, по-своему борясь за его жизнь, тоже погибнуть, если мороз опустился бы слишком широко и перехватил у запоздавших птиц возможность найти по дороге еще не замерзшее озеро. Но даже такая вероятная гибель всей стайки, пожалуй, тоже могла быть оправдана, оправдана необсуждаемостью того закона верности, по которому здоровые утки не имели права оставить попавшего в беду товарища, — в конце концов, ведь не всегда попавший в беду собрат обречен на гибель и не так часто замерзают по пути на юг сразу все водоемы…
Каждый день я видел эту утиную стайку, по-своему сожалел о случившемся, рассуждал о кажущемся безумии птиц, не совсем спокойно ждал начала крепких морозов и в то же время откровенно любовался замечательной верностью друзей, верностью не ради приличия, а ради самой жизни, и очень хотел, чтобы у этих невзрачных уточек были такие же крепкие и сильные крылья, как у лебедей.
Лебеди расставались с родной водой совсем поздно. Они облетали все окружающие водоемы, подолгу задерживались на них и часто уходили с озера только тогда, когда от воды оставалась лишь узкая, душная от мороза полынья, и никогда не отказывались помочь другим лебедям, попавшим в беду, даже если эти лебеди не принадлежали к их стае. Эти птицы тоже умели до конца бороться за жизнь собрата, и в этой благородной борьбе их выручали большие сильные крылья…
Озеро стыло на глазах, стягивая со всех сторон тяжелым мутным льдом двух взрослых лебедей и трех неокрепших птенцов. Птенцы были одеты в серое детское перо, еще не сменили его на настоящий взрослый наряд, и на морозной туманной воде их было плохо видно. Может быть, эти молодые лебеди запоздали появиться на свет, может, плохое лето помешало птенцам как следует вырасти, окрепнуть, и теперь эти серые лебедята устали и не могли пока продолжить трудное путешествие.
Если бы переждать день-другой здесь, если бы удержать воду, не дать ей замерзнуть, если бы хоть на время победить лед… И две взрослые сильные птицы с трудом сдерживали наступление мороза. Крылья все время били по воде, не давали острой ледяной корочке ползти дальше, к птенцам. Но лебеди уставали, и мороз все-таки настойчиво приближался к ним. Казалось, что конец где-то совсем рядом… Но тут над умирающим озером показалась большая лебяжья стая.
Нет, пролетавшие лебеди сначала и не собирались опускаться в узкую полынью — они могли спокойно лететь дальше, они не видели в морозном тумане птиц, попавших в беду. Но вот из полыньи раздался тревожный, призывный крик, и тут же над лесом прозвучал уверенный ответ. Голоса летящих птиц еще далеко, они еще высоко над озером, но вся стая уже прервала путь и круто спланировала к клочку воды.
Опустившиеся лебеди с трудом разместились рядом с серыми птенцами и их родителями, и тут же сильные крылья шумно захлопали по воде. И лед отступил. Птицы победили. Полынью удалось отстоять. А на следующее утро стая поднялась над елями и, перекликаясь, быстро потянулась на юг стройным уверенным клином. В середине стаи уходили вместе с новыми друзьями и три незадачливых птенца…
Я был спокоен за взрослых птиц, спокоен за птенцов и за те верные крылья, о которых, пожалуй, не просто так сложил наш народ свои мудрые и красивые песни. В этих песнях поется о лебяжьей верности и о гибели одной птицы ради другой… Мне не привелось быть свидетелем такой трагедии, но я очень верю, что не красивый жест, не просто безысходная тоска, а большая, глубокая логика природы может привести к такому поступку птицу, которая стала для нас символом настоящей верности.
ОХОТА
По самому краю болота тянулась тропа лосей. Тропа не успевала зарастать, не успевала даже как следует затягиваться густым коричневым торфом — по этой тропе вдоль открытого мохового пространства лоси совершали свои утренние и вечерние переходы к ручьям, озерам и обратно к местам дневного отстоя…
Всю зиму, всю осень и большую часть северной весны лоси держались открытого редколесья, где с утра до вечера обламывали ветки осин и вершинки сосенок и острыми зубами-резцами снимали-срезали кору со стволов деревьев. Но стоило прийти настоящему теплу, стоило появиться по берегам лесных рек и озер первым зеленым стрелочкам осоки, как лесные быки и коровы меняли привычный ритм жизни и устремлялись к воде — ручьям, рекам и озерам.
Нет, лосей влекла к воде не осока, сладкая, мягкая в первые дни жизни, они почти безразлично миновали только что поднявшиеся из воды молодые, и тоже сочные и сладкие, столбики нового тростника и все дальше и дальше от берега заходили в воду. И там, где вода доходила почти до лопаток, лоси останавливались и принимались «копаться» в ручье или в озерном заливе так же старательно и упрямо, как копаются на лесной поляне, отыскивая сладкие, сочные корни, лесные свиньи, дикие кабаны. Здесь, в озерном заливе или на дне лесного ручья, лоси разыскивали себе пищу — они искали молодые побеги кубышек и белых лилий.
Мне много раз приходилось видеть, как «копаются» в воде лоси, но я никогда не переставал удивляться тому старанию и упорству, с которыми эти животные добывали себе из воды пищу…
