Они живут рядом со мной (сборник) - Онегов Анатолий Сергеевич (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Плотвички не видят, не замечают опасности. Колонна полосатых охотников останавливается и незаметно исчезает в подводных зарослях. Так проходит порой пять, десять минут. Кажется, что окуни ушли и больше не вернутся… Но вот из травы на беспечных плотвичек стройным полукольцом неожиданно бросаются таившиеся до этого охотники…
Стая окуней вырывается из подводных зарослей всегда вся одновременно. Кто подает своим первым броском сигнал к началу атаки: старые, опытные рыбы или нетерпеливая, подвижная молодежь — это пока для меня остается тайной. Но только атаки окуней всегда начинались в самое подходящее время.
Я часто видел, как в середине полукольца несутся старые, тяжелые окуни. А края наступательной дуги всегда отводились рыбам поменьше и поэнергичней. Последние опережали своих более солидных собратьев, вытягивали концы дуги вперед и первыми обрушивались на стайку зазевавшейся плотвы.
Добыча металась, бросалась в стороны, кому-то удавалось уйти, прорвав наступательный эшелон и скрывшись в траве, кто-то успевал скрыться в глубине, но другим рыбешкам приходилось поплатиться жизнью… Прожорливые пасти смыкаются над плотвичками. И уже нет полукольца, нет наступательных рядов, а только рукопашная, кажущаяся неразбериха, в которой окуни всегда знали, что им делать…
Это был свой, достаточно добычливый, способ коллективной охоты, где совместный атакующий строй жил лишь на той стадии, когда требовалось окружить, оттеснить плотвичек от травы, захватить их врасплох. Дальше каждый из охотников забывал своих ратных товарищей и действовал по собственному усмотрению. Но пока не было объявлено всеобщего сбора к охоте, пока не был подан сигнал к началу атаки, пока полукольцо атакующих не достигало добычи, ни один окунь не бросался самостоятельно к резвившейся поблизости стайке мелких рыбешек.
Наверное, такой нерасчетливый охотник-индивидуалист не только лишил бы своих собратьев плотного завтрака, до срока спугнув добычу, но не насытился бы и сам. Погоня за рыбкой в одиночку вряд ли принесла бы необходимый успех — если бы полосатому охотнику и удалось бы поймать какую-нибудь нерасторопную рыбешку, то остальные плотвички успели бы скрыться, а наш нерасчетливый охотник только-только утолил бы голод.
А при коллективных действиях?.. При коллективных действиях каждый исправный загонщик мог рассчитывать на более солидную добычу. Об этом я мог судить хотя бы потому, что сам нередко выступал в роли охотника — охотника за окунями…
Окуни почти всегда объявляли о своем нападении на плотву шумными всплесками. Я торопился к разбушевавшемуся вдруг заливу со спиннингом в руках. Блесна ложилась в середину беснующихся рыб, тут же следовал толчок-удар по крючку, и к лодке я уже подтягиваю полосатого охотника. Окунь обманут, он кувыркается, крутится на крючке и торопливо отрыгивает, выплевывает из себя только что проглоченную добычу… Я считаю рыбок, вылетающих из окуневой пасти: одна, две, три — а иногда их оказывается и больше. И эта богатая добыча пришлась на долю сравнительно небольшого окуня всего за несколько минут совместных действий всей стаи…
Так было у животных. Но у меня и у моей собаки все складывалось много хуже. Мы никак не могли договориться друг с другом, никак не могли поделить свои обязанности таким образом, чтобы наша совместная охота стала необходимостью для обеих сторон… Нет, все этапы сложной лесной работы были усвоены нами, но усвоены, разучены в одиночку, друг без друга. Каждый из нас в отдельности уже был настоящим охотником, но больше походил на лису, которая промышляла у курятника и рассчитывала только сама на себя…
Куры бестолково бродили по овсяному клину, посещали кусты желтой акации, что росла неподалеку, и не слишком хорошо помнили опасные места. Среди неухоженных, низкорослых метелок еще зеленого овса мелькали белые спинки, хвостики и то и дело высовывались красные гребешки петухов. Стояла жаркая ленивая тишина пыльного июля… Но вдруг среди этой самодовольной тишины сытого курятника поднимался страшный переполох…
Мелькали крылья, раздавался крик перепуганных до смерти кур, а над овсом медленно оседало только что взметнувшееся облачко белого пуха… А лиса уже уходила. Она уходила поспешно, но не трусливо, открыто пересекала дорогу и через выкошенный угол клевера легкими шажками уносила к оврагу упитанного петушка.
Где она была до этого, когда именно подошла к курятнику, где таилась?.. По следам на дороге, по пыли, успевшей затянуть утренние следы, я примерно догадывался, что лиса начинала свою охоту всякий раз еще с рассветом, задолго до того часа, когда сторож открывал двери курятника и, высыпая в кормушки зерно, мягко напевал: «Цып-цып-цып…» Пожалуй, терпеливый охотник отлично слышал это утреннее «цып-цып-цып» — он лежал в овсе, метрах в ста от кормушки, и ждал — ждал час, другой…
Точно такой же лисой мог быть и мой пес. Он умел долго и настойчиво ждать у кучи соломы мышь, а потом молниеносным броском останавливал ее. Когда мы направлялись к старым вырубкам и я очень надеялся, что вот сейчас собака поднимет на крыло тетеревов и, вежливо отдав голос, посадит их на деревья, а я смогу наконец подсчитать, сколько в выводке петушков и курочек, мой четвероногий друг незаметно исчезал в кустах, вплотную подбирался к птицам, ждал и, как лиса, коротким и быстрым броском ловил тетерева на земле. Остальные птицы шумно взлетали и в панике неслись в разные стороны. Я злился на собаку за то, что и в этот раз мне не удалось из-за нее поближе познакомиться с обитателями брусничника, и на следующий день отправлялся в лес один.
Конечно, я мог и сам определить то место, где разгуливают тетерева, мог издали разглядеть на деревьях осторожных, беспокойных птиц, но без помощи собаки подойти ближе не удавалось. Да, нужен был умный, толковый помощник, который проведет разведку местности, подождет меня, только потом поднимет птиц на крыло и негромким, редким лаем отвлечет внимание напуганного выводка, рассевшегося по деревьям.
После каждой очередной неудачи пес понуро плелся следом за мной, не понимая, что еще требуется от него. Громыхала цепочка, мой неисправимый индивидуалист в наказание за вольность оставался дома, я же клялся, что никогда больше не пойду с этой дурной собакой в лес, отчаливал лодку и уплывал на озеро искать окуней…
Лодка отходила от берега и тяжело врезалась в волну… Волна прошла по озеру, ворвалась в тростник и выгнала оттуда на открытое место утиный выводок. Стайка видела лодку, видела меня, беспокойно крутила головками и отступала по воде, вплавь, не собираясь пока подниматься на крыло…
У меня не было с собой ружья, я не собирался добывать этих птиц, но мое весло заработало быстрей — я гнал лодку через волны за утками, чтобы еще раз проверить ту губительную для жертвы тактику, которую применяли волки при охоте за зайцем, и которую разгадали люди и использовали для атаки подводных лодок на транспорты противника…
Утки оставались верными себе: они не ждали никакой опасности впереди, они видели только меня и быстро уплывали от лодки. Если бы у уток не было крыльев, если бы эта стайка была тем самым караваном судов, который мог уйти от противника только по воде… Тогда по другому охотнику можно было подождать впереди и напасть с фронта на уток, которые не знали сейчас ничего, кроме видимой опасности сзади…
Подводные лодки объявлялись всегда неожиданно и неотступно преследовали транспорты. Конвой, разумеется, обнаруживал врага и навязывал бой. Преследователи несли потери, но не отступали. А караван судов все-таки уходил, уходил, как утки от моей лодки, забывая внимательно посматривать вперед. Корабли конвоя оттянуты назад, впереди почти нет охраны. И тут впереди по курсу неожиданно появляются скрывавшиеся до этого новые подводные лодки. Курс перерезан. Следуют торпедные атаки, гибнут транспорты — охота завершена.
Это была волчья расчетливая тактика преследования, преследования открытого, грозного, не оставляющего жертве ничего, кроме желания поскорей оторваться от видимого врага. Точно так и преследовала зайца по глубокому снегу волчья стая…