Натуралист на Амазонке - Бейтс Генри Уолтер (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
В спешке раскопок некоторые, более глубокие гнезда оказывались пропущенными; чтобы найти их, люди расхаживали, вооружившись длинной железной или деревянной палкой, и по тому, как легко входил этот вертел в песок, определяли, есть ли там яйца. Когда поиски закончены, яйца начинают давить. Яйцо черепахи немного крупнее куриного, совершенно круглое и имеет упругую кожистую скорлупу. Всю кучу швыряют в пустую лодку и давят деревянными вилами, однако иногда в кучу прыгают голые индейцы и дети и топчут ее, перемазываясь желтком и разводя вокруг совершенно невообразимую гадость. Покончив с этим, в лодку вливают воду и оставляют жирную болтушку на несколько часов греться на солнце, под лучами которого масло отделяется и поднимается на поверхность. Плавающее масло снимают длинными ложками (их делают, привязывая крупную двустворчатую раковину к концу палки) и очищают над огнем в медных котлах.
Такими действиями ежегодно уничтожается колоссальное количество черепашьих яиц. За год по меньшей мере с Верхней Амазонки и Мадейры в Пара вывозится 6 тыс. кувшинов по 3 галлона масла в каждом. Масло употребляют на освещение, жарят на нем рыбу и используют для других нужд. Пожалуй, еще около 2 тыс. кувшинов потребляется самими жителями селений на реке. На изготовление же одного кувшина масла описанным выше расточительным способом уходит по меньшей мере 12 корзин яиц, или около 6 тыс. штук. Следовательно, общее число ежегодно уничтожаемых яиц достигает 48 млн. А поскольку каждая черепаха кладет около 120 яиц, таким образом, истребляется годовой приплод 400 тыс. черепах. Тем не менее огромное число яиц остается необнаруженным, и их, вероятно, было бы достаточно для поддержания численности черепашьего населения на этих реках, если бы народ здесь не следовал губительному обычаю собирать только что вылупившихся молодых животных для еды: их нежное мясо и остатки желтка во внутренностях считаются большим лакомством. Главные естественные враги черепах — грифы и аллигаторы, пожирающие только что вылупившихся молодых животных, когда те косяками спускаются к воде. Хищники эти, до того как европейские поселенцы стали присваивать черепашьи яйца, губили, должно быть, несколько больше черепах, нежели теперь. Неясно, задерживало ли прирост числа черепах это естественное преследование так же эффективно, как ныне искусственное уничтожение. Однако если верить индейским преданиям, то это не так: они утверждают, что некогда вода изобиловала черепахами в такой же мере, в какой кишит теперь воздух москитами. Общее мнение поселенцев на Верхней Амазонке таково, что черепахи очень сильно сократились в числе и продолжают сокращаться с каждым годом.
Мы покинули Шимуни 20-го с целой флотилией челнов и спустились по реке к Катуа, пройдя туда за 11 часов на веслах и по течению. Катуа имеет миль 6 в длину и почти весь окружен праией. Черепахи выбрали для кладки яиц часть песчаной отмели, возвышавшейся в то время по крайней мере на 20 футов над уровнем реки; чтобы добраться туда, животным нужно было ползти вверх по склону. Когда мы приближались к острову, в небольшой мелководной бухте виднелось множество черепах, которые поднимались на поверхность, чтобы подышать. Те, у кого были легкие монтарии, поспешили вперед, чтобы пострелять в черепах из лука. Карепира был впереди всех: он одолжил у Кардозу маленькую и очень неустойчивую лодку и пересел в нее со своим малолетним сыном. Он уже убил двух черепах и вытаскивал третью, когда потерял равновесие; лодка опрокинулась за милю от суши, и ему с ребенком пришлось плыть, спасая свою жизнь, среди многочисленных аллигаторов. В продолжение нескольких дней после этой неудачи старику приходилось сносить жестокий огонь острот своих товарищей. Подобные случаи вызывают только смех у этого чуть ли не земноводного народа.
Людей на Катуа собралось гораздо больше, чем на Шимуни, потому что здесь добавилось население с берегов нескольких соседних озер. Цепь хижин и навесов растянулась на полмили, а у берега бросило якорь несколько больших парусных судов. Команданти был сеньор Маседу, упоминавшийся выше индеец — кузнец из Эги; он поддерживал превосходный порядок в течение всех 14 дней, пока шли раскопки и готовилось масло.
Тут присутствовало также много первобытных индейцев с соседних рек, среди них одно семейство шумана, добродушных, безобидных людей с Нижней Япура. У всех шумана была татуировка вокруг рта, синеватый тон окаймлял губы и с обеих сторон тянулся по щеке к уху. Они были не так стройны, как пасе из семейства Педру-уасу, но черты лица их в такой же мере, как и у пасе, отклонялись от обычного индейского типа. Они отличались сравнительно небольшим ртом, заостренным подбородком, тонкими губами и узким высоким носом. Одна из дочерей, молодая девушка лет 17, была настоящая красавица. Цвет ее кожи приближался к смугловатому оттенку женщин-мамелуку; фигура была почти безукоризненна, а синий рот не обезображивал, но придавал какую-то прелестную законченность ее облику. Шея, запястья и лодыжки были украшены нитками синих бус. Но она была крайне застенчива, никогда не решалась взглянуть в лицо постороннему и ни разу не отходила надолго от отца и матери. Это семейство бесстыдно надул на другой праии какой-то мошенник-купец, и, когда мы приехали, они явились рассказать об этом сеньору Кардозу как делегаду полиции округа. Старик излагал свою жалобу на плохом языке тупи так мягко, без следа гнева, что мы совершенно расположились в его пользу. Но Кардозу ничего не мог поправить; впрочем, он пригласил семейство устроить раншу рядом с нашими, а под конец заплатил старику по самой высокой цене за добытое масло.
На Катуа не только трудились, пожалуй, там даже больше гуляли. Люди пользовались случаем устроить нечто вроде праздника. Каждую погожую ночь на песках собирались группы молодых людей; танцы и игры длились часами. Но оживление, необходимое для этих забав, никогда не возникало без изрядной предварительной выпивки. Девушки были до того застенчивы, что молодые люди не могли раздобыть достаточного числа партнерш, не сопроводив приглашение несколькими бутылками спасительной кашасы. Холодность робких девушек — индианок и мамелуку — неизменно исчезала после небольшой порции крепкого напитка, но поразительно, как много могли они выпить в течение вечера. Застенчивость здесь не всегда признак невинности, потому что женщины-метиски на Верхней Амазонке ведут себя по большей части несколько вольно до того как выходят замуж и начинают.правильную семейную жизнь. Мужчины, по-видимому, не слишком возражают против того, что невесты их родят до замужества ребенка или двух от разных отцов. Замужние женщины блюдут свою репутацию, а если какая-нибудь уж очень распустится, ее весьма строго осуждает общественное мнение. Распущенность, однако, встречается редко, и за каждой женщиной нужно хоть немного да поухаживать, прежде чем она сдастся. Я не наблюдал (хотя довольно долго вращался среди молодежи) какого-либо нарушения пристойности на праиях. Гулянье происходит около раншу, где более солидные жители Эги, мужья с женами и молодыми дочерьми, сидят в гамаках, чинно покуривая длинные трубки, и наслаждаются общим весельем. Ближе к полуночи мы нередко слышали в перерывах между шутками и смехом хриплый рев ягуаров, бродящих по джунглям в середине праии. Среди молодых людей было несколько гитаристов и один заядлый скрипач, так что музыки было вдоволь.
Любимой забавой была пира-пурасея, или рыбья пляска, — первобытная индейская игра, теперь, вероятно, несколько видоизмененная. Молодые мужчины и женщины вперемежку становились кольцом, а один из играющих, стоя в центре, изображал рыбу. Затем все, в том числе и музыканты, шагали гуськом по кругу и пели монотонную, но довольно приятную хоровую песню, слова которой сочинял (по определенной форме) ведущий. Затем все брались за руки и спрашивали того, кто стоял посредине, что он (или она) за рыба, а тот отвечал. Под конец стоявший в середине бросался к кольцу, и если ему удавалось убежать, тот, кто упустил его, становился на его место; потом снова заводили марш и хор, и так игра продолжалась часами. Чаще всего пользовались языком тупи, но иногда пели и разговаривали по-португальски. Детали танца часто менялись: каждому, занявшему место в центре, давали название какого-нибудь животного, цветка или другого предмета. Тут открывалось широкое поле для остроумия в выдумке прозвищ, и некоторые особенно удачные предложения нередко встречались взрывами хохота. Так, например, одного долговязого молодого человека назвали магуари, т.е. серым аистом; какого-то потного сероглазого человека, в профиль до смешного похожего на рыбу, окрестили жараки (вид рыбы), и все приняли это как очень удачную остроту; девочке-мамелуку со светлыми глазами и каштановыми волосами дали галантное имя Роза Бранка, т.е. белая роза; парнишку, недавно опалившего брови при взрыве фейерверка, нарекли Педру Кеймаду (Горелым Петром); короче, каждый получил прозвище, и всякий раз это прозвище вводилось в слова хора, пока все маршировали по кругу.
