Собачья площадка - Голубев Игорь (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Я об уставе.
— Ах, об уставе? Что-то интересное хотите предложить? Я всегда считал вас профессионалом. Такие нам нужны.
— С профессиональной точки зрения мы допустили ряд формулировок, которые могут вызвать разночтения у определенных органов. Я имею в виду ту статью устава, где говорится о сборе и расходовании денежных средств на нужды общества. Неконкретность формулировок может вызвать вполне законные подозрения в возможности злоупотреблений. Доказать это будет практически невозможно, но сами подозрения, это, знаете, бросит тень на всех нас.
— Разве в России отменен принцип презумпции невиновности? По-моему, времена Вышинского давно миновали. И потом, вы ж сами предложили формулировку.
— Это же черновой вариант. Он предполагал детальную, постатейную расшифровку. И потом… Надо выбирать бухгалтера, а это лицо материально ответственное.
— Пусть это вас не волнует.
— Хорошо. Допустим. Но общество — организация добровольная. Однако что это за статья «О порядке выхода из общества или исключения из членов»? Если добровольное, значит, никаких общих собраний. Может быть, при вступлении, но никак не при выходе. Это разве навечно? И потом, что за учетные списки? Вы собираетесь осуществить перепись всех владельцев собак префектуры? Зачем?
— Это потенциальные члены.
— Потенциальные взносы, хотите сказать?
— А если и так?
— Кому-то может очень не понравиться, что его имя, семейное положение и достаток зафиксированы в каких-то списках. Это называется вторжением в личную жизнь.
— Народ наш юридически безграмотен. Вам когда-нибудь навязывали каталоги, подписку или приглашали на мероприятия и при этом точно указывали не только инициалы, адрес и пол? Все мы с незапамятных времен зафиксированы не только в поликлиниках. Включаясь в Интернет, вы, например, автоматически попадаете в один из них.
— Но это ж государство в государстве…
— Нет. А впрочем, почему бы не помечтать? Кремлевский Мечтатель осуществил свою мечту в «отдельно взятой стране». Почему бы и мне не помечтать об отдельном образцовом районе города? Представляете, Лужок с трибуны заявляет: есть такой район в столице!
— Я старый человек, но, думается, мы это проходили. Вы, возможно, не помните, но у нас уже были «дома образцового проживания». Идешь мимо такого и диву даешься — живу рядом и не образцово, а тут вот образцово живут. Потом приглядишься, ан нет. Так же собачатся, разводятся, те же адюльтеры и запах кислых щей.
— Вы очень впечатлительный человек. Да, к сожалению, сознание отстает от уровня жизни и от её требований. Тогда нужно подтягивать отстающих.
Иванову надоел этот старик. Однако был нужен его опыт. На начальном этапе не имел права разбрасываться людьми. Особенно интеллигенцией. Это потом можно втиснуть их в ложе Прокруста. Сейчас нельзя.
Он никогда не относил себя к интеллигентам. Он был ТЕХНО. Эмбрион, который выпестовала эпоха разоблачений, свершений и посредственностей во власти. Не любил вечеринок с обсуждением политики или нового романа. Однако вывод сделал: российская интеллигенция — понятие расплывчатое и аморфное, как сказали бы химики, но при этом имеет громадное валентное число, то есть вбирает в себя все подряд, и любимым занятием становится всеобщая внутренняя виноватость за то, что происходит в стране. На Западе чуть что — виновата система. И никому из западных интеллигентов не приходит в голову её менять — общество не должно развиваться скачкообразно. Вот и Николай не собирался активно влиять на политическую жизнь. Разобраться бы в районе. Планов было громадье.
И первым пунктом стояла организация на пустыре питомника.
Иванов собирался стать заводчиком. И не только мастифов или филобразильеро, а вообще… Масштабно. Теплые вольеры, тренировочный городок, гостиница для животных, клонирование… Нужны деньги. Но прежде денег нужна организация. И никаких вольностей. Спокойный для собак и их владельцев район. Ради этого готов был спустить собак на десяток бомжей. На войне как на войне.
Соломона отталкивать он не собирался. Решил и рассказал еврею о своих планах относительно питомника. Рассказывая, решительно мерил комнату широкими шагами, как будто втаптывал врагов в вытертый местами палас. Соломон тоже стоял, но к концу разговора ноги его подвели.
— Хорошо. Я вас понял. Но для этого нужны нешуточные средства. Где вы их возьмете? Одними взносами тут не обойдешься.
— Деньги найти не проблема. Тряхнем бизнесменов. Начинание-то благое. Лолобриджида разве только на свои о собачках заботится? Дают. Еще как дают. А те, кто давать не будет, очень скоро пожалеют. Вам не надоело по утрам вороний грай под окном слышать? Эти дети Кавказа должны знать свое место и вести себя скромнее. Много скромнее. Умеют цитрусовые выращивать, пускай лимонами торгуют.
— Благими намерениями дорога известно куда мостится.
— А вот этого не надо. Я выступаю от лица нашего общества.
— История знает массу таких выступлений… Погер отвлекся на секунду. Тихо открылась и притворилась входная дверь. Это пришла Виолетта. Она мышью проскользнула на кухню, опростала сумки с продуктами.
— Это ты?
— Я… Купила «геркулес».
— Хорошо.
Погер поморщился. Он не любил, когда при нем с женщиной разговаривают через стену.
— Спросить хотел. Ящик у Ольги Максимовны сожгли. Это как? Она мне сказала, что хочет выйти из общества.
— Молодежь балует, — улыбнулся Иванов. — Я на это санкции не давал. Честное слово.
Соломон понял, что большего не добиться, и попрощался. В дверях столкнулся с Виолеттой. Выглядела жена Иванова неважно. Бедная женщина, подумал адвокат.
— А деньги я сегодня же достану. Первый взнос, — пообещал Иванов, — не откладывая в долгий ящик.
Он накинул куртку и вместе с Погером вышел на лестницу.
— Хотите присутствовать?
— Нет уж, увольте.
Еврей ушел к себе, что-то бормоча под нос. Ноздреватый, как нежинский огурец, он теперь свисал на лице особенно скорбно.
Между тем Иванов, распаленный разговором с адвокатом, а больше собственным воображением, направился к торцу дома, где располагался вход к кавказцам.
— Лимоны, лимоны выращивать… Коль такие трудолюбивые народы, на Магадан, там цинги не будет, завалят лимонами, — бормотал он, пока не уперся в «Газель», стоящую под разгрузкой.
Николай заглянул в кузов и застал там славянина-шофера, считающего ящики. Шофер шевелил толстыми губами, с трудом вспоминая арифметику.
— Что, болезный, в школе плохо учили? Или сам не способен? В народе правильно говорят — не учился, так ворочай, наш особенный рабочий.
— Чего надо?
— Не надоело негром у головешек работать?
— Ты лучше предложишь?
— Может, и предложу.
— Пошел ты… Умник. Сопли подбери, а то «головешки» услышат, некогда подтирать будет.
Иванов не обиделся, напротив, даже развеселился. Спустился по мраморным ступенькам и проследовал коридором до стеклянной выгородки Казбека.
На столе стояли ресторанные судки и блюдо зелени. Казбек собрался закусить и очень удивился приходу Иванова.
— Извини, аппетит испорчу. Дело у меня к тебе государственной важности, иначе не потревожил бы. А государственной потому, что после разговора не надо будет дергаться в префектуру, ловить и стращать прикормленного тобой чиновника по департаменту торговли. И Егорычеву, который нежилым фондом заведует, тоже звонить не надо. Я у него был. Егорычев в больницу срочно лег. Уж какое у него сердце, не знаю, а вот жила тонка и слабовата.
Иванов действительно был у Егорычева. И не один, а с Гариком. После того как Николай поведал сослуживцу о своих планах на будущее, а тот связался со своим тестем, бывшим секретарем райкома, а ныне уважаемым пенсионером и главой землячества, вопрос об ограничении сферы влияния местной подвальной мафии решился сам собой. Причем не пришлось ничего платить, да и не было у Иванова бабок. Обошлись крепким рукопожатием и словесным обещанием.
