Перо ковыля - Семаго Леонид Леонидович (читаем книги онлайн txt) 📗
Зимой нет восходящих токов воздуха, и набрать без них большую высоту труднее; но подниматься надо, и не только для игры, а и для того, чтобы осмотреть как можно большую территорию. В ветреные дни ворон набирает высоту тем же приемом, которым пользуются канюк и ястреб-тетеревятник, то есть простым планированием по наклонной спирали, с каждым витком немного удаляясь от цели полета, но зато используя запас скорости на разгоне для подъема. Скользя под ветер, птица круто разворачивается, и поток воздуха подбрасывает ее на несколько метров вверх. А поднявшись на нужную высоту, ворон подтягивает крылья к корпусу и несется несколько сот метров против ветра. Снизившись, повторяет тот же маневр, пока не достигнет цели.
Некоторые птицы на лету могут переворачиваться спиной вниз и в таком положении продолжать полет, махая крыльями в том же ритме, будто земное тяготение для них внезапно заменилось на отталкивающую силу. Один из немногих асов такого полета — ворон. Дважды я был очевидцем этого удивительного зрелища, и оба раза взрослый ворон демонстрировал свое мастерство... при бегстве. Сводя какие-то серьезные счеты, пара ворон напала в чистом поле на одинокого ворона и гнала его вдоль дороги километра четыре. Как только одна из наседавших сверху ворон готовилась нанести удар, ворон переворачивался и выставлял ей навстречу сильные лапы с растопыренными пальцами. Встречая такую оборону, обе преследовательницы немного отставали, ворон принимал нормальное положение, но оторваться от ворон ему никак не удавалось, и он переворачивался еще несколько раз, пока внезапно не повернул в сторону заросшей лесом глубокой балки. Тем же приемом другой ворон отбился от ястреба-тетеревятника, случайно залетев на его участок: сильный хищник отпрянул, увидев перед собой когти ворона. Стало быть, сила этого оружия известна не только зайчатам.
Ненависть у ворона и вороны взаимна, но у вороны она, пожалуй, сильнее, ибо она не может отплатить равноценно за разоренные гнезда. Разбой этот совершается не тайком, а на глазах, силой. 17 апреля 1971 года в Воронежском заповеднике я наблюдал налет бродячей стаи холостых воронов на гнездо ворон.
То спокойное, солнечное утро было праздником для всего Усманского бора и его обитателей. Раскрылись на полянах тысячи бутонов сон-травы. После легкого ночного морозца еще гуще стала синь подснежников. Старая, первобытная дубрава у Придорожного кордона гудела от раскатистой дроби барабанщиков-дятлов. А над нестройным птичьим хором властвовали журавлиные трубы. Безмятежно начинался этот день и для пары ворон, построивших гнездо на дубе у крыльца кордона. Повсюду объявленные вне закона, черно-серые грабительницы находились здесь под его охраной наравне со всеми, кто жил в заповедном лесу, но это, конечно, не прибавило им благонамеренности в отношениях с ближними и дальними соседями. Благополучие вороньей семьи и здесь строилось на трагедиях сотен мирных птиц. Помешать ей в этом было нечем, да и нельзя.
Однако судьба этой пары и еще нескольких, построившихся у реки, была предрешена именно в это райское утро. Солнце уже пригрело землю, и за лесом небо стало белеть от дымки, которая поднималась с теплых полей. И когда чисто-голубым небо оставалось только над головой, в нем невесть откуда неожиданно появились черные птицы: широкими кругами, без какого-либо строя и порядка над лесом парили сорок шесть воронов. Они никуда не спешили. В гнездах их родителей и соплеменников уже подрастало новое поколение, начинавшее пробовать крылья. И кочевая ватага холостяков летела, чтобы посмотреть на новые земли, разведать, где лучше живется, где кому оставаться на следующую зиму.
Но сейчас казалось, будто ничто земное не привлекало и не интересовало эту стаю, ибо, долетев до широкой поляны и поймав крыльями нагретый над ней ток теплого воздуха, она стала подниматься пологими витками вверх. В ее кружении не было ничего зловещего. Наоборот, оно восхищало. Лет за двадцать до этого утра я видел в приаральской пустыне ранней весной стаю орлов в таком же полете и не мог отвести от нее взгляд, пока огромные птицы не растворились вдали. Ворон — не орел, но стая производила то же впечатление, и я, не отводя взгляда, смотрел, как большие, с метровым размахом крыльев птицы превращались на полуторакилометровой высоте в черных пташек, готовых вот-вот растаять в густевшей дымке, и может быть поэтому не обратил внимания на действия самца из вороньей пары.
Он заметил и узнал своих врагов раньше меня. Ему бы пропустить эту шайку, не выдавая себя. Но в это утро, видно, его так распирала собственная отвага, что, глядя на поднимавшихся воронов, он бросился на них, чтобы отогнать подальше. А те, не обращая внимания на его дерзость, молчаливо и спокойно легко уходили вверх.
Но внезапно от этого кружила отделились два маленьких силуэта, потом еще два, еще, еще... и к земле в парном пикировании понеслись все сорок шесть воронов. Словно сговорившись, они выбрали мишенью для какой-то неразгаданной игры воронье гнездо. Обрывая пикирование у вершин дубов, пара за парой взмывала вверх. Может быть, этим озорством все и закончилось бы, если бы ворона-самка не допустила тактической ошибки. Она оставила гнездо, чтобы помочь обезумевшему от злости и отчаяния самцу.
За несколько секунд в ее гнезде не осталось ни одного яйца. Вороны выхватывали их на лету, не становясь на помост, и, кажется, на лету и проглатывали, выплевывая скорлупки. Это была не игра, не развлечение, а согласованные действия единой стаи, которая и не собиралась улетать, пока не завершила ограбление семьи «сородичей». Один на один или пара на пару ворон, конечно, не отобьется от разозленной вороны и обратится в бегство. Но против стаи хозяева были бессильны и не могли помешать врагам в том деле, которым грешат в птичьем мире сами.
В мае, когда у ворон в гнездах подрастают птенцы, они житья не дают ворону, не позволяя ему ни свободно охотиться, ни разбойничать, и ворона только высота спасает. В чистом поле одна ворона может посадить на землю и держать сколько угодно долго, пока ей кто-нибудь не помешает, пару воронов. Усевшись на высоком омете, столбе или дереве, она не дает им взлететь, потому что у ворона в воздухе все-таки есть преимущество. Хорошо, что у других ворон в эти дни в гнездах птенцы, и они не полетят со своих участков на самый отчаянный призыв соседей, а то бы ворону пришлось совсем туго.
Так что ворон и ворона — извечные враги. Ворону, залетевшему с голоду на свалку, кусочка не удается схватить. Гонит его воронье, как отверженного.
А вот с другой родней, с грачами, ворон может жить бок о бок, в ладу и мире, гнездясь, пусть изредка, прямо в их колониях. В иные весны в степных грачевниках к прилету грачей у ворона в гнезде уже есть птенцы. И настолько мирно уживаются эти птицы, что жизнь семьи воронов в колонии бывает спокойнее, чем жизнь отдельно живущих пар. И гнездо их ничем не отличается от старых грачиных построек пудового веса (возможно, что вороны пользуются трудами родственников). И сами они не выделяются в общей массе таких же черноперых птиц, и голоса их теряются в беспрерывном грачином гаме. Главное условие такого мира, наверное, в том, что не заглядывает ворон в грачиные гнезда даже тогда, когда есть у него возможность сделать это незаметно и безнаказанно. У него хватает сообразительности не раздражать соседей в то время, когда спокойствие необходимо в собственной семье.
Самец и самка одной пары верны друг другу и месту, где поселились, всю жизнь, и если их первое гнездо цело, они выводят птенцов из года в год только в нем, делая основательной постройке лишь небольшой ремонт в середине зимы.
Испокон веков там, где есть лес, селились семьи воронов на крепких дубах, соснах, осокорях, в безлесных местах — на обрывах и скалах. Сейчас, когда в полях и лесах расставлены сотни тысяч столбов и мачт высоковольтных линий, вороны стали мостить гнезда на переплетениях креплений и растяжек: ветром не свалит, снизу никто не взберется. Зато открыто оно всем стихиям. Снеся первое яйцо, самка уже не вольна покинуть гнездо даже на несколько минут. Морозы последней недели февраля, мартовские метели, гололеды и холодные дожди могут мгновенно остудить яйца, погубив под их скорлупой начинающуюся жизнь.
