Стая - Филиппович Александр Сергеевич (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Но в дни, когда приходил домой рано, Витька наскоро переодевался в костюм, скидывая пропахшую машиной кожаную тужурку, и норовил тотчас исчезнуть из дому. Ко всему в доме он как бы охладел и оравнодушел и в такие ранние возвращения после работы совсем его, Граната, не замечал, хотя Гранат так и вился подле его ног, вымаливая ласку.
Несколько раз, держась в отдалении, Гранат сопровождал Витьку до клуба. По дороге Витька все хотел прогнать его домой, но Гранат лишь пятился, мялся на месте, а переждав, когда Витьке надоест командовать, следовал за ним дальше.
На клубном крылечке Витьку всегда уже поджидала та худая, с накрашенным ртом женщина, с которою Витька ласкался за огородами во время последней гулянки.
И они входили в клуб.
За глухой стеной, с заложенными кирпичом окнами, сперва звонили несколько раз, а потом начинала играть музыка и раздавались громкие голоса незнакомых мужчин и женщин… А как-то, обшаривая ночной поселок, услыхал Гранат в сквере возле стадиона слабые шорохи и различил следом родимый Витькин дух. Продравшись же сквозь заросли акаций, он верно наткнулся на Витьку и все ту же раскрашенную женщину. Не услыхали они оба его сперва-то. И не увидели. И Гранат возбужденно подал свой радостный голос, чтобы привлечь их внимание. Вот тогда-то женщина испуганно вскрикнула, а Витька заругался:
— Прочь пошел! Пошел, слышишь!
И, пошарив по земле вокруг, схватил под руку подвернувшийся камень.
Камень остро ударил по бедру, Гранат визгнул и, прихрамывая, продрался из сквера через кусты акаций, подальше от камней, летевших ему вслед. Воротившись домой, забрался он в конуру, свернулся и закрыл глаза. Боль прошла, но вместо нее возникло нечто иное, отчего стало и еще-то побольнее, тоскливее, безнадежнее: вдруг исчез в хозяйских поступках тот привычный, давно уж им, Гранатом, постигнутый смысл, когда знаешь, за что хвалят и за что — бьют.
Старуха и старик относились к нему как и прежде. Регулярно вытаскивали миску с едой, но во всем остальном точно бы не замечали. Впрочем, и раньше-то когда они относились к нему, в сущности, по-иному и дружелюбнее? Все дело теперь в одном Витьке: стал он зол, жесток, раздражителен. Но выслеживать его Гранат продолжал по-прежнему, всякий вечер. С нетерпением ожидал он, что вдруг, что вот-вот, с мгновенья на мгновенье, Витька переменится, потребует его к себе прежним, веселым голосом. Но мгновенья за мгновеньями проходили, однако, слагались в долгие ночи и в дни, а Витька все оставался будто чужим.
Несколько раз, когда ему еще удавалось подкарауливать Витьку в стадионовском скверике и если Витька и эта, всегда рядом с ним оказывавшаяся худая, с накрашенным ртом женщина угадывали его присутствие, женщина принималась громко выговаривать Витьке, и Витька затем начинал строго командовать, в безликую темноту иногда кидая камни и палки, чтоб отогнать его. Но оба они — и Витька, и его женщина — были всего лишь людьми, и стоило Гранату чуть поосторожничать, чуть притаиться, как уже это их обманывало и они думали, что он им подчинился и убрел прочь.
Два раза случайно встречал Гранат на улице эту женщину, когда оказывалась она одна. И оба раза она почему-то до крика пугалась этих встреч, хотя Гранат только рычал от недоверия, припоминая тотчас удары камней и палок, не приближаясь к ней даже. И каждый раз вслед за этими случайными встречами Витька выволакивал его за ошейник из конуры и, точно провинившегося, отхлестывал тонким цепным поводком, которым никогда раньше не наказывал. И оба раза в разгар порки выкатывал из избы на крыльцо старик и, попыхивая трубкой, говорил, темно на сына взглядывая:
— Э-эх, Витя! Почто бьешь? С ним, оно конечно, очень строго бы надо для его же и своей пользы, да ведь и бить-то — испортишь. Не просто же собачонок, а еще охотник.
— Моёго это ума дело, батя! — отзывался Витька, пороть переставая однако.
— Твоёго не твоёго, а зря все равно так-то. Ни к чему ж доброму не научишь, а отучишь только.
— Ладно, ладно, батя, — отирал Витька злое и мокрое лицо и приказывал: — Место!
Иссеченный, Гранат беззвучно забирался в конуру. И там снова страдал ото всех тайно не от болей в теле, а от другого, что всегда мучительнее переносить, чем видимые раны…
А приближались охоты.
На холмы за поселком, на ярко-желтые поля прикатили машины. Они прошли по полям, и стали поля серыми, а на них под ярким, но прохладным светом осеннего солнца выросли огромные стога. Пустели леса. Опадали листья, и шорохи их становились далеко слышимы в гулкой прозрачности деревьев. Но Витька не замечал словно бы и всего этого. Не замечал, как Гранат все более беспокоен от возбуждения, как все чаще выбегает он за зарод на задах усадьбы и останавливается навстречу ветру, ловя влажные и тревожные запахи в пору вызревшего к охотам леса.
— Эх, зовет пес! — произнес однажды старик, приласкав Граната. — Испортишь его так-то, Виктор.
Но Витька, сплюнув, вдавил в землю окурок и ушел в клуб.
Теперь каждый вечер Гранат поджидал Витьку дома, на дворе. Ему чудилось, что Витька, придя домой, вот-вот непременно посадит его на поводок, чтобы не искать утром перед охотой. Но идти в лес Витька как будто бы никак все не собирался…
Однажды, правда… хоть и в утреннем, да в позднем все же часу, когда Гранат как раз только-только из ночных по поселку своих бегов воротился, Витька вышел из дому на крылечко с ружьем. Гранат восторженно к нему бросился, но Виктор тихо, даже с какой-то ровно бы усталостью осадил его:
— Будя, будя… раньше-то времени! А пошли пока, однако…
И направился сперва вовсе не в лес, а через поселок в заводской гараж. Затем, в машине оба, они подкатили к знакомо утопавшему в зелени дому строгого человека, забрали начальника с собой, и едва выехали по своротке к шоссе, проложенному через лес, как здесь остановились и подсадили еще в машину невысоконькую аккуратную женщину, видимо, давно ожидавшую их скрытно на опушечке — на пеньке за кустишками она хоронилась.
Немного погодя съехав с шоссе, долго добирались лесною дорогой к укромному и глухому озерку со свежесрубленною на бережку охотничьей избушкою. Здесь Гранат потянул было тотчас в лес, но Витька, захватив ружье, уплыл на лодке сети ставить. Гранат понял, что ему и здесь суждено одиночество, а не охота, сперва за лодкой кинулся, но Витька грозно пугнул, чтоб не смел увязываться, и Гранат заскулил на берегу.
За время, пока Витька отсутствовал, Гранат прилежно обшарил всю округу, к озеру примыкавшую, но не учуял ни одного зайца. Он слыхал, как на озере за это время несколько раз стреляли, а когда примчал к избушке и встретил Виктора, то обнаружил, что кроме рыбы щуки привез он еще и пару чирков в придачу. После обеда на воздухе, у костерка, на котором ушицу сваривали, Витька опять один уплыл и вернулся теперь уже в полных сумерках.
То же повторилось и на другой день, так что к новому вечеру Гранат совсем извелся от безделья и одиночества и с радостью потому, готовно забрался в машину, запахи которой переносил, однако, худо, с Витькой рядом устроившись, когда все они засобирались уезжать.
У своротки с шоссе перед поселком остановились снова, высадили женщину и в поселок вернулись вдвоем — Витька и его строгий начальник, перебравшийся, едва невысоконькая аккуратная женщина машину покинула, тотчас на переднее сиденье к Виктору. Совсем немного отъехали, как начальник, махнув на прощанье высаженной женщине, сказал:
— А ведь она, Нина-то, все еще Гогу своего помнит. Любит, хотя и обратное утверждает… я же чувствую. Кстати, помнишь его?
— Признаться, так не шибко, — ответил готовно Витька. — Я же тогда всего пацаном был… Это ведь когда областные соревнования у нас здесь проходили и он судьей к нам приезжал?
— Он самый, — подтвердил начальник. — Погиб он. Умер… От ран, Нина говорит. Вот потому и вернулась… Слушай, Виктор, я как по-твоему, страшный, нет человек?
— Ну, наверное, кому как, Иван Николаевич! — почему-то весело улыбнулся Виктор.
