Стая - Филиппович Александр Сергеевич (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Не стало девушки нигде, как никогда не было.
Тишина стояла. Березы вздыхали листьями. В поселковом клубе уже играла к вечеру далекая музыка. От домов же доносились обычные житейские звуки: подойниками там погромыхивали, калитками хлопали, шумно ворочалась в хлевах скотина. И в то же время со всем вокруг как бы произошло нечто непонятное да еще и непоправимое: как бы изломалось что-то напрочь, не стало словно бы во всем окружающем прежней прочности. Улавливалось во всем теперь что-то неясное и тревожное, что повсюду подстерегает, должно быть, человеческую жизнь и сопровождает ее незримо.
Воротясь домой притихший, усталый, уже ко сну устраиваясь, услыхал Гранат бессловесную какую-то возню в избе и лишь время от времени доносившиеся оттуда непонятные и жалобные вскрики. Он выбрался из конуры, добежал до завалинки и заглянул в окошки.
— На твоей душе грех! Ты жизнь малую загубила! — в голос уже бушевал Витькин отец, худой этот старик с седыми щеками и красным носом.
Старуха стонала, безо всякого движения пластаясь на лавке. Выпив водки, старик тоже присел на лавку, в изголовье жены, свесив с коленок огромные мосластые руки. И тихо, без прежнего крика заключил в сердцах:
— А! Видать, все вы, бабы, стервы! И нет в вас никакой друг к другу жалости…
Лето выгулялось теплое и урожайное.
К старикам приезжали с мужем и детьми старшая их дочь и холостой средний сын-офицер. Старик и старуха на это время перестали вдруг тихо поругиваться меж собою, были со всеми приветливы и порой играли-забавлялись с внучатами, которые, между прочим, и к нему, к Гранату, привязались крепко.
Хозяйская дочь, здоровенная, круглолицая и очкастая тетка с тугим узлом светлых волос на затылке, которая красила губы и курила, все почти дни, скрываясь от солнца, пролеживала в дому, полистывая книжки одну за другою и выходя на воздух лишь по утрам с вечерами, когда жара спадала. Его, Граната, она не боялась нисколько и добилась даже разрешения впускать его в горницу, когда детишкам того очень хотелось. А детишки ее — мальчик и девочка — были потешными и всем интересовались:
— Мама, а деревня — это где одни бабушки и дедушки живут?
О многом, о своем, конечно, детском, но беседовали они и с ним, с Гранатом.
Мужчины обычно проводили дни в рыбалках на болоте и притаскивали домой когда и по целому ведерку тугих и сытых желтых карасиков. Гранат и к этим двум мужчинам привязался, особенно к Витькиному брату, который иногда по вечерам, собираясь в клуб, надевал свой офицерский пиджак с погонами. Он уж и вовсе, гораздо более сестры, напоминал Витьку: и верхняя губа вздергивалась у него этак же, когда он смеялся, и нос в точности так же морщился, да и круглолиц он был так же к тому же…
Дни в дому завершались тихо.
Витькина сестра укладывала своих детишек спать, а сама устраивалась доглядывать телевизор. Мужчины же, как правило, вынося в палисадник бутылочку и летнюю, из свежей зелени закуску, усаживались под освещенным окошком доигрывать в шахматы. И царствовали чудесно вокруг тонкие запахи по горло наработавшейся за день земли.
Несколько дней провели все на покосе в лесу, и Гранат вдоволь набегался за молодняком, по которому никто стрелять и не собирался. Потом все сено свезли из лесу на сером в яблоках мерине, заправлял которым поселковый конюх Фалей. На прошлогоднем месте сметали новый зарод, крепко погуляли, угостив и Фалея, а затем гости разъехались, и вновь потянулись однообразные и долгие-предолгие дни.
Осенью Гранат несколько раз ходил со стариком в лес, гонял зайчишков, но старик оказался то ли уж шибко стар, то ли ленив на гон и вовремя к лазу не поспевал или же поспевал неудачно, в хвойный густяк выходил, и, случалось, прогнав круга по три, Гранат гнать переставал и возвращался к старику, который к этому моменту уже покуривал. Гранат укладывался у его ног, а старик принимался за оправдания:
— Вишь, место здесь какое непутевое, а зайцы-то… Никак взять их, вишь, не могу. Ты вот стараешься, а я, однако, не по делу вот все выступаю. Дурной, дурной заяц-зверь здесь народился…
Наступила и прошла новая зима, но на следующее лето гостевать к старикам никто не приезжал.
Старик со старухой продолжали существовать молчаливо и одиноко, оживляясь только в дни, когда женщина-почтальонша в синей суконной форме с белыми пуговками и большой брезентовой сумкой приносила письма, точно такие же, какие год назад приходила в сумерках прочитывать та ласковая девушка Лика, которой теперь нигде почему-то вокруг не стало.
Много времени ушло на покос: не было помощников, и старик с Гранатом долгонько одни жили в лесном шалаше.
А однажды вечером, когда сено вновь свезено было из лесу и на обычном месте зарод сметан, а старик сидел на своем облюбованном у завалинки местечке, над которым надтреснутые бревна вышоркались за многие года до лакового блеску, и молчаливо покуривал сиплую свою обчерневшую трубку, пришла женщина в синей, как и почтальонша, суконной форме, но без сумки, а с одною бумажкою в руке.
— Примай телеграмму, де-ед! — крикнула она, весело садя кулаком по доскам ворот.
Старик торопливо выбежал к ней, трясущимися руками расписался, где женщина-почтальонша потребовала, и обратно по двору прошаркал в избу. Гранат видел, как зажег он свет в дому, как, надев очки, прочитал бумажку, а потом распахнул окошко и крикнул, растерянный и красный:
— Ма-ать! Витька приезжат!
— Как так? — вроде и не поверила сразу старуха, выскочила из стайки с подоткнутым подолом рабочего платья и, не зная, чего ей от такой вести делать срочного, затопталась на месте.
— Да уж та-ак, мать! Приезжат, и все тут! — тряханул он бумажкой.
— Надолго?
— А вовсе!
— А когда будет, отписал?
— С ночным должен нынче!
Гранат заскулил и забегал у крыльца, а в дому поднялась истинная кутерьма. На чурке, на какой по обыкновению дрова колол, старик забил петушка, и немного погодя Гранату вынесли из избы требушинки.
А уж в полной темноте почти что, когда поселок засыпал, старик, вышедши из дому в шевиотовой кепке, в немятом суконном «парадьнем» костюмишке и в начищенных сапогах, позвал Граната с собою на станцию, где вдвоем и встретили они Витьку, одиноко выпрыгнувшего на перрон из вагона в незнакомых военных одеждах, с новехоньким коричневым чемоданом в блестящих металлических набойках на уголках.
Той ночью старик и Витька долго рассиживали в избе одни, без гостей. Граната впустили даже в горницу, а Витька прямо со стола кидал ему щедро косточки и даже целехонькие куски мяса. Говорила за столом все больше одна старуха. Витька же от счастья и сытости отвечал матери односложно, да и вообще объявилась в нем теперь какая-то сдержанность и строгость. Старик же преимущественно тоже молчал, беспрестанно дымил трубкою и, разглядывая сына то так, то этак — говоря при этом лишь: «Ты ешь, Виктор… ешь, сынок, знай закусывай!» — все подливал ему бражонки, делаясь при этом, однако, на лицо все отчего-то тревожней и мрачнее.
Когда от скуки уже, что они все едят да едят, Гранат, предостаточно набивший брюхо, задремал у порога, мужчины засобирались на улицу и вышли за порог в одних нательных рубахах и в тапочках на босу ногу.
— Покурим? — первым предложил старик, ступая с крылечка.
— А давай, батя! — согласился Витька, глубоко в себя вдыхая ночной воздух, пронизанный нутряными, парными запахами назема, тонким, волшебным ароматом свежего сена, рабочим запахом увядающей, усыхающей к осени огородной земли, распираемой затаившимися в ней картошками, репами, луковками. Вволю насладясь молчаливо всеми этими родными приметами доброго, крепко и навечно сробленного дома, Витька, прищурясь, поглядел поверх сарая на темное вызвездившееся небо.
Визгнув от восторга встречи, Гранат ткнулся Витьке в грудь.
— Ну, будя, будя, псина! — знакомо улыбнулся Витька, переставая глядеть на небо.. — Эх, предки наши — обезьяны!
Следом за стариком отцом прошел Витька на задний двор, где старик уже поджидал сына, устроившись на скамеечке у зарода, которую смастерил сам еще в прошлом году.
