Шимпанзе горы Ассерик - Брюер Стелла (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
На следующее утро после завтрака среди деревьев, растущих по краю оврага, появилась Тина, и я наконец успокоилась. Она стала раскачиваться на ветках, Уильям и Пух бросились к ней. При их приближении Тина громко запыхтела, и все трое принялись лихорадочно обыскивать друг друга, а потом взобрались на фиговое дерево и начали кормиться.
Через несколько часов после возвращения Тины я услышала громкий шепот Чарры. Взглянув на него, я увидела, что он вытянул руку по направлению к небольшому плато, расположенному на западной стороне лагеря. «Дикие шимпанзе, дикие шимпанзе», — настойчиво повторял он. Приглядевшись, я различила в просвете между стволами деревьев цепочку обезьян. Впереди шагала самка с маленьким детенышем, прижавшимся к ее животу. Возле них шел подросток, потом вторая самка, на спине у которой, как заправский жокей, сидел детеныш, а позади — взрослый шимпанзе без детеныша.
Мои обезьяны явно не замечали своих диких собратьев. С максимальной осторожностью я перебралась вместе с Пухом, Уильямом и Тиной через овраг к ручью и стала ждать в надежде, что дикие шимпанзе придут сюда на водопой.
Прошло четверть часа — никто не появлялся. Я на всякий случай держалась в укрытии, но Пух вел себя очень шумно: он весело играл сам с собой и энергично раскачивался на нижних ветках деревьев. Решив, что дикие шимпанзе уже не появятся, я повела свою троицу вверх по течению. Метров через сто я заметила на одном из склонов взрослого шимпанзе. Он был довольно высоко и, увидев нас, стал поспешно уходить к плато. И снова никто из моих обезьян не обратил на него внимания. Я взобралась на то место, где только что находился дикий шимпанзе, но его уже не было видно. Получасовые поиски не дали никаких результатов, и я вместе с обезьянами вернулась к ручью.
Поглощенная тем, что творилось вокруг, я не заметила, как Пух стащил кусок мыла, которое я захватила с собой. Когда же я обратила внимание на отсутствие мыла, Пух уже стоял на мелком месте и намыливал себе голову и лицо, слизывая с рук пену. Я позвала его и строгим голосом приказала бросить мыло. Он выпустил его из рук, предварительно откусив добрую половину, и отбежал подальше от меня, на более спокойное место. Уильям погнался за ним. Пух вскрикнул и выронил оставшуюся часть мыла, которой тотчас завладел Уильям. Войдя в воду рядом с Пухом, он начал усердно намыливать ногу. К двум любителям купаться подошла Тина и стала пристально наблюдать за ними. Потом протянула руку и, подцепив пальцем немного мыльной пены с головы Пуха, понюхала ее несколько раз, внимательно оглядела, снова понюхала и, наконец решившись, взяла в рот, но тотчас выплюнула, стряхнула с руки остаток исчезающей на глазах пены и тщательно вытерла палец о ветку с листьями. Как видно, в отличие от Уильяма и Пуха мыло не пришлось Тине по вкусу.
Напряжение, которое я испытывала в первые дни нашего пребывания на горе Ассерик, стало постепенно ослабевать. Я уже не прислушивалась к каждому звуку, не вздрагивала от каждого шороха. Я по-прежнему была начеку, но, помимо грозящих нам опасностей, начала воспринимать покой и странную красоту этих мест. Я опять увидела, как пестреют тени, когда лучи солнца проникают сквозь листву, как колеблется и меняет цвет знойное марево, нависающее над обнаженным каменистым плато. Я почувствовала и свое скромное место в этом неведомом мире, столь отличном от того, из которого я пришла. Казалось, все здесь предопределено и согласовано. И мое умиротворенное состояние не являлось каким-то особым достижением с моей стороны, а было лишь отражением общей гармонии, царившей в окружающей меня природе.
В тот день, когда мы встретили диких шимпанзе, наш ленч закончился довольно поздно — около половины пятого пополудни. Сразу же после этого я направилась к лендроверу. Пух, хныча, подбежал ко мне и быстро вскарабкался на спину, Уильям и Тина тоже двинулись за мной. Кратчайший путь к машине лежал через обширное плато, но я не хотела на глазах у шимпанзе пересекать его. Мне нужно было научить моих питомцев держаться поближе к деревьям, по возможности остерегаться открытых пространств и только в случае крайней необходимости преодолевать их с максимальной осмотрительностью. Именно в таких пустынных местах шимпанзе легко могли стать жертвами хищников. Поэтому я и двинулась в обход, вдоль опушки и наконец добралась до того места, где мне нужно было пересечь небольшой открытый участок, прежде чем выйти к машине. Я шла с преувеличенной осторожностью, всем видом подчеркивая беспокойство и страх, которые якобы испытывала, и с радостью отметила, что достигла своей цели: Пух и Уильям шли очень медленно, все время озираясь по сторонам и оценивая каждое движение. Тина вообще отказалась следовать за нами: вне леса она не чувствовала себя в безопасности. Кроме того, у нее не было той слепой веры в мои силы, как у Пуха и Уильяма. Она уселась на месте и стала ждать, когда мы вернемся.
В тот вечер, уже в лагере, я услышала, что Тина занялась постройкой гнезда, и, как всегда, повела к ней обоих шимпанзе. Пух охотно пошел следом и уселся у меня на коленях, наблюдая за Тиной и слушая, как я расточаю похвалы в ее адрес. Оглянувшись, я поискала глазами Уильяма, но его нигде не было видно. Вскоре Тина закончила свое сооружение и улеглась в нем, издав на прощание серию хрюкающих звуков. Мы с Пухом вернулись в лагерь. Уильям был очень занят: одной рукой он обматывал вокруг себя длинную нейлоновую веревку, а другой прижимал к груди лопату.
Оба эти предмета хранились в лендровере. Я хорошо знала, что дверцы накрепко закрыты, и в недоумении направилась к машине. Уильям кашлянул раза два когда я проходила мимо, но, не заметив никакой реакции с моей стороны, продолжал свои занятия с веревкой и лопатой. Все дверцы были действительно заперты, но одно из небольших овальных задних окошек было открыто. Уильям не разбил его, он просто вдавил стекло внутрь, не повредив при этом толстой резиновой прокладки, и достал, что сумел, через небольшую щель. Я ликвидировала дыру, сделав сложное переплетение из толстого, покрытого пластиком провода.
Уильям и Пух получили по кружке теплого чая и немного оставшегося от ленча риса с соусом. За день Чарра построил второй помост, расположенный в нескольких метрах от первого. Уильям без всякого понукания направился к новому сооружению и улегся в готовом «гнезде». Тогда Чарра взял подушку и одеяло Пуха и вместе с охапкой листьев положил их на старый помост. Уильям лениво наблюдал за его действиями, потом повернулся на бок и, казалось, потерял к нам всякий интерес. Пуху, судя по всему, понравилась новая постель. Но я все-таки посидела возле него, пока он не устроился окончательно и не задремал. Только тогда я осторожно спустилась на землю. Пух, к моему удовольствию, не пошел за мной, а остался на помосте.
Я зажгла две лампы, сделала кое-какие записи в дневнике, а потом достала раскладушку и стала стелить постель. Подошел Чарра и позвал меня ужинать В этот момент ко мне на руки прыгнул заспанный Пух и притулился к моему плечу. Я немного поговорила с ним и понесла его обратно на помост. Когда над настилом показалось мое лицо, раздалось глухое ворчание — Уильям, который расположился на помосте Пуха, понял причину моего недовольства.
— Ну ты, задира! Отправляйся к себе и не мешай Пуху спать, — сказала я.
Я говорила небрежным, но твердым тоном, чтобы Уильям почувствовал серьезность моих слов. Он поднялся, вид у него был тоже довольно заспанный. Я обняла его и подтолкнула к краю помоста. Он вылез на толстую ветку, отодвинулся немного и сел. «Давай, давай, Уильям», — настойчиво повторяла я, стараясь чтобы в моих словах не было никакой шутливости. Уильям посмотрел на меня и начал карабкаться на свой помост. «Молодец, Вилли, — ласково сказала я. — Молодец, спасибо». Он что-то вяло пробурчал и улегся на свою подушку. Пух устроился довольно быстро, но мне все же пришлось немного посидеть рядом, прежде чем сон сковал его члены и я смогла спуститься вниз.
На следующий день произошла еще одна стычка с павианами. После завтрака я, как обычно, готовилась к очередному дню наблюдений. Вдруг поднялся отчаянный шум: крики и лай павианов, громкие вопли шимпанзе. В голове уже рисовались картины, одна другой страшнее, как разъяренные павианы рвут на части Уильяма и Пуха.
