Ребята и зверята (илл.) - Перовская Ольга Васильевна (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Тогда Васька бешено кинулся на стенки и отчаянно закричал нам вслед, и это было очень грустно слышать...
Новый Васькин хозяин старался по мере сил окружить тигра таким же вниманием, каким он был окружён у нас, но он не любил животных, а смотрел на них только как на доходное дело. Притом же он очень боялся Васьки.
На счастье, казах Исмаил, который жил прежде у нас и всегда любил и баловал Ваську, согласился перейти к Васькиному новому хозяину специально для того, чтобы ухаживать за тигрёнком. Это очень облегчило Васькину участь.
С Исмаилом Васька стал меньше скучать по дому, и вообще жилось ему хорошо. Кормили его прямо как на убой.
Понемногу все привыкли, что Васька живёт не дома, а за несколько кварталов. Начались занятия в щколе, и мы приходили к Ваське теперь уже только по воскресеньям. Каждый раз, когда мы видели Ваську, нам бросалось в глаза, как быстро он вырастал. В течение какого-нибудь месяца он стал огромным, могучим тигром.
Однажды к отцу прибежал хозяин Васьки. Он был страшно расстроен и долго не мог рассказать, что случилось. Из его отрывочных восклицаний отец понял, что с Васькой что-то неладно. Он схватил шапку и бросился на помощь.
Прибежав к клетке, он увидел, что она открыта настежь и никого в ней нет. В это время к нему подошёл Исмаил и сказал, что Васька лежит в комнате.
Хозяин Васьки, услыхав это, помчался за ветеринаром, а отец пошёл к Ваське.
Он лежал, растянувшись на полу во весь свой огромный рост, и тяжело дышал. Он был без ошейника. Отец нагнулся над ним, погладил его и позвал. Но Васька не ответил: он был в агонии. Помочь ему нельзя было уже ничем.
Прошло несколько минут. Васька глубоко вздохнул, и его не стало.
Отец, очень расстроенный, стал расспрашивать Исмаила, как всё это случилось:
— Не ударил ли его кто-нибудь? Или, может, отравили какой-нибудь гадостью?
— Нет-нет, это ведь с ним давно уже началось. Последнее время он стал какой-то скучный, сонный. Не хотел бегать, не хотел играть, а всё старался поскорее лечь. Сегодня утром, когда я зашёл к нему в клетку, он не поднял головы. Я старался расшевелить его, но услыхал, что он очень тяжело дышит. Тогда я послал хозяина за вами, а сам перенёс его кое-как сюда, в комнату. Думал — может, здесь он хоть немножко оживится. Эх, бедняга Васюн!
Отец вместе с ветеринаром сделали вскрытие, и оказалось, что Васька умер... от ожирения сердца.
Его погубило то, что его стали кормить мясом и давали всё больше жирное мясо и воду, а прежде Васька ел суп, молоко, яйца и мяса ему давали гораздо меньше. И ещё оказалось, что ему очень мало давали бегать.
Вернувшись домой, отец не знал, как сказать нам о Васькиной смерти. Горько оплакивали мы нашего любимца и дали обещание, что никогда мы о нём не забудем и расскажем про него всем детям. Это обещание слышала опустевшая Васькина клетка да подвернувшийся Васькин хозяин. Впрочем, он услышал и ещё кое-что о «некоторых личностях, которые ничего не смыслят в обращении со зверями, а тоже туда же лезут».
— Подождите, ребята,— сказала Соня, заглянув в грустные и сердитые глаза лисёнка.— Чем надоедать ему своими разговорами, покормили бы его лучше.
Лисёнок сидел, отвернувшись, в углу за кроватью; его блестящие глазёнки сверкали, как будто на них навёртывались слёзы.
Он был совсем крошечный и, казалось, весь состоял из пушистого хвостика да пары остреньких, торчащих на макушке ушей.
Несколько часов назад лесной объездчик Федот Иванович подъехал к крыльцу кордона и позвал нас. Когда мы все прибежали, он вынул из сумки маленький дрожащий комочек. Нам показалось, что это был серый котёнок.
— Возьми его, Сонюшка,— сказал Федот Иванович,— отнеси в комнату и погляди, чтобы его не испугали: видишь, он дрожит.
Соня понесла лисёнка в комнату. Когда его поставили на пол, он, быстро перебирая лапками, убежал в угол, за кровать, и забился там как можно подальше.
А мы, видя, что он боится, сели полукругом на полу и начали шёпотом разговаривать.
— Ка-а-кой красивый! — прошептала Наташа, заглянув за кровать.
Она попробовала даже его погладить, но, как только протянула руку, лисёнок затоптался на месте, завертелся и, выгнув угрожающе спину, разразился потешным отрывистым лаем: «ках, ках, ках!» Он как будто кашлял, и в горле у него что-то клокотало: «н-нгрррр...»
— А что лисицы едят? — спросила Наташа, заложив руки за спину.— Наверно, петухов, я так думаю?
— Н-нда,— солидно ответила Соня.— Но мы не можем зарезать для него цыплёнка. Ты сама же поднимешь вой, если зарезать твою Хохлатку или Бесхвостика. И потом, он совсем ещё маленький и должен пить молоко. Сбегай-ка в чулан и налей в блюдечко молока.
Наташа заскакала на одной ножке к чулану, а Соня взяла лисёнка на руки и уселась с ним на полу.
— Лиска, лисонька, славненький, хорошенький ты мой...— приговаривала она.
А лисёнок топорщился и отталкивался от неё ногами.
Соня уложила его на колени и осторожно поглаживала у него за ушками. Это, видно, понравилось, и лисёнок перестал топорщиться и ёрзать во все стороны.
Он исподлобья взглянул Соне в лицо, вгляделся как следует и, доверившись, прижался к ней пушистой головкой.
Когда Наташа вернулась, он и не подумал убежать от неё в свой угол, а только крепче забился под Сонин локоть.
Блюдечко с молоком поставили на пол, и Соня придвинула к нему мордочку лисёнка. Он потянул носом, соскочил с колен и завертелся вокруг блюдца, смешно крича: «ках, ках, ках!.. н-гррр...»
Потом стал над блюдечком, выгнул спину и загородил его от всех. Он с тревогой озирался на нас, как будто опасался, что мы можем вылакать у него молоко.
— Давай-ка отойдём в сторону,— предложила я,— а то он волнуется и не ест.
Все спрятались — кто на кровать, кто на печку. Около лисёнка осталась одна Соня.
Лисёнок ещё раз подозрительно покосился на неё и начал лакать из блюдечка. Язык у него был длинненький и острый, с каким-то замысловатым крючком на кончике. Лакал он аккуратно, как кошка, и торопливо, как щенок.
Он, верно, порядочно проголодался, потому что теперь вся его рожица выражала блаженство, под усами зашевелилась улыбка, глаза сладко сощурились, а маленькие передние лапки в тёмных чулках дрожали от жадности.
Он был ростом с маленькую кошку. Ноги были довольно сильные, но туловище маленькое, щупленькое, поджарое и очень лёгкое. Шея тоже тонкая-тонкая и только благодаря пушистой шерсти казалась довольно круг-
лой. Голова большая, с острым носом и торчащими вверх ушами. Весёлые, круглые, как пуговки, глазёнки и подвижный кончик носа, чёрный и мокрый. Шкурка серовато-жёлтая с чуть тёмными подпалинами (тёмные лапки и кончики ушей); щёки, шейка и живот были белые.
Окончив есть, лисёнок вынул из блюдечка кусок хлеба, облизал с него молоко, взял его в зубы и трусцой побежал к печурке, держа хвост на отлёте.
Он положил кусок на пол и внимательно обнюхал насыпанный возле печурки песок для чистки ножей. Песок ему не понравился; он забрал свой кусок и стал озабоченно путешествовать по всем закоулкам.
Мы свесили головы и с интересом следили за лисёнком. Обойдя все углы, он возвратился обратно к печурке и, с коркой в зубах, передними лапками стал быстро-быстро разрывать песок. Вырыв ямку, он положил в неё корку и аккуратно примял её носом. И потом носом же принялся сгребать весь песок и старательно его утрамбовывать, пока не засыпал своё сокровище.
Сделав это, он вдруг повернулся и нагадил сверху на то место, где он зарыл еду.
— Ну, уж так нельзя! — громко сказала Соня.
Лисёнок вздрогнул от неожиданности, оглянулся, завертел хвостом и что-то залопотал. Он, верно, хотел объяснить, что у них, у лисиц, это так же принято делать, как у людей... ну, скажем, запирать еду в шкаф.
Мы хоть и не совсем поняли его объяснение, но всё-таки сказали:
— Ага! Ну ладно.
В это время послышались мамины шаги. Мы наскоро убрали за лисёнком, и она не узнала, что он уже успел провиниться.
