Натуралист на Амазонке - Бейтс Генри Уолтер (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗

Когда мой рослый друг увидал, как я после обеда собираю насекомых на тропинках около дома, он подошел и, взяв меня за руку, повел к маниоковому навесу, делая знаки, так как он очень плохо говорил на тупи, что хочет кое-что показать мне. Я был немало удивлен, когда, взобравшись на жирау, т.е. настил из расколотых пальмовых стволов, и сняв предмет, приколотый к столбу, он показал мне с чрезвычайно таинственным видом большую куколку, свисавшую с листка; он осторожно положил ее мне в руки, говоря: «Пана-пана кури» (на тупи: «Бабочка скоро»). Таким образом я выяснил, что дикари знакомы с превращениями насекомых, но, не будучи в состоянии побеседовать с моим новым другом, я не мог установить, какие представления рождает в его сознании подобное явление. Добрый малый не оставлял меня до конца нашего пребывания у него, но, полагая, очевидно, что я явился сюда за сведениями, он задал себе немало хлопот, стараясь сделать все, что только в его силах. Он приготовил немного ипаду, т.е. порошка коки, чтобы я мог видеть этот процесс; приступая к делу, он много суетился и выполнял различные обряды, точно маг, проделывавший какой-то удивительный фокус.

Мы покинули этих дружелюбных людей около 4 часов пополудни и, спускаясь по тенистой реке, остановились примерно на полпути у другого дома, выстроенного в одном из самых прелестных мест, какие я видел в этой стране. От тенистой гавани к дому через полосу необыкновенно роскошного леса шла чистенькая узкая песчаная тропинка. Строения стояли на возвышенности, посредине ровного расчищенного участка; широкая терраса вокруг них была сложена плотной песчаной почвой, гладкой, как пол. Хозяин был полуцивилизованный индеец по имени Мануэл, сумрачный, молчаливый человек, которому, равно как и его жене и детям, казалось, не доставило ни малейшего удовольствия наше вторжение в их уединение. Семейство, должно быть, отличалось трудолюбием, потому что на их очень обширных плантациях росло понемногу чуть ли не от всех видов культурных растений тропиков: плодовые деревья, овощи и даже декоративные цветы… Молчаливый старик, несомненно, высоко ценил красоты природы: он выбрал себе место, откуда открывалось неожиданно великолепное зрелище на вершины леса, а чтобы придать перспективе законченный вид, посадил на переднем плане множество банановых деревьев, скрыв таким образом обгорелые мёртвые пни, которые в противном случае портили бы впечатление от волнистого моря зелени. От Мануэла мне удалось узнать только о том, что в сезон плодов явились большие стаи птиц с ярким оперением и погубили его деревья. Солнце село за вершинами деревьев, прежде чем мы покинули этот маленький рай, и остальная часть пути прошла тихо и приятно под кружевной тенью речных берегов при свете луны.

7 декабря. Прибыли в Фонти-Боа, жалкую, грязную и убогую деревушку, расположенную в 2-3 милях от устья узкого притока Кайиар-и, который между деревней и главной Амазонкой протекает почти так же прямо, как искусственный канал. Характер растительности и почвы здесь отличался от того, что я видел до сих пор во всех других местностях, которые изучал, поэтому я решил провести в деревне шесть недель. Я заранее написал одному из видных жителей, сеньору Венансиу, и, когда высадился, для меня уже был приготовлен дом. Единственное, что говорило в пользу этого жилища, — его прохлада. Оно и в самом деле было довольно влажным: на оштукатуренных стенах выросла зеленая плесень, а из черного, грязного пола сочилась какая-то склизкая сырость; большие комнаты освещались не окнами, а какими-то жалкими маленькими отверстиями. Селение построено на глинистом плато, и ветхие дома располагались вокруг большой площади, которая до того заросла густым кустарником, что стала совершенно непроходима, — ленивые жители позволили этому прекрасному открытому пространству снова превратиться в джунгли. Сложенная плотной глиной возвышенность прорыта глубокими оврагами, которые спускаются к реке, и путь из бухты наверх в дождливую погоду до того скользок, что приходится ползать по улицам на четвереньках. Большая полоса земли за селением расчищена от леса, но она, так же как улицы и сады, покрыта густым и плотным ковром кустарников, таких же жилистых, как наш обыкновенный вереск. Под этим обманчивым покровом почва всегда влажная и мягкая, и во влажный сезон все превращается в топкое, илистое болото. В одном углу площади стоит очень славная церковь, но в дождливые месяцы года (девять из двенадцати) храм божий почти недоступен для жителей из-за грязи: единственный способ попасть туда — это пробираться у самых стен и заборов, продвигаясь бочком шаг за шагом,

Я пробыл в этом очаровательном местечке до 25 января 1857 г. Вдобавок к прочим своим прелестям Фонти-Боа вполне заслуженно пользуется по всей стране славой главной квартиры москитов. В домах москиты докучают днем сильнее, чем ночью: они роятся в темных и сырых помещениях и, держась днем около пола, целыми десятками усаживаются на ноги. Ночью достаточной защитой служит миткалевая палатка, но ее нужно складывать каждое утро, а развертывая перед заходом солнца, внимательно следить, чтобы под нее не прокрался ни один из этих мучителей, одолеваемых неутолимой жаждой крови, так как свирепые укусы одного или двух москитов способны лишить человека всякого покоя. В лесу этот бич еще более жесток, но лесной москит относится к иному виду, нежели городской — он гораздо крупнее и имеет прозрачные крылья; эти москиты и составляют то облачко, которое сопровождает каждый шаг человека на лесной прогулке; гуденье их так громко, что не дает расслышать как следует голоса птиц. У городского москита прозрачные крапчатые крылья, жалит он не так больно, а за работу берется молча; к счастью для населения, эти большие и шумные твари никогда не выбираются из лесу. Обилие москитов в Фонти-Боа компенсируется отсутствием пиумов, это облегчало пребывание на открытом воздухе в дневные часы, но, к сожалению, перед домом не было почти никакого пространства, чтобы посидеть или погулять: с нашей стороны площади дорожка имела всего 2 фута в ширину, а ступить за эту границу, образованную цепью скользких стволов пальм, значило погрузиться по колени в топкое болото.

Невзирая на сырость и москитов, я был вполне здоров и получил в Фонти-Боа немало удовольствия: топкие и нерасчищенные места на Амазонке обычно более благоприятны для здоровья, нежели сухие, вероятно, вследствие того что земля не излучает большого количества тепла. Лес был чрезвычайно богат и живописен, хотя почва повсюду была глинистая и холодная, и его прорезали широкие тропы, которые уходили на много миль по холмам и долинам. В каждой лощине струился неиссякаемый журчащий ручей кристально чистой воды. Берега этих ручьев были настоящим раем из листвы и зелени; самой поразительной особенностью было разнообразие папоротников с их громадными листьями — одни формы были наземные, другие взбирались на деревья, и по меньшей мере две были древовидными. Я встретил здесь несколько самых крупных из когда-либо виденных мной деревьев, особенно интересен был один кедр, колоссальный ствол которого вздымался прямой, как стрела, больше чем на 100 футов; я так и не увидел снизу его терявшейся из виду вершины из-за более мелких деревьев, его окружавших. В этом великолепном лесу водились в изобилии птицы и обезьяны: из обезьян самой замечательной была медведеобразная Plthecla hirsuta, а самыми красивыми из птиц — зонтичная котинга и туканы с витым гребнем. Индейцы и метисы из селения разводят свои маленькие плантации и строят летние хижины на берегах таких ручейков, и мои прогулки обычно кончались у того или иного из этих поселений. Люди тут были всегда приветливы, дружелюбны и, казалось, радовались, когда я предлагал им поесть вместе со мной: я отдавал им содержимое моей продовольственной сумки, а затем присаживался на корточки, чтобы пообедать с ними на циновке.

Некогда деревня имела большее значение, чем теперь: большое число индейцев, принадлежавших к самым трудолюбивым племенам — шумана, пасе и камбева, поселилось в этом месте и усвоило цивилизованные привычки, а их трудолюбие направлялось несколькими белыми, которые были, по-видимому, людьми гуманных взглядов, равно как и предприимчивыми дельцами. Один из этих старых предпринимателей -сеньор Геррейру, образованный параанец, еще торговал на Амазонке, когда я уехал из страны в 1859 г.; он рассказывал мне, что 40 годами раньше жизнь в Фонти-Боа была чудесной. Окрестность была тогда расчищена, и там почти не водились москиты; индейцы, добронравные и трудолюбивые, были счастливы. Поселение пришло в упадок с появлением нескольких португальских и бразильских торговцев низшего пошиба, которые, преследуя лишь собственную выгоду, выучили беспечных индейцев всякого рода жульничеству и безнравственным вещам. Они переманили мужчин и женщин от их прежних хозяев, отчего крупные хозяйства прекратили свое существование, а владельцам пришлось перевести капитал в другие места. Во время моего посещения в Фонти-Боа жило несколько чистокровных индейцев, но ни одного настоящего белого. Жители почти все, по-видимому, были мамелуку — распущенный, грубый, несдержанный и невежественный народ. За 150 миль в округе не было ни священника, ни учителя уже в продолжение многих лет; население жило, видимо, почти без всякого правления, и все же преступления и насилия были как будто явлением очень редким. Первый человек в селении — сеньор Жусту был крупный мужчина, грубый и энергичный, субделегаду полиции и единственный торговец, владевший большим судном, которое совершало прямые рейсы между Фонти-Боа и Пара. Он недавно построил большой дом по типу городских жилищ среднего класса — с кирпичными полами и черепичной крышей; кирпич и черепицу привезли за 1500 миль из Пара — ближайшего места, где их производят в избытке. Когда сеньор Жусту навестил меня, его поразили картинки в «Иллюстрированных лондонских новостях», которые лежали на моем столе. Невозможно было противиться его настойчивым просьбам дать ему газеты «посмотреть», и однажды он одолжил и унес некоторую часть. Две недели спустя я пошел потребовать у него газеты обратно и обнаружил, что он вырезал рисунки и прилепил их на свежебеленые стены своей комнаты, многие вниз головой. Он полагал, что, украсив так комнату заграничными картинками, он повысит свой вес в глазах соседей, и, когда я уступил его желанию оставить их у него, последовали безграничные изъявления благодарности, завершившиеся отправкой для меня в Эгу целой лодки черепах.